Письмо к председателю СНК В.И. Ленину о несоблюдении закона о свободе совести 1920 г.
Конституцией РСФСР (п. 13) и декретом Совета Народных Комиссаров об отделении Церкви от государства в России провозглашена полная свобода совести в том широком объеме, как это признано современной западноевропейской наукой. По общему современному учению свобода совести заключает в себе: 1) свободу религиозной и антирелигиозной пропаганды, предполагающую и свободу основания новых религиозных учений. 2) Свободу исповедания, включающую в себя свободу религиозных обрядов и свободу проповеди. 3) Независимость гражданских и политических прав от религиозного исповедания и в связи с этим полное равенство в правах всех существующих религиозных обществ.
«В целях обеспечения действительной свободы совести» (Конституция, п. 13) и для ликвидации прежних российских церковно-государственных отношений (цезаропапизм и византинизм) был учрежден VIII отдел Народного комиссариата юстиции, долженствовавший провести новую демаркационную линию между государством и Церковью. К сожалению, нужно констатировать, что политика VIII отдела уклонилась в сторону от своего намеченного пути и выразилась в грубом вмешательстве в область религиозной свободы.
Как известно, почитание святых и их останков (мощей) и приношение Богу жертвы путем возжигания восковой свечи являются древними обрядами Православной и Римско-Католической Церкви, непосредственно относящимися к области культа. Исходя из присущего будто бы всем мощам признака нетления, VIII отдел Народного комиссариата юстиции в лице бывшего петроградского священника Спас-Колтовской церкви Галкина и бывшего ходатая по бракоразводным делам Шпицберга, занялся ревизованием мощей Православной русской Церкви, вскрывая раки и гробницы с останками признанных Церковью святых, а когда нашел мощи святых виленских угодников, удовлетворяющие выставленному ими признаку нетления, то в возбужденном судебном процессе старался доказать неправильность церковной канонизации виленских угодников.
Мощи, канонизация, восковые свечи – всё это предметы культа. И ныне во имя попираемой идеи свободной совести приходится взывать к власть имущим в РСФСР, как обратился когда-то Донат к Константину Великому со словами: «Какое дело государству (особенно атеистическому) до Церкви».
Постановлением VI Всероссийского Съезда Советов от 8 ноября 1918 года (Собрание Узаконений 1918 года, № 90, ст. 908), постановлением Совета Обороны от 8 декабря (Собрание Узаконений 1918 года, № 93, ст. 929) и письмом Ленина к рабочим («Урок третий», см.: «Известия ВЦИК» от 28 августа 1919 г., № 190) под страхом строгой ответственности вменяется всем в обязанность точное соблюдение изданных советской властью законов РСФСР и изданных центральною властью постановлений и вместе указан порядок отступления от норм закона при наличии условий, требующих такого уклонения от закона.
Ныне я утверждаю, что образ действий VIII отдела Народного комиссариата юстиции в лице Галкина и Шпицберга нарушает Конституцию РСФСР, декрет об отделении Церкви от государства и при этом не может быть оправдан обычной ссылкой на переходный момент, так как сама Конституция, стремящаяся обеспечить действительную свободу совести, рассчитана, по ее собственным словам (ст. 9), «на настоящий переходный момент».
Дело в том, что декрет об отделении Церкви не только запрещает «издавать какие-либо законы и постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести» (п. 2), но даже обеспечивает «свободное исполнение религиозных обрядов, поскольку они не нарушают порядка» (п. 5). При таких условиях гонения на мощи являются актом, явно не закономерным с точки зрения советского законодательства. Что касается постановления суда о передаче мощей святых виленских мучеников в музей, то я со всей решительностью протестую против этого. Святые мощи – предмет культа, и им место в храме, а не в музеях. Никакого обмана и подделок при освидетельствовании их не оказалось, и подвергать их
«ссылке» не за что. Да и помимо всего мощи сии находятся здесь временно (эвакуированы из Вильно в 1915 году), не составляют собственности РСФСР, а принадлежат Церкви, находящейся в Литовском государстве, и подлежат возврату в Вильну, и сам пункт 4 постановления суда является явным нарушением декрета о свободе совести. Одновременно с этим, образ действий Галкина и Шпицберга не соответствует провозглашенной советской властью системе церковно-государственных отношений на базисе полного отделения
Церкви от государства. «Все церковные и религиозные общества, – гласит декрет (п. 10), – подчиняются общим положениям о частных обществах и союзах». Каков объем предоставляемых последним прав, об этом говорят ст. 15 и 16 Конституции. Между тем Галкин и Шпицберг явно увлекают РСФСР на тернистый путь гонения религии со стороны государства и стеснения свободы совести. Примеры древнеримских императоров, инсценированные процессы по делам инакомыслящих епископов во времена господства арианствующих царей, судебные трибуналы доминиканцев и костры инквизиции в Испании, Франции, Германии, Нидерландах кажется, должны были бы убедить людей XX века в непригодности системы гонений и невозможности насилием побороть идею свободной совести. Если допустить возможность гонений на религиозный культ в РСФСР, то как же можно это согласить с Конституцией (ст. 21), предоставляющей в России «право убежища за религиозные преступления».
Коснувшись Конституции и декретов РСФСР, перехожу к возбуждаемому против меня расследованию, являющемуся лишь логическим выводом из создавшегося положения.
На заседание суда по делу иеромонаха Досифея и игумении Серафимы я был вызван в качестве свидетеля. Выступавший на суде обвинитель Галкин потребовал от суда допроса по этому же делу в качестве свидетеля Шпицберга, бывшего следователем по тому же делу. После первоначального отказа Галкин путем повторного ходатайства добился, вопреки протесту правозаступников, допроса в заседании Шпицберга в качестве свидетеля. Последний, вместо показания по разбираемому делу, выступил против меня
с публичным обвинением в спекуляции свечами в Иверской часовне и в косвенном участии моем как главы Русской Церкви в религиозном шантаже, в коем обвинялись иеромонах Досифей и игумения Серафима. Когда я в интересах реабилитации просил слова, то мне в этом было отказано председателем на том основании, что я выступаю в качестве свидетеля, а не обвиняемого. Тем не менее в результате этого судоговорения я оказался обвиненным в приписанных мне Шпицбергом преступлениях, и против меня было решено начать судебное расследование.
Ввиду изложенного, считаю нужным остановиться на предъявленных мне обвинениях и сделать юридический анализ приписываемых нам преступлений.
По общему уголовному учению, шантаж – это есть близкое к разбою принуждение посредством насилия или угроз к вступлению в невыгодную сделку, совершаемое ради корыстных целей (Энциклопедический словарь Брокгауза).
Исповедуя признаваемый издревле Православной и Римско-Католической Церковью культ святых и почитая их земные останки (мощи), я ни путем насилия, ни путем угроз никого в РСФСР не принуждаю, да и не могу принуждать к чему бы то ни было, не имея в своем распоряжении соответствующего исполнительного служебного аппарата. Вопреки требованиям прежних законов Российской империи о принадлежности всякого к известному религиозному исповеданию, ныне в РСФСР каждый волен исповедовать любую религию или даже никакой, и каждому разрешен свободный выход из Церкви. При таких условиях приписываемое мне Шпицбергом преступление шантажа заключается в том, что я, в согласии с учением Православной Церкви, исповедую ее догматы и отправляю подлежащие религиозно-обрядовые действия в отношении издревле признанных Церковью святых и их останков. Всё это дело совести отдельного верующего, а также того религиозного общества, к коему он принадлежит. Поскольку те или иные священные реликвии являются подлинно древними, это дело науки и ученых, людей, и в Церкви бывали неоднократно случаи, когда сама Церковь, прислушиваясь к общему голосу ученых, по собственной инициативе просматривала вопрос и изменяла свое отношение. Но во всяком случае это всё внутреннее дело самой Церкви, и государственному вмешательству здесь нет места после отделения Церкви от государства. Что для Шпицберга «шантаж и грубое суеверие», то для меня и для всякого христианина предмет религиозного убеждения. Что непостижимо гордому уму человека, то христианин берет на веру, как это не раз выражалось учителями Церкви.
Столь же странно и обвинение меня Шпицбергом в спекуляции.
Согласно христианскому учению, возжжение восковой свечи является бескровным жертвоприношением, причем угодность последнего Богу зависит от внутреннего настроения приносящего и не находится ни в какой связи с количеством или рыночной ценой жертвуемого дара. Приходя к иконе Иверской Божией Матери, верующему не возбранялось принести с собою свечу, приготовленную собственными руками и из собственного воску или приобретаемую в другой церкви или в ином месте. Если верующий приобретает восковую свечу в Иверской часовне, то он добровольно и без всякого принуждения делает доброхотное приношение Церкви в зависимости от своего усердия и личной материальной обеспеченности. Вследствие этого, суммы, выручаемые от продажи восковых свечей, являются особым, упоминаемым в Инструкции о проведении в жизнь декрета об отделении Церкви (ст. 2), видом «складчины» или предусмотренной в ст. 19, примечание, «суммой на текущие расходы по совершению религиозно-обрядовых действий» и «на удовлетворение других религиозных потребностей» (ст. 2). Находясь «в распоряжении группы лиц, заключивших соглашение», указанное в ст. 5–8 инструкции (см.: ст. 19, прим.), суммы эти, по инструкции, никакому государственному контролю не подлежат и свободны от визы Рабоче-Крестьянской Инспекции. Этим именно и объясняется то обстоятельство, что, регламентируя подобным образом судьбу составившихся до 1918 г. церковных капиталов, инструкция совершенно умалчивает об имеющих поступить после этого доброхотных приношениях в Церковь. Из самой природы «религиозно-обрядовых действий» вытекает, что доброхотные приношения идут, во-первых, на поддержание храма и совершение в нем религиозно-обрядовых действий и, во-вторых, на содержание совершающих их служителей культа. Такова практика всех религиозных обществ во все времена и у всех народов. Для представителей советской власти справедливость или рациональность этого положения может быть аргументирована примером, взятым из жизни частного общества, с коим по декрету и Конституции, уравниваются религиозные общества и церкви. Если существует, положим, какое-либо музыкальное общество, поставившее себе целью путем складчины между своими членами устраивать концерты, то само собою собираемые с членов взносы и пожертвования расходуются не только на помещение и музыкальные инструменты, но также и на необходимое содержание исполнителей.
Изложив здесь то, в чем мне было отказано в заседании суда, я, во-первых, на основании постановления VI Всероссийского Съезда Советов, требую точного соблюдения касающихся религиозной свободы законов, содержащихся в Конституции и в декрете РСФСР, а во-вторых, настаиваю на отводе в предстоящем расследовании «моей деятельности» «в связи с выяснившимися на суде обстоятельствами», указывающими на «спекуляцию свечами», от функции следователя Шпицберга, как лица производящего следствие и допросы «с пристрастием», что ярко выяснилось из предыдущих церковных процессов (дело Самарина, дело епископа Палладия, дело иеромонаха Досифея и игумении Серафимы), и не обладающего требуемыми от судьи и следователя элементарными качествами в отношении справедливости, беспристрастия, спокойствия, знания права и т.д., и, наконец, как человека, публично оскорбляющего религиозные верования, открыто глумящегося над религиозно-обрядовыми действиями, печатно в предисловии к книге «Религиозная язва» (1919 г.) называющего Иисуса Христа ужасными именами, а потому нравственно претящего моему религиозному чувству.
Патриарх Тихон
Следственное дело С. 600–601.
