Беседа в день Покрова Пресвятой Богородицы
Что настоящее торжество есть одно из самых радостных, ибо показывает ходатайство Матери Божией за нас пред Богом, что по сему самому настоящий день надобно проводить в делах благочестия и любви христианской, дабы удостоиться покрова Преблагословенной, что все небрегущие о спасении своем, доколе не исправятся, не могут иметь справедливой надежды на Ее заступление пред Богом, – сии важные и нужные истины, без сомнения, более или менее известны каждому из нас. Посему обратим внимание наше на другое: посмотрим на самый образ Богоматернего покрова, не найдется ли в нем для нас какого-либо нового поучения.
Памятуете ли, братие, каким образом произошло дивное событие, нами воспоминаемое?.. Во Влахернской Константинопольской церкви, в навечерие недельного дня, совершалось обыкновенное всенощное богослужение, при коем, между прочими, находился и святой Андрей, Христа ради юродивый. Среди песнопений и молитв сей человек Божий, в четвертом часу ночи, вдруг узрел на воздухе Богоматерь с Предтечей Христовым и Иоанном Богословом, со множеством Ангелов и святых, молящуюся за род человеческий, и покрывающую находившихся в храме людей Своим пречистым омофором. Полный духовной радости прозорливец обратился к другу и ученику своему по духу, святому Епифанию, и спросил его, видит ли он чудо? «Вижу, отче, – отвечал Епифаний, – и ужасаюся». Когда узнано было о таком чуде и прочими находившимися в храме, то всех объял радостный трепет; в умилении сердца начали благодарить Бога и славить всемирную Заступницу, а благочестивый царь Лев и святой патриарх Тарасий положили ежегодно воспоминать сие утешительное событие.
Первое, на чем должно остановить здесь наше внимание, есть самое явление Богоматери с ликами Ангелов и святых.
Итак, не напрасно веруем мы, что небожители приемлют великое участие в событиях мира человеческого, что старшие братия наши на небе пекутся о спасении нас, малолетних, на земли! На что же им и употреблять свое могущество и свою близость к престолу благодати, если не на воспоможение нам, влающимся (волнующимся) в море житейских напастей и попечений? И мы, при всей хладности земного сердца, не можем без сочувствия взирать на несчастных, и нередко оказываем им помощь; существам ли небесным оставаться праздными зрителями нашей духовной и телесной бедности и не распростереть над нами своего благодатного покрова!
Не напрасно, значит, веруем и тому, что Силы Небесные присутствуют с нами в храмах! Где же им и быть постояннее, как не там, где особенно присутствует их Царь и Господь? Мы не видим их, потому что сияние небесной славы невыносимо для бренного ока, но они видят нас и все наше, самые наши мысли и желания. Придет время, и мы увидим их; вступим, если будем того достойны, в самый благосветлый круг их; а до того времени должны веровать в их присутствие невидимое и, веруя, как можно чаще посещать храмы Божий. Только желая быть во храмах с Ангелами, надобно, братие, и стоять во храмах по-ангельски, отложив «всякое житейское попечение». Иначе и в раю может явиться искуситель, и в раю можно заслужить оное ужасное: «Смертию умрете!» (Быт. 2:17).
Второй предмет, заслуживающий благочестивого внимания в явлении Богоматери, есть тот вид, в коем Она представилась на воздухе прозорливцам. Как Мать Царя Небесного, Она могла бы явиться сидящею на Престоле и с высоты его ниспосылающею благословения на род человеческий; но является – молящейся! Для чего так? Да разумеем, что един верховный Владыка всяческих, на небе и на земле, во времени и вечности, – Бог Отец! Един Искупитель, Провозвестник воли Божией, «Законоположник и Судия, могий спасти и погубити» (Иак. 4:12), - Бог Сын! Един Утешитель и Податель даров благодатных, Освятитель грешников кающихся, – Бог Дух Святый! Что же Пресвятая Дева? Первейшая преемница благодати и первая ходатаица у Престола Его за род человеческий. Кто в сем духе будет воссылать к Ней молитвы, тот поступит собразно Ее желанию. Напротив, чествование имени Ее, простертое до излишества, до сравнения его с именем Божиим, до ущерба того уважения, коим мы обязаны нашему Творцу и Искупителю, составит не честь, а оскорбление для Той, Которая, именуя Себя на земле «рабою Господа» (Лк. 1:38), без сомнения, не оставила сего смирения и на небе. «Ни», – сказал некогда Ангел апостолу Иоанну, принявшему его, вероятно, за Богочеловека и хотевшему почтить божеским почтением, – «ни: клеврет бо твой есм... Богу поклонися» (Откр. 22:9). То же самое скажет еще с большею силою и Пресвятая Дева тому, кто, по неразумию, начал бы воздавать Ей поклонение, равное Божескому.
Но много ли ныне нужно бояться за излишек усердия к Пресвятой Деве? Увы, в наше время должно страшиться за недостаток оного! Матерь Сама воздаст за нас Сыну, что принадлежит Ему. Поучимся у Нее лучше тому, в чем наиболее имеем нужды, – молитве.
Если и на небе нельзя сделать ничего без молитвы, если и для честнейшей Херувимов и славнейшей без сравнения Серафимов нужна молитва, то как необходима, братие, молитва для нас! И как много посему теряют те, кои небрегут о сем даре Божием! А небрегут многие! Есть люди, кои вовсе не молятся. Иные молятся, но с принуждением, с тягостью. Молитва кажется им тяжелою данью – работою на господина. И в самом деле, молиться, не чувствуя нужды в молитве, не зная зачем и для чего молиться, – тяжело. Но кто виновен в том, что манна небесная в наших устах превращается в горечь? Истинная молитва сладка и питательна, и нет человека из молящихся, который когда-либо не испытал сея сладости. Если же молитва делается горькою, то потому, что у нас испорчен духовный вкус. Нам тяжело поднимать очи к небу потому, что они засыпаны прахом земных забот. Кто умирает с голоду, тот с криком будет требовать пищи, как только увидит человека; утопающий простирает руки и к неодушевленным вещам; равно, кто почувствует глад духовный, у того уста сами собою разверзнутся на молитву; кто увидит себя в бездне греха, того очи и руки невольно поднимутся к небу.
«Как возбудить в себе чувство сего глада, – этой опасности? Как заставить себя увидеть нужду в Боге?» Обращением строгого внимания на себя и свою жизнь. Испытай размыслить несколько часов, не говорю уже дней, о том, как мы происходим на свет, зачем мы являемся в сей мир, что ожидает нас там, куда пойдем после. Быть не может, чтобы подобное размышление не окончилось обращением очей к небу, сердечным вздохом пред Всеведущим, в деснице Коего наше бытие и жизнь. Чем чаще будешь повторять сей благой опыт и думать о своем предназначении к вечности, рассматривать свою жизнь и видеть свои грехи и нечистоту, тем более почувствуешь нужду в помощи и милосердии небесном; молитва будет становиться нужнее и приятнее, а со временем получится и то святое расположение – быть всегда в присутствии Божием, которое апостол называет «непрестанною молитвою» (1 Фес. 5:17).
Посмотрим теперь на тех людей, которые удостоились созерцать Покров Пресвятой Девы. В храме Влахернском было множество народа; был царь, за свои познания прозванный мудрым; был патриарх, который потом за святость жизни причтен к лику святых; были люди славные и богатые, но никто из них не видел того, что происходило на воздухе; только Андрей и Епифаний удостоились быть свидетелями чуда, люди самые последние, и во время их земной жизни многими презираемые. Так небо близко и открыто для всякого достойного, хотя бы он был между людьми ничем!
Из обстоятельств явления невидно даже, чтобы оно указано было святым прозорливцам каким-либо образом свыше, или чтобы особенною силою Божиею на сей случай у них отверзто было око духовное. Подвижническая жизнь и непрестанное самоотвержение до того утончили их духовные чувства, что от них не могло укрываться присутствие существ небесных. Так обыкновенно бывает с великими подвижниками: редкий из них не имеет дара духовного прозрения, который принадлежит всем людям, но у людей невозрожденных подавлен тяжестью плоти.
Особенно замечательная черта в характере святого Андрея та, что он был юродив; то есть ради Христа казался лишенным ума. И вот, сей-то лишенный ума видит первым то, что превыше всякого ума! Не будем выводить отсюда ничего в предосуждение ума человеческого, как способности, Богом данной и составляющей украшение нашей души; не будем извлекать из сего неблагоприятных следствий и для познаний человеческих, кои также происходят от Бога и, освященные благодатью, не только служат благоденствию земному, но вспомоществуют и на пути к небу. Как, однако же, не заметить при сем того, что столько раз замечено и внушается с такою силою в слове Божием, то есть что мудрость человеческая, за ее почти всегдашние заблуждения, признается у Бога «буйством» (1 Кор. 1:20), и потому осуждена на «погубление» (1 Кор. 1:19)!.. Есть что-то в мудрости земной, делающее ее малоспособной к принятию озарений свыше; есть в падшем уме человеческом какая-то сторона темная, враждебная небу. Что это такое?.. Что мудрость земную, которая сама по себе должна быть достохвальна, делает богопротивною? Отчего разум человеческий, сам по себе богоподобный, становится неподобным? Где начало зла? В том, что апостол называет «кичением разума» (1 Кор. 8:1) или надмением. Наполнившись светом познаний, ум естественно начинает сиять; но сияние сие, по болезненности очей умственных в падшем человеке, большею частью ослепляет его; и он, вместо того чтобы зреть с благодарностью и смирением свет во свете Божием, начинает думать, что сияние, им издаваемое, есть его собственное. Отсюда опасное чувство самодовольства и забвение собственной бедности; затем посягательство на всеведение и противоборство Божественным откровениям и тайнам; потом забвение Бога, презрение Церкви, и неуважение порядка общественного; затем ослабление совести, рабство чувственности; а там сомнение в предметах священных, даже в том, что составляет собственное достоинство природы человеческой; и люди, кои начали тем, что они все знают, что они выше всего, оканчивают нередко тем, что сомневаются в бытии собственном, ставят себя наряду с бессловесными! Так мудрость земная объюродевает и погубляет сама себя прежде еще, нежели погубляется от «Бога разумов» (1 Цар. 2:3).
Удивительно ли после этого, что такая мудрость осуждена на погубление? Хотя такой ход от познаний к нечестию сам по себе неестествен, ибо свет земной должен бы вести к Свету Небесному, уму человеческому следовало бы обращать человека к уму Божию, но, так как по развращению людей всегда почти бывает противное сему, то, чтобы не затрудняться, так сказать, бесплодным разбором того, что в мудрости человеческой стоит пощады и что не стоит оной, принято за правило у Бога, чтобы всякий, желающий спасения, отказывался от мудрости земной, и делался ради Христа глупым. «Аще кто мнится мудр быти в вас в веце сем, буй да бывает, яко да премудр будет» (1 Кор. 3:18). Согласие или несогласие на отвержение своей мудрости, будучи условием спасения, бывает вместе и несомненным признаком, истинную ли кто имел мудрость, или ложную. Имевший истинную мудрость тотчас променяет ее на мудрость благодатную, всегда готов свой ум пленить в послушание ума Божия; а чья мудрость была в недуге кичения, для того весьма тяжело оставить ее. Оставление же сие бывает или явное или тайное. Явное мы видим в юродивых Христа ради: у них совершенное отречение ума, – подвиг высокий и доступный немногим не только потому, что произвольно казаться лишенным ума крайне тяжело для нашего самолюбивого сердца, но еще и потому, что в таком подвиге человек непрестанно колеблется между двумя опасностями: изменить святому обету буйства Христа ради, и нарушить долг любви к ближнему – соблазном его, или неподанием ему нужного совета, или чем-либо другим. Но можно быть буиим ради Христа и не представляясь лишенным ума, пользуясь даже всеми богатствами мудрости человеческой. Апостол Павел был «буи Христа ради» (1 Кор. 4:10), но учил в ареопаге философов! Святители Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст были светилами своего века, и, однако же, не были чужды и буйства Христова. Все это бывает посредством смирения ради Христа; смирение мирит мудрость земную с буйством Христовым. Кто водится смирением, тот на все познания свои смотрит, во-первых, как на незаслуженный дар Божий, поэтому у него нет и причины к кичению. А при том самая мудрость земная, идя у него правильно, скоро доводит его до границ познания человеческого, и, не будучи в состоянии преступить за них, но чувствуя нужду идти далее, сама передает питомца своего вере, то есть уступает место святому «буйству Божию» (1 Кор. 1:25).
Пред таковыми мудрыми в очах мира и вместе буиими в очах Божиих, тайны мира духовного раскрывались, как свидетельствуют жизнеописания их, с такою же удобностью, как и пред теми, кои ради Христа казались миру совершенно лишенными ума.
Можно бы и еще коснуться некоторых обстоятельств в чудесном явлении Пресвятой Девы, ныне нами воспоминаемом: например, почему видение не замечено и таким человеком, каков был патриарх Тарасий? Почему святой Андрей, созерцая видение, был исполнен более радости, а святой Епифаний – более страха? Но должно предоставить что-либо и собственному размышлению каждого из вас. Цель поучений христианских должна состоять не в том, чтобы сообщить все возможное касательно рассматриваемого предмета, а и возбудить собственное размышление в слушателях. Кто к слышимому присоединяет собственное размышление, у того и из малого выходит многое; а кто только слушает, а сам нисколько не размышляет, для того и многое бывает бесполезно.
Итак, вместо заключения слова, примите от меня прошение продлить его собственным вашим размышлением.
На каковое благое дело благословение Господне да будет со всеми вами! Аминь.
