В вере ли вы? (К вопросу о переоценке духовных ценностей у интеллигентных христиан). Глава 5. Необходимо стоять выше пристрастия хотя бы и к своей вере: увлечения – дело фанатиков.

Духа не угашайте. (1Фес. 5:19)

Обладание сокровищем веры и благочестия налагает на человека обязанности по отношению к этому самому сокровищу, особенно при сношениях с людьми, лишенными его.

Что противника в деле веры, мыслящего и чувствующего иначе, чем мы, должно выслушивать спокойно и терпеливо, это, конечно, основное правило нравственных отношений. Личное раздражение есть недобрый показатель дурного в настроении. Но есть ли горячее чувство обиды за родную и дорогую истину, когда ее не уважают и попирают, недостойное дело фанатизма? Тот, Кто в Своей кротости льна курящегося не угасил и трости надломленной не переломил (Мф.12:19‒20), не сказал ли острого обличительного слова Своему усердному ученику, когда это подобало: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн (Мф.16:23)? Не обличал ли Он со всей силой Своей праведного гнева книжников и фарисеев, называя их змии, порождения ехиднины (Мф.23:33)? Не брал ли Он в руки бича для двукратного изгнания из храма того, чему там не подобало быть (Ин.2:15; Мф.21:12)? Кто сказал: Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся (Лк.12:49)? А у нас боятся усердной и горячей защиты веры, потому что такая защита будто бы похожа на фанатизм, хотя не боятся равнодушия, которое есть действительная измена Богу!

Удивительное дело: по долгу личной чести каждый из интеллигентных людей возмутился бы, если бы услышал из чужих уст позорные речи о своих родителях или о своей родной семье, а о святой вере и Церкви по тому же долгу чести и подобные же хульные речи считает себя обязанным выслушивать спокойно. Вспомним суждения в обществе и в печати по поводу такого ясного для православного верующего сердца обстоятельства, как признание Святейшим Синодом отпадения от Церкви Льва Толстого: сколько было злоречия и хулы на Церковь и как робки были в обществе голоса в защиту веры и Церкви! Адреса и выражения сочувствия Толстому, например из Киева, усердно перепечатывались почти всеми светскими газетами. То же повторилось ко дню восьмидесятилетнего юбилея Льва Толстого. И теперь среди нас в светском обществе требуется некоторое мужество для исповедания своей личной веры в духе Святой Церкви. В некоторых кругах общества признают отсталым и смешным выдерживать церковный порядок домашней жизни, а быть некультурными и смешными интеллигентные люди боятся больше всего. Так среди нас и теперь есть гонения на Церковь Христову, но средства преследования теперь иные, чем были у язычников. С оружием в руках нападения на веру и Церковь ведутся пока не прямо. Враг нашего спасения в лице новых язычников находит пока более полезным для себя вместо открытого преследования исповедников Истины употреблять иные способы: небрежение, насмешку, скрытое противодействие в печатном слове и в произведениях искусства. Часто все это обозначается даже святыми именами «любви» и «христианства»: сам Лев Толстой обычно называет себя христианином и ссылается на авторитет Священного Писания, хотя он свободно извратил и перекроил это Писание по-своему. Чувствуется во всем этом полное смешение понятий.

Ныне многие удерживаются от усердного исповедания православно-церковных истин из-за того, чтобы в обществе не прослыть ханжой или фанатиком. Ныне применяются эти названия к тем лицам, которые часто посещают святой храм и богослужение, которые строго дома выдерживают церковный уклад жизни, которые соблюдают все посты церковные, которых интересуют беседы о предметах религиозных, которые всячески выражают особенное усердие к вере и Церкви. Ныне как будто бы совершенно забыт истинный смысл этих двух слов. Вот образец современного понимания их. Пришлось нам иметь разговор с воспитанницей гимназии, девушкой доброй и умной, она делилась с нами впечатлениями из выслушанного ею урока истории о средневековых фанатиках и ханжах. Молодая девушка с горячим негодованием говорила о тех и других. Когда мы спросили ее о том, кого, собственно, она считает фанатиком и кого ханжой, то она, на основании разъяснений своего учителя, высказалась, что фанатик и ханжа одинаково обнаруживают крайности в деле религии, но первый есть искренний человек, а последний – лицемер. Во время этой беседы нам невольно на мысль пришли народные толки о Христе, когда одни говорили о Нем: Он одержим бесом (Ин.10:20), другие же наоборот: нет, но обольщает народ (Ин.7:12). Нас поражает в современном понимании то, что в ханжестве и фанатизме люди видят именно крайности в отношении религии и что крайностей в религии они боятся. Выходит, что в некоторую небольшую меру можно быть религиозным человеком, а побольше – не годится, так как получится крайность. Замечательно, что специализация и увлечение, то есть крайности в отношении разных наук и всяких искусств, обычно вызывают в обществе сочувствие и поощрение, но только не увлечение церковностью и благочестием... Непреложно слово Господне, сказанное истинным последователям Его: Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин.15:19).

Мы спросим: применимо ли понятие крайности к вере и благочестию? Если религия православно-христианская по вере нашей дает нам действительное общение с нашим Спасителем и Господом, то неужели можно бояться как крайности всяческого усиления у нас этого общения? Неужели нужно бояться усиления в нас совершеннейшего добра?! Сам Господь Христос, святые апостолы, святые мученики, святые подвижники, все праведные угодники Божии не суть ли, так сказать, полные выразители крайностей в области религии?!

Не крайности в религии должны быть страшны, а неправильности.

При частном выяснении выдвинутых понятий не нужно много доказывать скверну ханжества и пустосвятства, характерную черту которого составляют лицемерие и ложь. Ярким примером ханжей могут служить упоминаемые в Евангелии фарисеи, которых Господь Христос грозно обличал. Иное дело фанатики: у них почтенными являются их искреннее стремление опереться на Божественный авторитет, их пламенная по святой вере ревность, их преданность вере до готовности положить за нее жизнь свою. Не полезна и вредна только присущая фанатикам слепота веры, при которой они способными являются на разные безрассудства и изуверства. Слепота эта проистекает от полного устранения у них «ума Христова» (1Кор.2:16) и от полного господства в их душе земного чувства. Как известно, фанатиком иудейской религии был Савл, пока явление Господа Христа не просветило его духовно, ослепив телесно. Этот фанатик впоследствии с именем Павла стал усерднейшим и величайшим проповедником.

Многие из признающих себя верующими людей ныне уклоняются от открытого и твердого исповедания веры, но вместо того они охотно допускают в свою душу сомнения, которые затем поддерживают в себе и развивают. Так на место положительного исповедания веры в сознание интеллигентных христиан проникает дух сомнения и отрицания, который постепенно становится у них принципом миросозерцания и основоначалом духовной жизни. Художественное выражение этого основоначала из новейших писателей дает нам В. Г. Короленко в своем очерке «Тени». В уста древнего мудреца Сократа для беседы с Зевсом он влагает следующие речи: «Кто ты, повелевающий мне погасить священный огонь (сомнения), освещавший мою жизнь с тех пор, как в нее проник первый луч святой мысли? Солнце не говорит звездам: угасните, чтобы мне взойти. Оно всходит, и слабое сияние звезды утопает в свете бесконечно сильнейшем. День не говорит факелу: погасни, ты мне мешаешь. Он разгорается, и факел дымит, но не светит. Божество, к которому я иду, – не ты, боящийся сомнений. Он как день, он как солнце – светит сам, не угашая ничьего света. Тот, который скажет мне: странник, дай мне свой факел, он не нужен тебе больше, потому что я – источник всякого света... тот, кто скажет: сложи на моем алтаре слабый дар твоих сомнений, потому что во мне разрешение, – тот мой Бог, которого я ищу. Если это ты, то прими мои вопросы. Никто не убивает своего детища, а мои сомнения – порождение вечного духа, которому имя Истина!» «Да, я не зодчий, я не создатель нового храма, не мне суждено на старом месте поднять от земли к небу величавое здание грядущей веры. Я – мусорщик, запачканный пылью разрушения. Но, Кронид, совесть говорит мне, что и работа мусорщика нужна для храма. Когда на расчищенном месте стройно и величаво воздвигнется чудное здание и в нем воцарится живое божество новой веры, я, скромный мусорщик, приду к нему и скажу: вот я, без устали ползавший в прахе отрицания. Окруженному туманом и пылью, мне некогда было поднять глаз от земли, в моем уме лишь слабо рисовалась мечта будущего созидания... Отринешь ли Ты меня, праведный, истинный и великий?!» (Короленко В. Г. Тени. Гл. 5).

Так сплетаются мысли писателя о производимом посредством сомнения и отрицания разрушении наличной духовной жизни у людей и затем о неведомом будущем каком-то созидании. Этими мыслями и создаваемым ими настроением живут многие интеллигентные люди. По примеру выведенных в очерке Короленко древних афинян, и мы исследуем занимающий нас вопрос.

Обратим внимание на следующие из приведенных слов Сократа: «Солнце не говорит звездам: угасните, чтобы мне взойти. Оно всходит, и слабое сияние звезды утопает в свете бесконечно сильнейшем. День не говорит факелу: погасни, ты мне мешаешь». Это хорошо сказано. Как в живом организме омертвевшие клетки непосредственно заменяются новыми, так в здоровом духовном процессе разрушение отрицания и положительное творчество неотделимы друг от друга. Поскольку созидается и крепнет здоровое новое, постольку отрицается и отпадает обветшавшее старое. Такой же процесс мы видим в истории распространения христианства. Как ни усиливались изменить мировой ход духовной жизни враждебные христианству силы: иудейство, язычество, разные ереси и рационализм, они сами падали постольку, поскольку в душах людей всходили и крепли семена христианства. А наш представитель сомнений в повествовании Короленко так ли на деле сам поступает, как другим на словах указывает? Нет. «Я, – говорит короленковский Сократ, – не зодчий, не мне суждено на старом месте поднять от земли к небу величавое здание грядущей веры. Я мусорщик, запачканный пылью разрушения». Таким образом, Сократ сам разрушает, не созидая: выставляемыми им сомнениями он вырывает из рук людей факел, не указуя и не давая им дневного света; своими сомнениями он сам кричит звездам: погасните.

Не так ли поступают и нынешние носители сомнений? Сея одни сомнения в душах верующих людей, они так же вырывают из их рук факелы, они так же кричат звездам: погасните. Они являются представителями механически мертвой разрушительной работы вместо органически творческого жизненного процесса. Однако устами Сократа так утешают себя интеллигенты-разрушители. «Никто не убивает своего детища, а мои сомнения – порождение вечного духа, которому имя – Истина!» «Совесть говорит мне, что и работа мусорщика нужна для храма. Когда на расчищенном месте стройно и величаво воздвигнется чудное здание и в нем воцарится живое божество новой веры, я, скромный мусорщик, приду к нему и скажу: вот я, без устали ползавший в прахе отрицания. Отринешь ли Ты меня, праведный, истинный и великий?..»

Так говорит Сократ, так мыслят о себе интеллигенты. И здесь развитие мысли не соответствует природе духовных вещей. Развивая сомнения, Сократ имел дело с духом человеческим, а между тем в своей речи об этом, ссылаясь на порядки по расчистке места и по производству постройки, он указывает на вещественный храм. В обоих случаях действуют законы далеко не одинаковые. Затем. Действительно ли сомнения суть порождения вечной истины? Как это возможно? Сомнение являет собой отсутствие истинного ведения, тьму духовную. Истине поэтому никак не свойственно рождать из себя сомнения, как свету несвойственно производить из себя тьму. И дух сомнения и отрицания, как отсутствие ведения, как явление тьмы, не от Бога изошел и не к Богу приводит. Чистый первозданный человек не испытывал сомнений, но непосредственно воспринимал истину. У первозданных людей сомнение в истинности Божественных слов и сомнение в силе Божественной заповеди явилось первым обнаружением их падания как отпадения от Бога. Природа сомнения и отрицания такова, что оно не знает для себя предела и потому не преклоняется перед истиной. Человеку, воспринимающему высшие истины религиозные, приходится гнать от себя сомнения. Ученики Христовы, находясь в непосредственном соприкосновении с Божественной истиной, не разумели ее, пока подвержены были духу сомнений и колебаний. Во время плавания на Геннисаретском озере апостол Петр пока несомнительно крепок был в вере, до тех пор шел по воде, а когда поколебался и усомнился, то стал утопать. Спасая Петра, Господь обратился к нему с такими укорными словами: маловерный! зачем ты усомнился? (Мф.14:29‒31). Господь Христос осудил дух сомнения не потому, чтобы этот дух сомнения был опасен для самой истины, как то думают Сократ и интеллигенты, а потому, что именно сомнение мешает человеку пребывать в истине.

Таким образом, дух сомнения и дух влечения к истине суть далеко не одно и то же, как то думают интеллигенты. Если же дух сомнения не приближает, а отдаляет человека от религиозной истины, то неужели всякое сомнение вредно? Сомнение не как принцип, а как прием мышления бывает полезно. С такого сомнения начинался духовный процесс у большинства древних христиан из язычников и у нашего святого князя Владимира. Такой процесс в большей или меньшей степени переживает каждый человек в юношеском возрасте, на рубеже сознательной духовной жизни. У тех натур, которым сродна истина, процесс этот проходит небурно, они легко усвояют истину. Когда пришли к пустому гробу воскресшего Христа двое учеников Его, то детски чистый любимый ученик Господа Иоанн виде и верова (Ин.20:8), а доступный сомнению и падению Петр отошел в себе дивяся бывшему (Лк.24:12). По случаю засохшей смоковницы Господь так сказал: имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет (Мк.11:23).

Так настоящая вера Божья всецело охватывает человека. Потому сомнения и неустойчивость в вере у сознательных христиан составляют собой греховный недостаток, а крепость личной веры есть положительное достоинство и заслуга. Ревность по святой вере есть обязательный долг каждого доброго христианина, но выражать ее подобает достойным образом. Когда при исцелении сухорукого лукавые книжники и фарисеи подсматривали за Господом Христом, то Он, сказано в Евангелии, воззрел на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их (Мк.3:5). Здесь мы видим в едином душевном акте цельное сочетание трудносоединимых у обыкновенных людей двух разнохарактерных душевных состояний: праведного гнева и любвеобильной скорби. Разумеется, обличать других людей могут только призванные к сему.

Дух сомнения дает в людях плод по роду своему. Как способны фанатически слепо увлекаться сами носители сомнений, это может показать следующий весьма характерный перл из числа предприятий интеллигенции по случаю восьмидесятилетия Л. Толстого как великого нравоучителя и писателя земли Русской. Именно усерднейший почитатель и ближайший друг Толстого В. Г. Чертков сделал в газетах такое описание деревни Ясная Поляна, в которой постоянно живет граф Толстой. «Бедственное положение крестьян Ясной Поляны до того велико, – говорит он, – что более половины населения не находит себе дела и выселяется в ближайшие города, на юг, в Москву. Деревня не растет, замерла. Я знаю Ясную Поляну скоро 25 лет, и за все это время как были в деревне семьдесят жалких домиков, так и до сих пор. Чуть кто подрастет в доме, его уже отправляют в извозчики в Тулу либо рабочим на завод. А девушки из-за куска хлеба идут самым печальным торным путем. Избы полуразваленные, с раскрытыми крышами. Имеются еще избы по-черному, то есть в печке нет трубы и весь дым идет из устья в хату и наполняет ее во время топки от потолка до полу; стены покрыты сажей пальца на два. Люди обескровлены, с гноящимися глазами, страдают головными болями, простуживаются от врывающегося в открытые двери во время топки холода». Чертков описывает яснополянскую деревню с целью тронуть русских читателей и побудить их выкупить у семьи Толстого помещичью землю, чтобы подарить ее крестьянам. «Спасти от хронической гибели ближайших к Л.Н. Толстому крестьян, наделить их помещичьей землей – это было бы лучшим способом почтить последнего в день его восьмидесятилетия» – такое мнение, одобренное самим великим писателем, выражает В. Г. Чертков в своей статье (Новое время. 1908. № 11642 (10 авг.)). В воззвании г. Черткова нас поражает следующее. Такой сострадательный и чуткий человек, как В.Г. Чертков, мог 25 лет наблюдать Ясную Поляну, и ему не пришло в голову при его громадном когда-то богатстве выкупить для крестьян эту землю. Сам Лев Толстой, почитаемый за человека великой души и радетеля землепашцев, был в состоянии 80 лет ежедневно наблюдать агонию своей деревни, всех этих обескровленных людей с гноящимися глазами, всех этих детей, выбрасываемых из родного дома, всех этих девушек, из-за куска хлеба идущих на проституцию, – он в силах был видеть это родное ему крестьянство, хиреющее без земли, сам владея именно той землей, которая яснополянским крестьянам нужна! Ни при наделе крестьян в 1861 году, ни впоследствии Л. Н. Толстой не подарил им земли, а подарил ее своим детям вместе с другими огромными имениями и капиталами. За право на одно лишь издание сочинений журналист Маркс предлагал Толстому 200 000 рублей, и он мог бы выкупить Ясную Поляну у своей семьи одним росчерком пера, однако он этого не сделал. Теперь призывается весь чтущий Толстого мир выкупить у семьи Толстого землю для несчастных крестьян, которых Толстому очень жаль. Как понимать это воззвание Черткова?! – Факт красноречиво говорит сам за себя. Нам думается, что друг только в полном затмении мог выразить подобным образом свое усердие к почитаемому им кумиру. Вот к этому именно кумиру почитатели его, безусловно, должны стать выше своих пристрастий.

Просвещенные в мирском смысле люди стараются спокойно относиться ко всяким явлениям в духовной жизни. Но под видом благоразумного спокойствия чаще всего распространяется теперь в обществе легкомыслие и равнодушие в отношении к вере, тот вид душевного настроения, который на языке богословском называется теплохладностью. Не высоко нравственное достоинство этого настроения. Имеется в Священном Писании строгое слово для людей этого склада. Именно, в нем говорится следующее: Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих (Откр.3:14‒16).

Замечательно, что эта теплохладность в отношении к вере и Церкви наиболее стала обнаруживаться в русском образованном обществе именно тогда, когда к нам, как к членам истинной Церкви Христовой, стали простирать свои руки разные христианские общества, каковы старокатолики, европейские и американские англикане, несториане, копты и другие, ища в Русской Церкви союза с Вселенской Церковью. Достаточно вспомнить последние разительные факты: присоединение к Православной Русской Церкви несторианского епископа Мар Ионы с его многотысячной паствой в 1898 году; недавнее посещение России американским епископом Графтоном в сообществе английского богослова Биркбека и выраженное ими при этом почтение Русской Церкви; образование среди английского духовенства Никейского союза для сближения с Восточной Церковью, а также обнаружившееся в последнее время тяготение к нашей Церкви чехов.

В оправдание своей теплохладности ссылаются иногда на обетование Спасителя о том, что Церковь Его врата адова не одолеют (Мф.16:18). Говорят поэтому, что миссионерские усилия отстаивать святую веру – напрасный и малоценный труд. Говорят еще, что усиливающиеся защищать веру и Церковь тем самым обнаруживают слабость своей веры и бессилие Церкви.

Мыслящие так упускают из внимания действительные события из жизни Церкви Христовой. Мы спросим их: где теперь такие процветавшие в первые века Христианские Церкви, как Карфагенская, Александрийская и Малоазиатская? От одних из них и следа не осталось, от других существуют слабые остатки – все залито и уничтожено морем магометанства. А теперь не грозит ли новое язычество полным уничтожением христианства в современной нам Франции? Отречение от христианства закончилось во Франции в 1906 году изданием закона о полном отделении Церкви от государства с насильственным отнятием у Церкви всех имуществ, причем протесты верующих прихожан не только в провинциях, но и в самом Париже подавляемы были военной силой. В 1908 году враждебное отношение к христианству дошло до того, что парижские учителя стали устранять из школ тех детей, которые посещают церкви и христианское богослужение, и этих учителей законодательным порядком поддерживает правительство. Действия правительства по необходимости вызвали сильный протест со стороны французских епископов.

Так история не подтверждает взгляда сторонников теплохладности. Церковь Христова в целом мире воистину не может уничтожиться, и она никогда не уничтожится, согласно обетованию Спасителя. Но в душах отдельных лиц и даже в целых областях всегда возможны и бывали колебания, совращения и совершенное падение христианства под воздействием враждебных ему сил, при нерадении и злобе людской. Потому мы боимся и защищаем не веру и Церковь вообще – мы защищаем слабых и немощных в вере братьев наших.

Человек при наличности свободы у него по самой природе своей способен подвергаться колебаниям в ту или иную сторону; на этом начале утверждается все дело воспитания. Поэтому кому дорого христианство, тот не предоставит судьбы его произволу людей злых и обстоятельств не полезных. Церковь не может поставить Христа рядом с Буддой и Магометом и спокойно ожидать торжества одного из них. Необходима ревность для прямого воздействия на людей в духе церковно-религиозном, христианском. Миссионерство среди неверных и зловерных людей есть существенная часть дела Церкви.

В нынешнее время, после издания закона 17 апреля о свободе вероисповедания, у нас в России все существующие вне Церкви и противоцерковные религиозные общества подняли свои головы, стали внутренне укрепляться и с тем вместе усилили свою разрушительную в отношении к Православной Церкви деятельность, так как прирост свой они производят исключительно за счет сынов Церкви. Ясными признаками их оживления служат торжественные старообрядческие и штундистские соборы, а также массовые переходы из православия в католичество бывших униатов. Потому ныне в особенности надлежит нам стряхнуть с себя равнодушие и теплохладность. Ныне настоит нужда усилить нашу ревность по вере. Ныне прямой долг каждого христианина своими нравственными усилиями и в духе Святой Церкви охранить среди родного народа достоинство и славу имени Христова.