Мученик Михаил Всеволодович, Черниговский

(не ранее 1180, Чернигов (?) - 20.09. 1246, Орда), мч. (пам. 14 февр., 20 сент.- отдельная память и в Соборе Брянских святых, 22 сент.- в Соборе Тульских святых, в воскресенье перед 26 авг.- в Соборе Московских святых), кн. Черниговский (1223-1235, 1245-1246). Единственный сын Киевского и Черниговского кн. Всеволода (Даниила) Святославича Чермного, отец Черниговского и Брянского вел. кн. Романа Михайловича Старого, прп. Евфросинии (Феодулии) и ростовской кнг. Марии Михайловны. В совр. историографии принято считать, что М. В. был сыном кнг. Марии Казимировны, дочери Краковского и Сандомирского вел. кн. Казимира II Справедливого, хотя в т. н. Любечском помяннике женой кн. Всеволода Святославича названа кнг. Анастасия.

М. В. был назван в честь деда - Киевского и Черниговского вел. кн. Святослава Всеволодовича, святым покровителем к-рого был арх. Михаил (Янин В. Л. Актовые печати Др. Руси X-XV вв. М., 1970. Т. 1. С. 106, 110, 116, 125, 131, 203-204. № 188; Янин В. Л., Гайдуков П. Г. Актовые печати Др. Руси X-XV вв. М., 1998. Т. 3. С. 46, 137. № 188-3; Литвина, Успенский. 2006. С. 191, 606). Основные биографические сведения о М. В. и его почитании сохранились в составе древнерус. летописей и хронографов XIV-XVIII вв., более чем в 10 редакциях Сказания, в Житии, в Слове похвальном, посвященном М. В., а также в др. агиографических памятниках.

Впервые в источниках М. В. упоминается в 1206 г., когда кн. Всеволод Святославич посадил М. В. на княжение в Переяславле Русском, к-рый был им отобран у Переславль-Залесского кн. св. Ярослава (Феодора) Всеволодовича, вынужденного после этого вернуться к отцу в Сев.-Вост. Русь. Правление М. В. продолжалось недолго. Уже в кон. 1206 г. кн. Рюрику (Василию) Ростиславичу удалось вернуть себе власть над Киевским княжеством и его пригородами, откуда были изгнаны черниговские Ольговичи. После этого до 1223 г. М. В. не упоминался в источниках. Причиной этого, по всей видимости, была болезнь, от которой князь страдал мн. годы.

Согласно Житию прп. Никиты Столпника, святой вылечил М. В., к-рый вместе с дружиной ездил на богомолье, желая получить исцеление. В поздних редакциях Жития смерть прп. Никиты Столпника относят к 23 мая 1193 г., а исцеление М. В., поставившего в честь этого крест у переславль-залесского во имя великомученика Никиты мужского монастыря,- к 1186 г. Однако в самой ранней редакции, относящейся к XV в., этих дат нет. События, происходившие в Сев.-Вост. Руси, к-рые упоминаются в Житии прп. Никиты Столпника, скорее относятся не к посл. четв. XII в., а к нач. XIII в., что с т. зр. хронологии не противоречит биографии князя.

В 1223 г. М. В. входил в число «молодших» князей, которые участвовали в княжеском съезде в Киеве, а затем - в совместном походе в Н. Поднепровье рус. и половецких ратей против монголов (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 741). На р. Калке (совр. Кальчик) М. В. участвовал в битве против захватчиков и в отличие от своего дяди черниговского и козельского кн. Мстислава (Пантелеимона) Святославича избежал пленения и гибели. Летом 1223 г. новым правителем Чернигова, согласно старейшинству среди Ольговичей, должен был стать др. участник битвы на р. Калке - курский кн. Олег (Павел) Игоревич. Однако ни в 1223, ни в 1226 г. ему не удалось на длительный срок закрепиться на черниговском столе. М. В., воспользовавшись военной помощью своего шурина Владимирского кн. мч. Георгия (Юрия) Всеволодовича, изгнал из Чернигова своего соперника и сел на княжение вопреки существовавшему праву наследования. Тем самым М. В. открыто нарушил сложившийся принцип «одиначества» среди различных ветвей Ольговичей (Пресняков А. Е. Княжое право в Др. Руси: Лекции по рус. истории: Киевская Русь. М., 1993. С. 107-108, 134-135). В 1224 г. войска М. В. участвовали в походе правителя Сев.-Вост. Руси на Торжок. В 1225-1226 гг. М. В. был новгородским князем, сменив на этом княжении кн. Ярослава Всеволодовича, из-за чего между ними сложились враждебные отношения. В 1227 г. Киевский кн. Владимир (Димитрий) Рюрикович и митр. Кирилл I (II) при участии кн. Георгия Всеволодовича пытались их примирить, однако достичь успеха им не удалось.

В 1227 г. М. В. согласился на брак своей дочери Марии с Ростовским кн. мч. Василько Константиновичем. Т. о. еще более укрепились династические связи М. В. с правителями Сев.-Вост. Руси.

В 1228 г. М. В. принял участие в походе на Владимир-Волынский в коалиции русских князей под командованием Киевского вел. кн. Владимира Рюриковича и половецкого хана Котяна Сутоевича.

Вмешавшись в новый конфликт кн. Ярослава Всеволодовича с новгородцами, М. В. принял сторону последнего и весной-осенью 1229 г. вновь сел на престол в Чернигове, оставив в Новгороде своим наместником старшего сына Ростислава. Во время краткого пребывания в Новгороде М. В. предложил избрать нового архиепископа. Вместо ушедшего на покой из-за болезни Антония на Новгородскую кафедру был избран по жребию Спиридон, диак. новгородского Юрьева во имя великомученика Георгия монастыря. Жребий тянул кн. Ростислав. М. В. подтвердил грамоты кн. Ярослава новгородцам. В отсутствие отца малолетнему кн. Ростиславу не удалось справиться с голодом и эпидемиями в Новгородской земле, с ее острым внутриполитическим конфликтом. 8 дек. 1230 г. кн. Ростислав Михайлович и часть новгородских бояр - сторонников М. В. были вынуждены покинуть Новгородскую землю. Т. о. М. В. лишился новгородского стола, на к-рый вновь вернулся кн. Ярослав Всеволодович.

В 1230 г. Владимирскому кн. Георгию Всеволодовичу, Киевскому вел. кн. Владимиру Рюриковичу и митр. Кириллу I (II) ценой больших усилий удалось примирить М. В. и Ярослава Всеволодовича. Однако это перемирие было недолгим.

В 1231 г. М. В. из Чернигова приезжал в Киев, где участвовал во встрече южнорус. князей во главе с кн. Владимиром Рюриковичем. Тогда же М. В. присутствовал на хиротонии Кирилла во епископа Ростовского, которую возглавил митр. Кирилл I (II).

В 1231-1232 гг. М. В. окончательно разорвал военно-политический союз с Владимирским и Киевским вел. князьями. В ответ в 1232 г. владения М. В. подверглись разорению. Кн. Георгий Всеволодович сам не решился предпринять поход против своего шурина, но не препятствовал тому, чтобы против М. В. выступили его брат кн. Ярослав Всеволодович, Константиновичи и новгородцы, которые, проникнув в бассейн В. Оки, сожгли Серенск и разорили окрестности Мосальска.

С сер. 30-х гг. XIII в. М. В. активно включился в борьбу за Киевское княжество. Союзниками М. В. стали смоленский кн. Изяслав Мстиславич и половцы. В 1234 г. им не удалось захватить Киев, т. к. серьезную военную помощь кн. Владимиру Рюриковичу оказал владимиро-волынский кн. Даниил Романович. В кон. 1234 - нач. 1235 г. владения М. В. в черниговском Посожье, окрестности и посад Чернигова были разорены войсками союзников, к к-рым примкнул двоюродный брат М. В.- Мстислав Глебович. Заключив с ними мир и дождавшись роспуска княжеских дружин, в 1235 г. при помощи половцев М. В. вероломно разгромил войска коалиции рус. князей и захватил Киев, где на княжение сел его союзник кн. Изяслав Мстиславич. Войска М. В. отправились в Юго-Вост. Русь, при поддержке местного боярства и духовенства он захватил власть в Галицком княжестве. В 1235/36 г. войска М. В. неудачно штурмовали Кременец, в к-ром правил кн. Изяслав Владимирович.

Несмотря на потерю контроля над Киевом, где в 1236 г. на княжение заступил кн. Ярослав Всеволодович, в 1235-1238 гг. М. В. прочно удерживал власть в Галицкой земле, продолжая борьбу за др. княжеские столы против князей Даниила и его младшего брата Василько Романовича. Однако ему пришлось уступить Черниговское княжество кн. Мстиславу Глебовичу, к-рый осенью 1239 г. безуспешно пытался спасти Чернигов от осаждавших его монг. войск.

Воспользовавшись отъездом кн. Ярослава Всеволодовича из Киева в Новгород из-за нашествия монгольских войск Батыя, весной 1238 г. М. В. вновь захватил власть в Киевской земле, а в Галиче посадил своего сына кн. Ростислава Михайловича. Затем Галич был занят кн. Даниилом Романовичем. В 1239 г. в Киев на двор М. В. от монг. царевича Мунке, двоюродного брата Батыя, прибыли послы, к-рые хотели заключить с ним мир. Однако по приказу М. В. монг. дипломаты были убиты. После падения Чернигова М. В. выехал за помощью в Венгрию.

В 1239 г. подчинявшийся М. В. Каменец был захвачен войсками кн. Ярослава Всеволодовича, к-рый забрал княжескую казну и пленил жену М. В. (дочь галицкого кн. Романа Мстиславича) и мн. бояр. Они были отпущены из плена лишь по ходатайству кн. Даниила Романовича, стремившегося примириться с М. В. ввиду угрозы монг. нашествия.

В 1239-1240 гг. М. В., не получив военной помощи от венгерского кор. Белы IV Арпада, был вынужден уехать к дяде - куяво-мазовецкому кн. Конраду. Кн. Конрад выступил посредником между М. В. и кн. Даниилом Романовичем, которому беглец отправил примирительную грамоту. В 1241 г. братья князья Даниил и Василько Романовичи обещали М. В. свою поддержку в борьбе за киевский престол, на который претендовал Владимирский вел. кн. Ярослав Всеволодович. Кн. Ростиславу Михайловичу Романовичи пожаловали из своих владений Луцкое княжество. В 1241 г., опасаясь монголов, М. В. отказался от Киева и вскоре бежал в Силезию.

В сер. 1241 г. М. В. приехал в Киев, но проживал не в городе, а в одном из загородных княжеских дворцов на Днепре, отправив сына в Чернигов. Получив от него благоприятные известия, М. В. покинул Киев, оставил борьбу за престол, вернулся в разоренный монголами Чернигов и занялся восстановлением разрушенных городов в своих владениях. В 1244 г. с целью создать коалицию против монголов М. В. вновь ездил в Венгрию, где жил его сын Ростислав. 17 авг. 1245 г., после поражения Ростислава от Даниила Галицкого в битве под Ярославом, М. В. больше не пытался вернуть власть в Галицкой земле. Кн. Ростислав Михайлович в отличие от М. В. не решился возвращаться на Русь, а остался в Венгрии и благодаря браку с дочерью кор. Белы IV Арпада стал баном (правителем) Славонии и Мачвы.

В 1245 г., после гибели в Орде черниговского кн. Андрея Мстиславича, сына кн. Мстислава Святославича, как старейший представитель Ольговичей, М. В. вновь сел на черниговский стол (Д. Г. Хрусталёв считает, что М. В. начал княжить в Чернигове до весны 1244 - Хрусталёв. 2008. С. 231-232). Для утверждения своих прав М. В. должен был поехать в Орду, чтобы получить ярлык от Батыя, ставка к-рого в осенне-зимнее время располагалась в низовьях Волги. Осенью 1246 г. М. В., воспользовавшись посредничеством своего внука, ростовского кн. Бориса Васильковича, отправился в Орду. Во время приема у Батыя М. В. отказался совершить обряд очищения огнем - пройти между кострами и поклониться изваянию Чингисхана. Несмотря на неоднократные приказы исполнить обряды, М. В. проявил стойкость; его поддержал боярин и воевода, св. мч. Феодор. Они оба были избиты и обезглавлены.

Почитание

Люди из княжеской свиты перенесли останки М. В. и мч. Феодора для захоронения в Чернигов. Однако после событий осени 1246 г. из-за разногласий между Ольговичами, возможно, по вопросу об очередности наследования прав на Чернигов не сразу возникло почитание св. мучеников. В краткой редакции проложного Сказания об этих мучениках отмечено, что после гибели М. В. и Феодора их память на Руси не отмечалась на протяжении неск. лет (Лосева. 2009. С. 296). В связи с возможностью политических конфликтов в Чернигове вряд ли может быть случайным то обстоятельство, что Борис Феодорович Половой, сын мч. Феодора, во 2-й пол. XIII в. покинул Чернигов и перешел на службу к Владимирскому, Новгородскому и Тверскому вел. кн. Ярославу (Афанасию) Ярославичу (РИИР. 1977. Вып. 2. С. 178; РГАДА. Ф. 210. Оп. 18. № 43. Л. 1). Пространное поминание М. В. и Феодора в списках 2-й пол. XVII-XVIII в. т. н. Любечского помянника носит характер поздней вставки в первоначальный текст (Зотов. 1892. С. 25). Текстуально эта вставка близка к фрагменту «Сказания о Житии Михаила Всеволодовича и его боярина св. мч. Феодора», частично - к текстам синодиков Успенского собора Московского Кремля, а также епархиальных соборных синодиков, которые бытовали в Сев.-Вост. Руси с сер. XIV в. (ДРВ. Ч. 6. С. 438, 492).

Прославление М. В. связано с деятельностью его дочери ростовской кнг. Марии Михайловны и ее детей князей Бориса и св. Глеба Васильевича. В Ростове в память о М. В. был построен деревянный храм, сгоревший в кон. 80-х гг. XIII в. До 1271 г. было составлено краткое проложное Житие с рассказом о подвиге и мученической кончине М. В. и Феодора, погибших за правосл. веру после отказа участвовать в языческих обрядах в Орде. В основу ростовской версии мог быть положен устный рассказ либо кн. Бориса Васильковича, либо одного из ростовцев, находившихся осенью 1246 г. в составе свиты М. В. Этот текст ростовского происхождения был широко распространен на Руси и известен в неск. редакциях, соотношение между к-рыми до конца не исследовано. Большое число списков Жития М. В. и его боярина Феодора вошло в состав Прологов, сборников житийного и смешанного состава, четьих сборников, летописей.

Черниговская версия Сказания о мученическом подвиге М. В. и боярина Феодора была составлена в 3-й четв. XIII в. Она была связана, по мнению ряда исследователей, с деятельностью духовника князя свящ. Андрея, а также Черниговского еп. Иоанна. Многочисленные варианты этого агиографического источника уже на ранней стадии попали в состав общерус. и областных памятников летописания, включая новгородские. Имя Михаил стало родовым в семьях прямых потомков М. В.- черниговских, брянских и многочисленных верховских князей. Так, напр., звали 3 старших его внуков и правнуков: кн. Михаила Романовича (сына вел. кн. Романа Михайловича Старого), Михаила Дмитриевича (сына ростовского кн. Дмитрия Борисовича), Михаила Глебовича (сына белозерского кн. св. Глеба Васильковича).

Многочисленные переделки и новые редакции Жития М. В. относятся к XIV-XVI вв. Московский Собор 1547 г. канонизировал М. В. в числе 15 рус. святых к общерусскому почитанию. Н. И. Серебрянский установил, что в кон. 50-х - нач. 60-х гг. XVI в., при создании «Книги степенной» царского родословия, наряду с летописным источником была использована минейная редакция Жития М. В. (Серебрянский. 1915. С. 131-132). О. В. Панченко уточнил, что в Степенной книге также использовался текст 2-й редакции Слова похвального, составленного Львом Филологом в 10-20-х гг. XVI в. Текст о подвиге М. В. в Орде вошел в Великие Четьи-Минеи (Панченко О. В. Две редакции Слова Льва Филолога Михаилу и Феодору Черниговскому // Проблемы развития рус. лит-ры XI-XX вв.: Тез. науч. конф. молодых ученых и спец. Л., 1990. С. 7-8). С образом М. В. позднее сопоставляли образ мч. Меркурия Смоленского. В основу биографического рассказа о М. В. были положены сведения из рус. летописей и Житие М. В. и боярина Феодора, составленное Пахомием Логофетом на основании более ранних повестей. По наблюдениям М. Б. Плюхановой, в этих произведениях М. В. «из страдальца за веру стал преображаться в воителя за Русь-Церковь. Как мученик за веру, Михаил традиционно предстает победителем, увенчанным венцом победы и смерти, но теперь это одновременно и победа христианства, и победа над Батыем, спасение Руси-Церкви» (Плюханова. 1995. С. 78).

В «Казанской истории» (60-е гг. XVI в.) утверждалось, что Казань была взята в 1552 г. русскими войсками благодаря помощи «Руския области чюдотворцов», в т. ч. «великих страстотерпец князя Михаила Черниговъскаго и Федора, боярина его» (ПСРЛ. Т. 19. Стб. 415). В 1574 г. (по др. данным, в 1578) по приказу царя Иоанна IV Васильевича мощи М. В. и Феодора были перенесены из Чернигова, к-рому угрожали татары, в Москву. Первоначально мощи св. мучеников находились на Тайницких кремлевских воротах, вскоре были помещены в построенный на Ивановской пл. в Кремле храм, посвященный М. В. и Феодору. Царь, освященный Собор и митр. Антоний обратились к мученикам с посланием, в к-ром молили святых «благоизвольно» прийти в Москву и охранять царствующий город (Иванчин-Писарев. 1839. С. 39-42). Иоанн Грозный написал тропарь и кондак на перенесение мощей М. В. и Феодора. 14 февр., день перенесения мощей мучеников, было внесено в церковный календарь. В «Уставе церковных обрядов Московского Успенского собора» (ок. 1634) под 14 февр. записано: «...перенесение мощей кн. Михаила Черниговского: благовест в ревут и трезвон большой, а ход после заутрени со кресты к Черниговским в неделю преж праздника» (РИБ. Т. 3. Стб. 54); под 20 сент.: «...празднуют Черниговским чудотворцам; вечер и утро благовест в ревут колокол, трезвон большой без новаго колокола; ко всенощному и к обедне в тот же колокол благовестят, а звонят, как государь к празднику пойдет, а патриарх у праздника на вечерне облачается. А 138 г. (1620 г.- А. К.) прилучилось Черниговских чудотворцев в неделю, и тогда к 9 песни не благовестили, и соборных молебнов не пели, что власти все с патриархом у Черниговских были» (Там же. Стб. 25).

Крестный ход к Черниговскому собору устраивался также в воскресенье после праздника Воздвижения Креста Господня. В дни памяти Черниговских мучеников цари Михаил Феодорович и Алексей Михайлович присутствовали на патриарших богослужениях в Черниговском соборе.

Начиная с XVII в. в источниках упоминается еще одна московская церковь, посвященная Черниговским святым, находившаяся в Замоскворечье.

В 1768 г. в связи с реконструкцией Московского Кремля собор во имя Черниговских мучеников, пришедший к тому времени в ветхость, был разрушен, мощи М. В. и Феодора перенесли в кремлевский Сретенский собор на Сенях (утварь и иконостас были переданы в Покровский собор на Рву). В 1774 г. мощи перенесли в Архангельский собор Московского Кремля и поместили у правого столба. Для святыни в том же году была изготовлена дубовая рака, украшенная серебряными пластинами работы П. Робертса. Рака была устроена по повелению имп. Екатерины II Алексеевны «в благодарность св. мученикам при торжестве мира с Турцией» (Димитрий (Самбикин). Сент. С. 163). В 1812 г. франц. солдаты похитили серебряные пластины с раки. В 1817 г. раку обложили бронзой. В наст. время она находится в центральной части алтаря Архангельского собора. В 1987 г. имя М. В. было включено в Собор Тульских святых, в 1997 г.- в Собор Московских святых, 5 дек. 2003 г.- в Собор Брянских святых.

Иконография

Время появления первых изображений М. В. не установлено. Однако формирование почитания святого вскоре после его мученической гибели в Орде и отражение этого культа в Прологах и месяцесловах нек-рых рукописей XIV в. (см.: Лосева. 2001. С. 111-112, 158-159) позволяют предположить, что иконы князя и погибшего вместе с ним боярина Феодора появились не позже этого времени, причем не в Чернигове, а в Сев.-Вост. Руси. Ростовская редакция проложного Жития Черниговских святых, возникшая на рубеже XIII и XIV вв., сообщает, что дочь М. В. ростовская кнг. Мария и ее сыновья, князья Борис и Глеб, «создаста церковь во имя его [Михаила]», очевидно находившуюся в Ростове (Серебрянский Н. И. Древнерус. княжеские жития: (Обзор редакций и тексты). М., 1915. С. 51; Лосева. 2009. С. 296). Если понимать это сообщение буквально, т. е. как указание на создание храма во имя М. В. (а не во имя соименного святого черниговского князя), то следует признать, что иконография князя (возможно, без изображения боярина Феодора) была разработана в связи с возведением церкви в 3-й четв. XIII в. (до 70-х гг. XIII в., когда скончались Мария и ее сыновья) в Сев.-Вост. Руси. В этом случае предполагаемый образ М. В. относится к числу древнейших иконописных образов рус. святых князей, уступая лишь изображениям святых Бориса и Глеба и, возможно, Владимира. Отсутствие изображений Черниговских святых в памятниках 2-й пол. XIII - 1-й пол. XV в. указывает на то, что они встречались крайне редко и были связаны исключительно с Ростовом. Учитывая отсутствие более поздних сведений об упомянутом храме во имя М. В. (?), можно предположить, что иконографическая традиция прервалась довольно рано (согласно сообщению Никоновской летописи, в 1288 в Ростове «згорела церковь от грому святаго Михаила» (ПСРЛ. Т. 10. С. 167). Однако более вероятным представляется то, что в этом случае речь идет о храме арх. Михаила, чье основание было связано с памятью о М. В.). С др. стороны, известность посвященных М. В. агиографических произведений в XIV-XV вв. служит косвенным свидетельством продолжения существования традиции почитания М. В.

Древнейшие сохранившиеся образы М. В. и Феодора относятся к рубежу XV и XVI вв. и не могут быть признаны прямыми репликами предполагаемых ранних произведений. По-видимому, распространение и, возможно, обновление иконографии святых совпали с созданием в нач. 70-х гг. XV в. новой редакции их Жития, принадлежащей Пахомию Логофету, или явились следствием этого события. Получившие распространение c XVI в. образы Черниговских чудотворцев продолжают уже сложившуюся традицию рус. иконографии св. князей, представленную изображениями Бориса, Глеба и Владимира, и развивают ее различные грани, демонстрируя разные аспекты служения правосл. правителей. Один из основных вариантов иконографии Черниговских святых, для к-рого характерны традиц. княжеские одежды - шубы, подчеркивает их подобие князьям-мученикам Борису и Глебу. Второй вариант, существовавший параллельно с первым, акцентирует высокородность М. В., наделяя его царским венцом и т. о. уподобляя святого архетипическим образам ветхозаветных и новозаветных правителей - царя Давида и имп. равноап. Константина, а также его прародителя равноап. кн. Владимира - насадителя на Руси христ. веры, к-рую укрепила мученическая кончина черниговского князя. Среди изображений др. рус. святых князей образ М. В. выделяется вариативностью. Отличительной чертой его иконографии является частое присутствие спутника Феодора, не принадлежащего к правящему роду и относящегося к числу немногочисленных рус. святых мирян в боярском сане. Своего рода иерархическая асимметрия иконографии М. В. и Феодора отражается не только в отличии их одеяний и атрибутов, но и в том, что, несмотря на устойчивость совместного почитания святых, князь довольно часто изображался без своего боярина (тогда как самостоятельные образы Феодора единичны и встречаются лишь в позднее время). Эта особенность может быть связана с не до конца ясной судьбой мощей святых (на крышке раки и надгробном покрове, исполненных в Москве во 2-й пол. XVII в., представлен только М. В.).

В иконописных подлинниках внешность Черниговских святых описана под 20 сент. в сходных выражениях, хотя некоторые существенные признаки их облика могут варьироваться (см.: Маркелов. Святые Др. Руси. Т. 2. С. 171-172). Согласно таким источникам, отражающим иконографическую традицию XVI-XVII вв., «Михаил рус, власы кудреваты, брада аки Иоанна Предтечи или Власиевы покороче с проседью, шуба камчата, верх лазорь, пестрен киноварь с белилом, испод лазорь, камка. В правой руке держит крест или молебна, а в левой меч в ножнах» (БАН. Двин. № 51. Л. 88 об.; вариант без упоминания сщмч. Власия Севастийского - Филимонов. Иконописный подлинник. С. 156; сокращенный вариант - ИРЛИ (ПД). Перетц. № 524. Л. 63 об.). Те же атрибуты святого, иногда более лаконично, зафиксированы и в других подлинниках, но его облик может уподобляться иным святым и описываться несколько иначе: «...рус, кудри аки Лука Евангелист, надсед, подоле» (БАН. Арханг. № 205. Л. 70 об.); «рус, кудреват, аки Лука Евангелист, покороче с проседью» (БАН. Дружин. № 975. Л. 34 об.); «рус, власыма кудреват, а брада Василия Кесарийского покороче, с проседью» (РНБ. Соф. 1523. Л. 6; Иконописный подлинник новгородской ред. по Софийскому списку кон. XVI в. М., 1873. С. 6, 8, 12, 20-21); «рус, власы кудреваты, брада аки Иоанна Предтечи, или Васильева, покороче, с просединою» (Большаков. Подлинник иконописный. С. 31-32). Основные разночтения этих текстов касаются формы и длины бороды М. В., иногда ее описание отсутствует. Подобные расхождения, обусловленные разными типами иконографии святого, способствовали сохранению ее вариативности. Неустойчивость иконографического типа и сходство атрибутов привели к тому, что в ряде случаев образ М. В. сложно отличить от образа св. Михаила Ярославича, кн. Тверского, к-рого в подлинниках сравнивали с одноименным Черниговским чудотворцем.

Ни в одном из иконописных подлинников не упомянут головной убор М. В., хотя в ранних памятниках св. князь почти всегда представлен в княжеской шапке и царском венце. Эти атрибуты отсутствуют и в коротком тексте Строгановского подлинника, но на помещенном в нем изображении голова князя увенчана городчатым венцом. В той же композиции М. В. и Феодор показаны как бы беседующими друг с другом. Эти особенности (позы святых не характеризуются в большинстве подлинников, за исключением РНБ. Соф. 1523, где сказано, что «у князя рука молебна… а зрит на Феодора»; ср.: Иконописный подлинник новгородской ред. по Софийскому списку кон. XVI в. М., 1873. С. 6, 8, 12, 20-21) в сочетании с особенностями памятников, на которых князь изображен с покрытой головой, говорят о том, что в развитии иконографической традиции значительную роль играли древние авторитетные изображения. В то же время тексты подлинников повлияли на процесс распространения образов М. В. с непокрытой головой в искусстве XVII в. и Нового времени, хотя это явление отвечает и общим тенденциям эволюции иконографии рус. святых князей.

Иконография Феодора в искусстве эпохи позднего средневековья и в традиц. иконописи XVIII-XIX вв., если верить иконописным подлинникам, отличается большей устойчивостью. Составители подлинников единодушны в том, что «Феодор… сед, власы с ушей повилися мало, брада доле Власиевы, аки Афанасиева (Александрийского.- А. П.), шуба верхняя лазорь камка, пестрена з белилом, исподь киноварью пестрен… в руце крест, а в другой меч в ножнах» (БАН. Двинск. № 51. Л. 88 об.; Большаков. Подлинник иконописный. С. 32; ср. также: «брада доле Афонасиевы и шире» - Филимонов. Иконописный подлинник. С. 156). Сходные описания, но с упоминанием лишь «брады доле Власьевы» содержатся и в др. рукописях (ИРЛИ (ПД). Перетц. № 524. Л. 63 об.; БАН. Арханг. № 205. Л. 70 об.; РНБ. Соф. № 1523. Л. 6; БАН. Дружин. № 975. Л. 34 об.; РНБ. Погод. № 1931. Л. 36; Иконописный подлинник новгородской ред. по Софийскому списку кон. XVI в. М., 1873. С. 6, 8, 12, 20-21). Сведения о том, что Феодор «держит церковь рукама молебныма» (БАН. Двинск. № 51; Филимонов. Иконописный подлинник. С. 156; Большаков. Подлинник иконописный. С. 32), вероятно, основаны на недоразумении (смешении с образом св. Всеволода (Гавриила) Псковского?) или восходят к уникальной композиции в росписи Благовещенского собора в Сольвычегодске (1600); эти сведения не нашли отклика у иконописцев, учитывая, что в качестве атрибутов («а инде пишут») упомянуты и крест и меч, с к-рыми боярин изображался довольно часто.

В ряде подлинников содержатся предельно краткие характеристики внешности обоих святых (Гурьянов. Лицевые святцы. 1904. С. 4). Изредка в них включалось описание сцены сретения мощей Черниговских чудотворцев в Москве, соответствующей празднику 14 февр. и изображавшей торжественную процессию перед стенами столицы («Стретил с Москвы со кресты митрополит, царь и царица и множество народа всякого, жен и детей» - Устюжский подлинник; Барсуков. Источники агиографии. Стб. 373; Маркелов. Святые Др. Руси. Т. 1. С. 171; упоминание без характеристики композиции - Филимонов. Иконописный подлинник. С. 46; Большаков. Подлинник иконописный. С. 73). Этот сюжет, близкий к композициям, изображавшим перенесение мощей разных святых, а также Сретение Владимирской иконы Божией Матери в Москве, по-видимому, существовал в кон. XVI в. и позже, но почти не встречается в сохранившихся памятниках. В ряде иллюстративных циклов 2-й пол. XVI-XVIII в. в соответствии с содержанием текста образ М. В. получает не вполне обычные иконографические характеристики (может изображаться безбородым юношей в княжеских одеждах).

В искусстве посл. трети XVII в. и Нового времени иконография Черниговских чудотворцев заметно меняется. Наряду с произведениями, в целом отвечающими рекомендациям подлинников, в этот период создаются образы святых с новыми атрибутами (ножом - орудием убиения М. В.) и в иных одеяниях: князь может изображаться с непокрытой головой или в княжеской короне с 2 полушариями и с крестом, заимствованной из западноевроп. искусства. Европеизация иконографии затрагивает и др. детали костюма (напр., М. В. порой изображали в одежде, отороченной мехом горностая,- символ чистоты и знак принадлежности к правящему дому), хотя они могут сочетаться с элементами княжеского облачения, характерными для рус. изобразительной традиции XV-XVII вв. В произведениях 2-й пол. XIX - нач. XX в., как и в относящихся к тому же времени изображениях др. рус. князей, заметно стремление придать иконографии Черниговских святых «аутентичный» средневек. рус. облик. Эта тенденция нашла отражение в пособии для иконописцев (1910) В. Д. Фартусова, к-рый рекомендует изображать святых в «русском» типе и одеждах «византийского покроя», обходя молчанием традиц. атрибуты - кресты и мечи (Фартусов. Руководство для писания икон. С. 20-21). Опираясь на тексты подлинников и, вероятно, средневек. произведения, Фартусов сообщает, что у М. В. «русые кудрявые волосы с проседью, борода - средней величины», тогда как Феодор - «седой старец с курчавыми постриженными волосами и большой бородой». Как и в случае с др. святыми, Фартусов считает уместным изображать мучеников с «хартиями», содержащими надписи, основанные на житийном повествовании: на свитке М. В.- его слова, свидетельствующие о твердости веры и готовности умереть за Христа, на свитке Феодора - речь боярина об отказе от предложенного ему княжения и о желании пострадать за истинную веру, подобно своему господину. Труд Фартусова, по-видимому, практически не повлиял на иконографию Черниговских чудотворцев. Их образы, относящиеся к рубежу XIX и XX вв., довольно сильно разнятся по своим признакам, поскольку основываются на средневековых изображениях и текстах подлинников, испытывают воздействие образов других святых князей и отражают индивидуальные предпочтения мастеров - не только иконописцев, но и художников с академической выучкой, исполнявших церковные заказы. Совр. иконы М. В. и Феодора обычно следуют средневек. традиции.

Судя по древнейшим уцелевшим образам Черниговских чудотворцев, к кон. XV - нач. XVI в. их иконография уже имела устоявшийся вид. Памятники свидетельствуют о том, что по крайней мере один из ее вариантов сложился до 1503 г., когда Чернигов, где находилась гробница святых, вошел в состав Великого княжества Московского. Самое раннее датированное изображение М. В. и Феодора присутствует в исполненной московским мастером Дионисием и его сыновьями росписи собора Рождества Богородицы Ферапонтова мон-ря (1502). Их поясные образы в медальонах расположены в нижней части зап. склона юж. подпружной арки и сопоставлены с парными изображениями раннехрист. мучеников (напр., Флора и Лавра), первых рус. князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, кн. равноап. Владимира и представленного рядом с ним мч. Евстафия Плакиды, к-рому уподоблялся креститель Руси и чья память приходится на тот же день, что и память Черниговских святых (о составе святых на подпружных арках храма см.: Смирнова. 2005. С. 219-228). Т. о. изображения Черниговских чудотворцев вписаны в сложный символический контекст: соседствуя с образами вселенских и рус. святых, «поддерживающими» конструкции храма, их образы свидетельствуют о вкладе Русской Церкви в сокровищницу общеправосл. святости. Фигуры М. В. и Феодора продолжают ряд мучеников за веру и благоверных князей из дома Рюриковичей и тем самым указывают на основополагающую роль этой династии и ее московской ветви в утверждении и защите Православия на Руси, а также, вероятно, выражают претензии московских правителей на наследие их прародителей - южнорус. земли. Очевидно, по этим причинам мастера ферапонтовской росписи, сопоставив Черниговских святых с представленными напротив святыми Борисом и Глебом, уподобили М. В. их общему предку кн. равноап. Владимиру, показанному выше св. братьев. Если не считать возрастных различий (Владимир - седовласый старец, М. В.- средовек), их внешность очень схожа: оба с пышными кудрявыми волосами, спускающимися чуть ниже ушей, и сравнительно короткими, раздваивающимися бородами; они держат кресты, облачены в лоратные царские одеяния визант. типа, на головах - открытые городчатые венцы. Столь явная декларация царственного достоинства, к-рая контрастирует с более скромным обликом представленного в повороте к князю Феодора (на его плечи накинута шуба, голова обнажена), возможно, должна была не столько подчеркнуть более высокое происхождение М. В. по сравнению с его боярином, сколько указать на особый статус св. правителей Руси, еще не имевших царского титула, но равных по благочестию ветхозаветным царям и визант. императорам - предводителям «нового Израиля», просветителям своих народов и хранителям веры. Кроме того, царственный облик М. В. и его сходство с кн. равноап. Владимиром могли противопоставлять замученного татарами князя и его московских сродников нечестивым татар. «царям», от к-рых к кон. XV в. освободилось Московское гос-во.

Изображение на фреске Ферапонтова мон-ря является единственным известным образом М. В. в лоратном имп. облачении, однако царский венец присутствует и в др. ранних образах этого святого в сочетании с накинутой на плечи шубой. В таком виде князь представлен на наперсном ковчеге-мощевике из собрания П. И. Щукина (ГИМ; на лицевой стороне - образ свт. Николая Чудотворца). М. В. с крестом и мечом в руках изображен в центре композиции; слева стоит обращенный к нему Феодор в обычной иконографии, с мечом и крестом в воздетой левой руке, а справа - мч. Корнилий Сотник, представленный фронтально, в святительских одеждах (Попов, Рындина. 1979. Кат. 14. С. 522-524, 570-571. Ил. на с. 607; Вел. князь и государь всея Руси Иван III: Кат. выст. М., 2013. Кат. 34. С. 116-117). Мощевик традиционно датируется кон. XV в. (не исключена и несколько более поздняя датировка), место его изготовления связывают с Тверью или Москвой (обе атрибуции, особенно 1-я, основаны на шаткой доказательной базе). Смысл изобразительной программы произведения неясен; в частности, отсутствуют данные, позволяющие утверждать, что в ковчеге находились мощи Черниговских святых (если принять эту версию, можно предположить, что владельцы ковчега получили доступ к их реликвиям после присоединения Чернигова к Москве в 1503, но нельзя исключить бытования таких святынь и в более ранний период). В любом случае произведение, очевидно исполненное по княжескому заказу, служит свидетельством почитания М. В. и Феодора членами рода Рюриковичей, скорее всего представителями московского княжеского дома или перешедшими к ним на службу князьями, возводившими свою родословную к М. В.

Декор мощевика является дополнительным подтверждением визуального и символического сходства между образами М. В. и кн. равноап. Владимира. Несмотря на присутствие фигуры мч. Корнилия Сотника, не связанной по смыслу с фигурами остальных святых и нарушающей симметрию композиции, последняя обнаруживает явное сходство с изображениями святых Владимира и Бориса и Глеба по обеим сторонам от него. К иконографии кн. равноап. Владимира восходят и атрибуты М. В. Поскольку образы кн. равноап. Владимира в царском венце и шубе, существовавшие уже в кон. XIV в., первоначально были характерны для искусства Москвы, можно предположить, что аналогичная иконография М. В., как и ее вариант с лоратным облачением, сформировалась в московской придворной среде в XV в. Свидетельства о существовании в этот же период образов М. В. в княжеской шапке отсутствуют, однако не исключено, что подобный иконографический тип не только был известен в этот период, но и имел более древнюю историю. Тем не менее изображения Черниговских чудотворцев в шубах, а не в характерных для ранней княжеской иконографии плащах делают маловероятной прямую связь таких памятников с гипотетическими образами Черниговских святых времени становления их почитания.

В XVI в. образы М. В. и Феодора заняли прочное место в сериях изображений рус. святых князей и предков московских правителей в составе монументальных ансамблей, украшавших храмы и палаты Московского Кремля. Наиболее ранними композициями такого типа являются росписи дворцового Благовещенского собора 1547-1551 гг., по-видимому, в значительной степени воспроизводящие замысел предшествующего ансамбля, к-рый был исполнен в 1508 г. Феодосием, сыном Дионисия. Черниговские святые представлены на хорах, по сторонам окна юж. части зап. стены, причем, как и в соборе Ферапонтова мон-ря, Феодор изображен в повороте к фронтально стоящему князю (Мнёва. 1970. С. 185 (ил.), 200. Табл. 10. № 6, 9; Самойлова. 2006. Ил. на с. 72). Т. к. фигуры обособлены от изображений др. членов дома Рюриковичей, находящихся в наосе, они не ассоциируются напрямую с темой генеалогии правящего рода. Соседство этих образов с композициями «Чудо Георгия о змие» и «Воздвижение Креста», а также с фигурами Литовских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия позволяет думать, что они осмыслялись в контексте темы триумфа истинной веры и духовного торжества мучеников, вооруженных победным оружием - Крестом Христовым. Кроме того, образы Литовских и Черниговских мучеников выражали идеи духовного единства Руси и необходимости возвращения прародительских земель, находящихся под иноземным и иноверным владычеством. Такие идеи были актуальны не только для нач. XVI в., но и для времени правления Иоанна IV Грозного, когда была исполнена существующая роспись (ср. включение Жития Черниговских святых в «Степенную книгу царского родословия», обращение к их заступничеству перед Астраханским походом 1554 и взятием Полоцка в 1563, помещение их имени сразу после имен Владимира, Бориса и Глеба в «Помянник великих и удельных князей и княгинь» (1556-1557) - Топычканов. 2015. С. 474). Однако царский венец на голове М. В., нехарактерный для его образов сер.- 2-й пол. XVI в., косвенно указывает на то, что фигуры Черниговских чудотворцев присутствовали уже в росписи 1508 г., созданной вскоре после присоединения Чернигова, ранее принадлежавшего ВКЛ, к Московскому гос-ву.

О важной роли Черниговских чудотворцев в системе религиозных, исторических и политических идей Московского царства эпохи Иоанна IV Грозного свидетельствует присутствие их изображений в декоре усыпальницы рус. государей - Архангельского собора Московского Кремля (существующие росписи 1652-1666 гг. воспроизводят программу первоначальной стенописи, по мнению Е. С. Сизова, поддержанному другими исследователями, исполненной в 1564-1565), где эти святые, как и нек-рые др. чтимые князья-Рюриковичи, представлены дважды. Первая пара образов М. В. и Феодора размещена на сев. гранях юго-вост. и юго-зап. столбов наоса, в одной зоне с фигурами др. мучеников и св. князей и по соседству с образами прямых предков московских государей (Самойлова. 2004. С. 195. Ил. на с. 202, 203; Она же. 2006. С. 67-74. Ил. на с. 68-70). Иконография святых в целом отвечает сложившейся традиции, однако М. В. представлен не в царском венце, а в шапочке из белой ткани, обернутой вокруг более плотной основы с округлым навершием. Этот головной убор, аналогичный головным уборам нек-рых ветхозаветных персонажей (первосвященников, прор. Даниила и Трех вавилонских отроков), вероятно, восходит к первоначальной живописи, т. к. имеет параллели среди др. памятников сер.- 2-й пол. XVI в. Еще одно изображение М. В. и его боярина находится на устоях лоджии зап. портала Архангельского собора, где кроме этих святых представлены Владимир, Ольга, Борис, Глеб, Александр Невский, Феодор, Давид и Константин Ярославские (об изображениях М. В. и Феодора сообщает прот. А. Лебедев, впрочем неверно определивший нек-рые другие, вероятно поновленные, фигуры - Лебедев. 1880. С. 110; о программе фасадной росписи см.: Самойлова. 2009. С. 656). Соседствуя со сценой «Страшный Суд» и циклом композиций, посвященных крещению кн. равноап. Владимира, эти фигуры демонстрируют плоды его деяний и формируют емкий образ святости правящего рода, ведущего к спасению свой народ. Плохая сохранность красочного слоя затрудняет суждения об иконографических особенностях образов М. В. и Феодора, однако князь, по-видимому, был изображен в шапке обычного типа (по мнению Т. Е. Самойловой, голова увенчана венцом), а боярин - с непокрытой головой, повернувшимся в сторону М. В. В литературе приводятся сведения об образах Черниговских святых, а также др. рус. князей в составе воинства мучеников на иконе 50-х гг. XVI в. «Благословенно воинство Небесного Царя» (ГТГ; Антонова, Мнёва. Каталог. Т. 2. Кат. 521. С. 129, 132-133; Маясова. 2002. С. 355), однако эта гипотеза маловероятна.

Судя по описи 1672 г., в росписи Золотой палаты Кремлевского дворца, также исполненной в сер. XVI в., фигуры Черниговских святых отсутствовали, хотя ансамбль включал целый ряд образов рус. князей. Однако, согласно тому же источнику, М. В. и Феодор были представлены в стенописи др. парадного зала - Грановитой палаты; на основе их иконографической программы изображения датируются временем правления царя Феодора Иоанновича (1584-1598; существующая живопись (1882-1883) повторяет сюжеты древней). Фигуры «великомучеников и исповедников Христовых» М. В. и Феодора на откосах вост. окна сев. стены («что от патриарша двора, в углу») входили в состав пространной галереи образов рус. князей, как неканонизированных, так и прославленных Церковью (начиная с Рюрика и его «предков» Пруса и имп. Августа), и сюжетных сцен с участием нек-рых из них; в откосах соседних окон размещались фигуры св. князей Михаила Тверского, Феодора Ярославского с сыновьями, Довмонта и Всеволода Псковских, Петра и Константина Муромских (Забелин. 1884. Ч. 1. Стб. 1268-1269). Выделение этих святых в особую группу позволяет считать, что декор Грановитой палаты, в значительной степени основанный на тексте «Сказания о князьях владимирских», не ограничивался генеалогической тематикой, но, подобно росписи Архангельского собора и его лоджии, выражал идею святости служения правосл. государей из дома Рюриковичей и, в частности, напоминал о мученической кончине некоторых князей, в т. ч. М. В.

Данные об изображениях Черниговских чудотворцев в кремлевских росписях сер.- 2-й пол. XVI в., несмотря на свою неполноту, указывают на то, что к этому времени М. В. стали изображать преимущественно в княжеской шапке или в «пророческой» шапочке, а не в царском венце. Эту гипотезу подтверждают монументальные ансамбли годуновской эпохи, принадлежащие к столичной традиции,- росписи Смоленского собора московского Новодевичьего мон-ря (ок. 1598) и Благовещенского собора в Сольвычегодске (1600), чья программа включает значительное число образов мучеников и рус. святых князей. В 1-м из этих храмов фигуры Черниговских святых помещены на зап. плоскостях юго-зап. подкупольного столба (симметрично М. В. на сев.-зап. столбе размещены соименный ему Михаил Тверской с Всеволодом Псковским). В сольвычегодском соборе М. В. и Феодор представлены на зап. грани сев. столба. Они стоят вместе, в повороте друг к другу, с одноглавым храмом в руках. Этот уникальный вариант, использованный не только в данной композиции, но и в изображениях неск. др. княжеских пар, мог восходить к одной из разновидностей домонг. иконографии святых Бориса и Глеба или к образу св. Всеволода (Гавриила) Псковского с Троицким собором. Связанный с традицией ктиторского портрета, он имеет не исторический, а символический смысл: Черниговские чудотворцы представлены не в роли храмоздателей, а в качестве защитников христ. Церкви, приносящих в дар Богу свою непоколебимую веру. Вероятно, эта композиция легла в основу текстов нек-рых иконописных подлинников, предписывающих изображать боярина Феодора с церковью в руке.

Вне сферы придворного искусства иконография М. В. с царскими атрибутами, по-видимому, не использовалась. Благодаря столичным произведениям сер.- 2-й пол. XVI в. и, возможно, из-за воздействия более ранней традиции в провинции получил распространение его образ в княжеских одеждах. На это указывают памятники, связанные с разными регионами: напр., среднерус. икона «Годовая минея» 2-й четв.- сер. XVI в., на к-рой М. В. представлен в необычной меховой шапке конической формы без опушки, а Феодор облачен в одежду, похожую на монашескую мантию, и держит свиток (Музей икон, Рекклингхаузен, Германия; воспр.: Бенчев. Иконы св. покровителей. С. 306), или многочастная икона сер.- 3-й четв. XVI в. из Каргополя, где М. В.- в красной шапочке с белой опушкой, а Феодор - в шубе на горностаевом меху (Иконы Вологды XIV-XVI вв. М., 2007. Кат. 78). Похожие образы обоих святых встречаются и в др. многофигурных композициях 2-й пол. XVI в., скорее всего воспроизводящих сложные программы московских произведений. М. В. (с не совсем обычной для него длинной бородой) и Феодор присутствуют на одной из икон «диптиха» кон. XVI в. из Входоиерусалимской ц. в Каргополе с изображениями св. воинов, мучеников, мучениц и св. правителей, в т. ч. равноапостольных имп. Константина и кн. Владимира (ВГИАХМЗ; Глебова А. А., Маймасов С. Б., Петрова Т. Г. Древнерус. искусство в собр. Вологодского музея-заповедника: Путев. по экспозиции. М., 2004. С. 86, 91. Ил. 68). Иной, более сложный состав персонажей имеет многорядная икона «Деисус с избранными святыми» (частное собрание), которая, судя по изображению канонизированного в 1588 г. блж. Василия Московского, создана в Москве в кон. XVI в. (Divine Treasures. 2014. N 1023). На ней представлен сонм Вселенских и Русских святых разных чинов, причем фигуры М. В. (в шапочке с опушкой из белой ткани) и Феодора вместе с образами серб. святых Симеона и Саввы вынесены на поля, что указывает на их особое значение. Судя по иконографическим признакам (облик бородатого средовека или старца, княжеская шапка, шуба и крест в деснице), вырезанная из кости фигура неизвестного князя на лицевой стороне запрестольного Киликиевского креста из Спасо-Прилуцкого мон-ря близ Вологды (1-я пол. XVI в., ВГИАХМЗ) также может изображать М. В. Помещенная рядом с ней поздняя фигура бородатого святого без головного убора, с пальмовой ветвью - атрибутом мученика - скорее всего заменяет первоначальный образ боярина Феодора. Во 2-й пол. XVI в. к этому стандартному иконографическому типу, очевидно, добавился новый вариант - изображения обоих Черниговских святых с непокрытыми головами. Его редким примером являются фигуры М. В. и Феодора на полях новгородской иконы «Явление Божией Матери прп. Александру Свирскому»; кроме них здесь представлены Новгородские святители Иоанн и Никита (Художественный музей Синебрюхова, Хельсинки; Hommage to St. Alexander of Svir. 1996. N 38). Возникновение этого варианта, к-рый противоречил сложившейся традиции и рекомендациям иконописных подлинников, но выражал идею смиренной молитвы князей, отложивших свои земные венцы, предвосхищает процесс распространения нового типа княжеской иконографии в искусстве XVII в.

Увеличение числа образов Черниговских чудотворцев в посл. трети XVI в. объясняется не только давней традицией их почитания и восприятием М. В. как царского сродника, но и перенесением мощей святых в Москву по инициативе царя Иоанна IV (из послания «великим страстотерпцам и исповедникам», в котором царь и освященный собор молили их «прийти» в Москву, следует, что мощи были принесены в столицу при митр. Антонии, т. е. между 1572 и 1581) (Иванчин-Писарев. 1839. С. 39-42; Барсуков. Источники агиографии. Стб. 374-375), возможно, после победы над крымскими татарами в битве при Молодях (1572). Для реликвий близ Ивановской пл. Кремля был возведен каменный собор во имя Черниговских чудотворцев с приделами Воскресения Христова и свт. Николая Чудотворца, впервые упоминающийся в источниках под 7093 (1584/85) г. (ДАИ. 1846. С. 195, 204, 206, 208; Павлович. 1998. С. 150). Тогда же было установлено празднование перенесения мощей М. В. и Феодора (14 февр.) и, очевидно, поставлен деревянный храм во имя этих святых на месте встречи святыни в Замоскворечье (первые бесспорные сведения о нем датируются 10-ми гг. XVII в., но сообщение о выдаче ладана от 13 февр. 1585: «к празднику к принесение мощей великого князя Михаила Черниговского и болярина его Феодора» (Павлович. 1998. С. 150, 168) может относиться не к кремлевскому собору, а к этому храму, т. к. позднее его иногда называли церковью «Сретенья князя Михаила Черниговского что за Москвою рекою»). Все эти события должны были способствовать развитию и распространению иконографии святых, отныне вошедших в число Московских чудотворцев. Кроме композиции «Перенесение мощей Михаила и Феодора», известной по нек-рым иконописным подлинникам, в 70-80-х гг. XVI в. должны были быть созданы образы святых для раки их мощей и храмовые иконы обеих московских церквей. Все эти памятники не сохранились. Имеются лишь данные о древнем, но сильно записанном в XIX в. местном образе М. В. и Феодора, к-рый в 20-х гг. XX в. находился в ц. Черниговских чудотворцев на Пятницкой ул. в Замоскворечье (Пушкин Б. Протокол осмотра церкви Иоанна Предтечи, что под Бором, и противолежащей церкви во имя Черниговских чудотворцев (св. кн. Михаила Черниговского и боярина его Феодора) членами Комиссии по изучению старой Москвы Моск. Археол. об-ва 9 июня 1920 г. Ркп. // ГПИБ. Л. 3), однако эта икона могла относиться ко 2-й пол. XVII в., когда был построен существующий каменный храм (в Строельной книге 1657 г. он еще числится деревянным - Забелин. 1891. Ч. 2. С. 238). Более определенные данные о фигурах М. В. и Феодора на столбике киота (существовал к 1634) чудотворной Донской иконы Божией Матери в Благовещенском соборе Московского Кремля содержатся в описи 1679-1681 гг. (Филимонов. 1873. С. 5 2-й паг.). Черниговские чудотворцы завершали ряд парных образов мучеников, преподобных и пустынников, следуя за своими сродниками, князьями-страстотерпцами Борисом и Глебом, и предшествуя фигурам юродивых Андрея Цареградского и Максима Московского. Т. к. здесь отсутствовал образ блж. Василия Московского, можно предположить, что киот был создан до его прославления в 1588 г. и относился к последним десятилетиям царствования Иоанна IV Грозного.

Судя по более поздним произведениям, связанным с почитанием Черниговских святых,- шитому надгробному покрову 60-70-х гг. XVII в. и крышке раки 1688 г., на аналогичных предметах эпохи Иоанна IV могла присутствовать лишь фигура М. В. (точных данных о судьбе останков князя и его боярина нет, и нельзя исключить, что в Москве находились лишь мощи М. В.; ср. сообщение Московского архиеп. Амвросия 1769 г. о том, что «болярина же… святаго Феодора мощей в оной раке и церкви не явствует» - Скворцов. 1913. С. 193). На традицию одиночного изображения М. В., видимо существовавшую и раньше 70-х гг. XVI в., указывает ряд памятников и сообщений о них. Так, крупная деисусная икона М. В. сер. (?) XVI в. из собрания Н. П. Лихачёва (ГРМ, инв. № ДРЖ 1908; Из коллекций акад. Н. П. Лихачёва: Кат. выст. СПб., 1993. С. 251. № 239/2110; святой представлен с длинной раздвоенной бородой и в конической шапке), к-рая, возможно, предназначалась для храма с престолом Черниговских чудотворцев, судя по ее композиции, размещалась в правой от зрителя части ряда, т. е. по левую руку от Христа. Следов., на более почетном месте одесную Спасителя должен был находиться не образ Феодора, а фигура иного святого (напр., кн. равноап. Владимира). Единоличные образы М. В. также известны по пядничной иконе, упомянутой в описи костромского Ипатиевского мон-ря 1595 г. (с «Троицей» в облаке; Переписные книги костромского Ипатиевского мон-ря. 1890. С. 37), черневому изображению на наперсной иконе-мощевике рубежа XVI и XVII вв. из Сольвычегодска с частицей древа от гроба М. В. (СИХМ; Игошев. 2009. С. 573-574. Ил. 274) и на шитой пелене того же времени с образом Св. Троицы в облачном сегменте, вероятно подвешивавшейся к аналогичному образу (ГЭ; Синай. Византия. Русь. 2000. Кат. R-34. С. 281-282). При царе Алексее Михайловиче в дворцовой Образной палате наряду с «образом Черниговских чюдотворцов» и «образом благоверного князя Михаила и боярина ево Феодора» хранился «образ благоверного князя Михаила, оклад серебрен басемной, венцы резные», в котором исходя из контекста можно видеть именно Черниговского, а не менее чтимого Тверского кн. Михаила (впрочем, составители описи Образной палаты не всегда точно определяли святых, в частности назвав «черниговскими чюдотворцами» Муромских князей Константина, Михаила и Феодора; Церковно-археологическое древлехранилище. 1902. С. 19, 27, 35, 36). В Образной палате хранились и мощевики с образом М. В., очевидно, в целом подобные сольвычегодскому: «Коробочка деревянная, писана красками, а в ней мощи великого князя Михаила Черниговского, наверху вырезан образ ево ж великого князя Михаила, во главе Спасов образ с чернью, кругом ево писан тропар»; «Ковчежец золот, невелик, без мощей, на затворе вырезан образ с чернью, образ великого князя Михаила Черниговского, во главе Спасов образ, кругом ево подпис, на гоитане шелковом» (Там же. С. 57). По-видимому, многие из этих произведений относились ко времени активизации почитания М. В. в Москве - посл. четв. XVI в., а мощевики из Образной палаты и Сольвычегодска были созданы для хранения частиц мощей и древа гроба, отделенных от останков М. В. вскоре после их перенесения из Чернигова (одна из частиц древа гроба, как и фрагменты гробов ряда др. рус. святых, оказалась у Строгановых), и, возможно, в общих чертах повторяли композицию раки. Популярность одиночных изображений князя находит определенную параллель в гимнографических текстах: если в тропаре и кондаке праздника Черниговских чудотворцев 20 сент. упоминаются имена обоих святых, то кондак праздника перенесения их мощей 14 февр., сочиненный Иоанном IV вместе с тропарем того же дня, обращен только к М. В. (Рамазанова. 1988. С. 107-116; БЛДР. 2001. Т. 11. С. 296). Шитая пелена (ГЭ), возможно происходящая из кремлевского Черниговского собора, позволяет предполагать, что в этом храме кроме парных образов Черниговских святых существовали самостоятельные образы М. В. То же произведение вместе с композицией на сольвычегодском мощевике показывает, что в столичном искусстве посл. четв. XVI - нач. XVII в. преобладал вариант иконографии князя с шапкой на голове и сравнительно короткой бородой из неск. волнистых прядей, использованный в росписи собора Новодевичьего мон-ря 1598 г. и в др. памятниках, совпадающий с изображением на покрове 60-70-х гг. XVII в., близкий к одному из вариантов облика св. Михаила Тверского, но не находящий точных соответствий в текстах иконописных подлинников.

Кроме Москвы одним из центров почитания М. В. и Феодора стал суздальский Ризоположенский мон-рь, место подвигов и погребения прп. Евфросинии Суздальской (в миру черниговской кнж. Феодулии), к-рая согласно Житию была дочерью М. В. В писцовой книге Суздаля 1628-1629 гг. упомянут «предел князя Михаила Черниговского и болярина его Феодора» при теплом деревянном Знаменском храме этой обители, к-рый, вероятно, был устроен еще до Смуты. К 1761 г. этот престол уже не существовал, но в монастырской Сретенской ц. в 1771 г. находилась икона Черниговских чудотворцев, вероятно храмовый образ придела (Г. Суздаль в 7136-7138 (1628-1630) гг.: Список с писцовой книги. 1905. С. 35; Георгиевский. 1900. С. 72. Прилож. С. 7, 22, 45). Почитанием Черниговских святых в Суздале объясняются присутствие их фигур на затворах иконы Божией Матери, в 1651 г. находившейся в местном Покровском монастыре (Опись Покровского жен. монастыря в Суздале 7159/1651 г. 1903. С. 92), и создание иконы М. В. и прп. Евфросинии (очевидно, Суздальской), которая отмечена описью Троице-Сергиева монастыря 1641 г. в Успенском соборе обители (РГБ. Ф. 173. II (МДА доп.). № 225 (М 7397). Копия 1922 г. с подлинной рукописи СПГИАХМЗ (инв. 289). С. 196).

В искусстве XVII в. образы М. В. и Феодора представлены довольно широко. Хотя их самостоятельные изображения редки по сравнению с образами святых Владимира, Бориса и Глеба или ярославских князей, они встречаются чаще, чем образы князя-мученика Михаила Тверского, что в значительной степени объясняется пребыванием мощей Черниговских чудотворцев в столице. Фигуры Черниговских святых входят в состав ряда крупных стенописных ансамблей, принадлежащих к художественной традиции Москвы и Поволжья: они помещены на сев.-зап. столбе ц. свт. Николая Чудотворца (Николы Надеина) в Ярославле (1640, поновление - 1882), где М. В. изображен в соответствии с одним из древних вариантов его иконографии - с длинной бородой (не исключено, что это неверно определенный при поновлении образ св. кн. Михаила Тверского, а черниговский князь изображен на том же столбе с бородой из коротких вьющихся прядей), и в Благовещенском приделе того же храма (М. В.- с короткой бородой, Феодор - с длинными волосами; надписи перепутаны при поновлении); вероятно, в росписи собора московского Чудова мон-ря 30-х гг. XVII в. (фрагмент с фигурой длиннобородого святого в княжеских одеждах, возможно боярина Феодора, хранится в ГИМ; Чудов и Вознесенский мон-ри Моск. Кремля. М., 2016. Ил. на с. 84), на юго-вост. столбе наоса собора Рождества Пресв. Богородицы в Суздале (1635, существующая живопись - 1855-1856), на юго-зап. столбе Успенского собора Княгинина мон-ря во Владимире (кон. 40-х гг. XVII в.; очевидно, представлен только М. В.) и в др. памятниках. Образы М. В. или обоих святых должны были находиться в Успенском соборе Московского Кремля, поскольку имя черниговского князя согласно соборным Чиновникам поминалось во время чина Православия, что предполагало вынос для поклонения соответствующей иконы («Указ о звону и о чину в пост великий и в пятидесятницу…» - Чиновники Московского Успенского собора. 1907. С. 93). Впрочем, в собор могли приносить образ из храма Черниговских чудотворцев, а древнейшая опись Успенского собора (10-е гг. XVII в.) сообщает лишь о фигурах обоих Черниговских святых, а также Бориса, Глеба и мц. Софии на полях иконы прп. Сергия (Описи Московского Успенского собора. 1876. Стб. 329-330). Икона М. В. и Феодора из Троицкого собора Троице-Сергиева мон-ря упоминается в описи обители 1641 г. (РГБ. Ф. 173. II (МДА доп.). № 225 (М 7397). Копия 1922 г. с подлинной рукописи СПГИАХМЗ (инв. 289). С. 58). Судя по описи ризницы Саввина Сторожевского мон-ря 1667 г., в этой царской обители хранилась икона Черниговских чудотворцев, относившаяся к большому комплекту единоличных образов святых, к-рые возлагались на аналой в дни их памяти (Описи Саввина Сторожевского мон-ря XVII в. 1994. С. 30; числится под 20 сент.). Вид таких произведений с фигурами святых в молении (часто - Христу Еммануилу) можно представить по пядничной иконе М. В. и Феодора сер. XVII в. (частное собрание), по прориси рубежа XVIII и XIX вв. с иконы 2-й пол. XVII в. (принадлежала романово-борисоглебскому мещанину Д. М. Козлинскому, ГИМ; Морозова. 2010. Кат. 149) и по местной иконе сер. XVII в. неизвестного происхождения (МГОМЗ; Москва православная. Сент. Ил. на с. 435), к-рая, вероятно, служила храмовым образом церкви или придела Черниговских чудотворцев (не исключено ее происхождение из московского Черниговского храма в Замоскворечье или одной из усадебных церквей, имевших одноименные приделы).

Во 2-й пол. XVII в. иконография Черниговских святых претерпела значительные изменения. Редкий для более раннего времени вариант с непокрытыми головами М. В. и Феодора, как и аналогичные образы др. князей, становится все более распространенным. К нему относятся композиция (изображение беседующих святых) на столбе ц. свт. Николая Чудотворца (Николы Мокрого) в Ярославле (1673), фронтальные фигуры на столбах соборов Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале (1689) и Ипатиевского мон-ря в Костроме (1685). В последнем случае Феодор держит шапку в левой руке; типы ликов и форма бород святых (в частности, бороды М. В., разделенной на вьющиеся пряди) восходят к более ранним памятникам. Образы обоих святых или одного М. В. встречаются и в др. монументальных ансамблях посл. трети XVII в., как правило, на столбах больших соборов с развитыми циклами изображений святых князей и царей: Крестовоздвиженского (1676) и Воскресенского (1678-1679) в Романове-Борисоглебске (Тутаеве), ц. Рождества Христова в Ярославле (1683), Успенского собора Троице-Сергиевой лавры (1684), Преображенского собора Новоспасского монастыря в Москве (1689) - здесь их фигуры помещены в откосах одного из окон зап. стены (Никитина. 2015); изображения святых включены и в роспись придела Ярославских чудотворцев Введенского собора Толгского мон-ря, где они также находятся в откосах окна (1690-1691; Шумилина. 2010; М. В. ошибочно назван Тверским). К тому же варианту, предполагающему отсутствие княжеской шапки, принадлежат и мн. др. произведения, такие как сев. деисусная икона М. В. (2-я пол. XVII в., частное собрание; В свете горнем. 2003. Кат. 35), свидетельствующая о почитании святого в удаленных от столицы регионах и, возможно, составлявшая пару с образом Феодора (несмотря на обновление иконографии, мастер сохранил один из древних типов М. В. с длинной бородой). С непокрытой головой, молящимся представленному в небесном сегменте и окруженному ангелами тронному Вседержителю М. В. показан на московской (?) иконе 2-й пол. XVII в. с редкой сценой погребения князя на заполненном архитектурными мотивами фоне (ГТГ?). Схожие образы молящихся М. В. и Феодора помещены на полях иконы «Богоматерь Казанская», написанной мастером круга Оружейной палаты (кон. XVII в., частное собрание).

Отход от традиц. иконографии М. В., вероятно, усилился в эпоху строительства нового храма Черниговских чудотворцев в Московском Кремле, а также во время возведения каменной церкви с тем же посвящением на Пятницкой ул. (70-е гг. XVII в.) и создания их убранства. В 1681 г. был разобран старый кремлевский храм (Скворцов. 1913. С. 181), 16 сент. 1683 г. для нового собора над зданием Приказов был выдан антиминс, и патриарх Иоаким «ходил» на освящение храма, а в 1691 г. патриарх Адриан посетил его для «досмотру» мощей (Забелин. 1884. Ч. 1. Стб. 200-201; Скворцов. 1913. С. 190). Произведения, исполненные для новой церкви, разобранной в 1770-1774 гг., не сохранились или не выявлены, за исключением деревянной раки с живописным образом М. В. на крышке, созданной в 1688 г. по заказу кн. Я. Н. Одоевского, и происходящего из более раннего храма надгробного покрова 60-70-х гг. XVII в. с шитой фигурой князя (ГММК). По мнению Н. А. Маясовой, покров также вложен Одоевскими, а изображение на раке и рисунок покрова исполнены Ф. Е. Зубовым (Маясова. 1997; Она же. 2002. С. 353-360; Она же. 2004. Кат. 128. С. 362-364). Произведения сильно отличаются по иконографии: М. В.- в обоих случаях с кудрявыми волосами и вьющимися прядями бороды, на покрове представлен в соответствии с установившейся традицией (в шапке, шубе, с мечом и небольшим мученическим крестом), а на крышке раки - с непокрытой головой, большим крестом в деснице и орудием убийства (ножом) в левой руке (композицию венчает отсутствующий на покрове образ Спаса Нерукотворного). Если покров можно считать повторением более ранних произведений такого рода, то образ на раке отражает иконографические новшества 2-й пол. XVII в. и воздействие зап. иконографии святых с орудиями их мучений. Согласно источникам 60-х гг. XVIII в., в кремлевском Черниговском храме было неск. (минимум 2) покровов с «надписью имени… святаго Михаила», т. е., очевидно, с его образами, а рака к этому времени была сделана из красной меди, хотя и «весьма просто» (Скворцов. 1913. С. 193).

В XVII в. поддержанию и развитию почитания Черниговских чудотворцев, отразившегося в посвящениях приделов вотчинных храмов, способствовали представители рус. аристократии - члены многочисленных княжеских родов, относящих свое происхождение к М. В. Внимание к образу князя-мученика прослеживается в ктиторской деятельности князей Воротынских, потомков черниговских Рюриковичей (возможно, одной из причин этого было участие воеводы кн. М. И. Воротынского в принесшем победу рус. войскам сражении с крымскими татарами при Молодях, после к-рого, по-видимому, мощи Черниговских святых были принесены в Москву). Уже в 20-х гг. XVII в. престолы и, соответственно, иконы Черниговских святых существовали в храмах принадлежавших Воротынским сел Мошок в Муромском (позднее Судогодском) уезде (Добронравов. 1897) и Воротынец в Нижегородском у. (Давыдова. 2008); по-видимому, они были основаны примерно в 10-20-х гг. XVII в. Несомненно, с вкладом Воротынских были связаны икона Черниговских святых, к 60-м гг. XVII в. находившаяся в усыпальнице этого рода - ц. во имя кн. равноап. Владимира Кириллова Белозерского мон-ря, и, возможно, икона из Успенского собора той же обители (Церкви и ризница Кирилло-Белозерского мон-ря. 1861. С. 162, 195). Вероятно, родством нек-рых княжеских родов и Романовых объясняется появление престола Черниговских чудотворцев в Покровском храме подмосковного с. Измайлова (Холмогоров. 1887. С. 33-34). Храм и его придел (2-й придел посвящен Макарию Калязинскому) существовали уже в 1623 г. и были «строением» боярина Ивана Никитича Романова, дяди царя Михаила. По мнению А. В. Топычканова, датирующего деревянную церковь в Измайлове рубежом 10-х и 20-х гг. XVII в., освящение одного из приделов в честь Черниговских чудотворцев могло быть вызвано родственными связями И. Н. Романова: его жена происходила из рода князей Литвиновых-Мосальских, потомков черниговских Рюриковичей, а дочь была выдана замуж за кн. А. И. Воротынского (Топычканов. 2015. С. 465-476). В каменном Покровском соборе царской усадьбы Измайлово (70-е гг. XVII в.) и в др. церквах этого села в посл. четв. XVII в. придела Михаила и Феодора уже не было, а его храмовые иконы оказались в ц. св. Иоанна Предтечи соседнего «приселка» Ивановское. Опись 1687 г. упоминает «образ князя Михаила Черниговского… образ князя Михаила Черниговского и болярина ево Феодора» (Опись дворца и хозяйственных заведений 8 марта 1687 года - Топычканов. 2004. С. 254). Эти данные свидетельствуют о совместном бытовании единоличных икон М. В. и его изображений вместе с Феодором.

Почитание М. В. поддерживалось и князьями Одоевскими. По инициативе кн. Н. И. Одоевского в каменной Никольской ц. принадлежавшего ему подмосковного с. Никольское-Урюпино, по-видимому не позже 1678 г., был устроен придел во имя М. В. и Феодора; храм датируется в лит-ре 1664-1667 гг., в деревянной церкви к кон. 30-х гг. XVII в. этого престола еще не было; впервые он упоминается в писцовой книге 1685-1686 гг. (Холмогоров. 1886. С. 131-132). Тот же князь в 1652 г. прислал в Троице-Сергиев мон-рь на гробе своего сына Михаила образ Спаса с избранными святыми, в числе которых были Черниговские чудотворцы (Вкладная книга Троице-Сергиева мон-ря. 1987. Л. 395 об. С. 109). Сын Н. И. Одоевского Яков в 1688 г. устроил для мощей Черниговских святых в кремлевском храме уже упомянутую деревянную раку с живописным образом М. В. на крышке. По не вполне ясным причинам образ Черниговских чудотворцев привлекал кн. В. В. Голицына, фактического главы рус. правительства времени регентства царевны Софии Алексеевны. Парные иконы с поколенными изображениями М. В. и Феодора в 3/4-ном повороте входят в состав местного ряда заказанного Голицыным иконостаса Покровской ц. в его подмосковной вотчине - с. Медведкове (между 1685 и 1689, иконописец Карп Золотарёв; иконы перечисляются в описи 1689 г.: Холмогоров. 1887. С. 13). Известно, что образ М. В. «и иных» святых находился в спальне 2-й жены Голицына Евдокии в их московском доме (Забелин. 2003. С. 589 1-й паг.). Все эти произведения могли отражать родственные связи Голицыных с черниговскими Рюриковичами (1-я жена Голицына была урожденной княжной Долгоруковой, а дочь вышла замуж за кн. Ю. Ю. Одоевского), но более вероятно, что заказчик наделял образы святых особым смыслом, видя в М. В. идеального государя, а в боярине Феодоре - мудрого и верного советника, каким он мог считать себя самого по отношению к царевне Софии и юным царям Иоанну и Петру. Аллегорический принцип восприятия изображений Черниговских мучеников отчасти подтверждается тем, что в местном ряду медведковского иконостаса они соседствуют с иконами царевича Иоасафа Индийского и его учителя Варлаама, которые при царе Феодоре Алексеевиче и царевне Софии воспринимались как идеальные образы государя и его духовного наставника. Фигура М. В. на крышке раки, иконы Черниговских чудотворцев из храма в Медведкове следуют новым иконографическим нормам и включают элементы западноевроп. происхождения: святые, обращенные друг к другу, представлены в молении имени Христову в виде помещенной в облаке монограммы «IХС»; их головы обнажены, мечи отсутствуют, в руке М. В.- большой крест; одеяниями служат богато украшенные драгоценными камнями и запонами кафтаны и шубы, причем шуба М. В. сшита из золотной ткани и подбита горностаевым мехом, что, несмотря на отсутствие головного убора, свидетельствует о княжеском достоинстве святого. Тип лика Феодора традиционен, тогда как рыжеватые волосы и округлая борода М. В. несколько отличают образ от других памятников. Еще один вариант иконографии св. князя демонстрирует икона с его одиночной фигурой в молении Христу, известная по прориси (ГМИР; Маркелов. Святые Др. Руси. Т. 1. Рис. 166. С. 334-335). Хотя вопрос о правильности идентификации святого из-за отсутствия надписи остается открытым (возможно, здесь представлен кн. равноап. Владимир), можно полагать, что изображения М. В. с древними атрибутами - крестом, мечом - и в царском венце, в данном случае имеющем европеизированную форму закрытой короны, продолжали создаваться и в кон. XVII в.

Принадлежавшие к числу наиболее чтимых рус. князей, Черниговские чудотворцы нередко включались в композиции с многочисленными фигурами представителей этого чина святости. Особую роль в их сложении играют произведения, созданные по заказу Строгановых. М. В. и Феодор представлены на неск. складнях, чей средник занят образом Божией Матери Владимирской в окружении праздников, а на створках изображены молящиеся святые, расположенные в соответствии с чинами святости. Таковы складень 1603 г., вложенный Н. Г. Строгановым в ц. Похвалы Пресв. Богородицы Орла-городка - центра пермских владений Строгановых (ПГХГ; Иконы строгановских вотчин. 2003. Кат. 75. Ил. на с. 198-201); складень письма Прокопия Чирина в ГТГ (Рыбаков. 1995. Табл. 241) (аналогичная композиция на складне из собрания Е. Е. Егорова, ГТГ); складень письма Никифора Савина Истомина (?) из собрания Рахмановых (старообрядческий Покровский собор на Рогожском кладбище в Москве; Древности и духовные святыни. 2005. Кат. 47); складень из собрания М. С. Олив (ГРМ; Святые земли Русской: [Кат. выст.] / ГРМ. СПб., 2010. Кат. 304. Ил. 134; изображены с мучениками, а не с князьями). К этим памятникам примыкает связанный со строгановской традицией складень-иконостас с праздниками и святыми ок. сер. XVII в. (Древности и духовные святыни. 2005. Кат. 64). Фигуры Черниговских святых различимы в группе царей и князей на иконе «Неделя всех святых» письма Семена Хромого, вклад Н. Г. Строганова в храм Воскресения с. Усть-Кишерть (до 1616, ПГХГ; Иконы строгановских вотчин. 2003. Кат. 81), и на иконе «Шестоднев» из собрания И. С. Остроухова (нач. XVII в., ГТГ). Интерес Строгановых к образам рус. князей, проявленный и в росписи столбов Благовещенского собора в Сольвычегодске, нашел отражение в комплекте подвесных пелен 60-х гг. XVII в., вышитых в мастерской А. И. Строгановой (СИХМ), в число которых входит пелена с фигурами киевских и черниговских князей (Силкин А. В. Лицевое шитье строгановских мастерских. М., 2009. Кат. 148. С. 320). М. В. и Феодор представлены вместе со святыми Владимиром, Борисом и Глебом, а также с крайне редко изображавшимся св. кн. Николой Святошей в молении Богоматери «Знамение»; все князья, кроме Владимира, в соответствии с новой иконографической традицией изображены с непокрытыми головами. Сходные по содержанию композиции с бо́льшим или меньшим количеством княжеских фигур создавались и в др. регионах. Молящиеся Черниговские святые в паре со святыми князьями Владимиром и Андреем (Боголюбским или Переяславским) представлены в одном из клейм поясного образа прор. Илии с избранными, в т. ч. русскими, святыми, находившегося в Галерее икон Я. Морсинка, Амстердам (1-я пол. XVII в.; Morsink. 2006. N 29. P. 120-121). В иконографическом типе, характерном для московского искусства кон. XVI-XVII в., они изображены на нижнем поле житийной иконы святых князей Василия и Константина Ярославских (композиция посл. четв. XVII в., дополнившая более ранний образ) из Успенского собора в Ярославле (ЯМЗ; Иконы Ярославля. 2009. Кат. 118. С. 42-59); с их фигурами соседствуют образы Владимира, Бориса, Глеба, Георгия Владимирского, Димитрия Угличского, муромских и псковских князей, а также Александра Невского, причем Черниговские чудотворцы расположены сразу за Владимиром и его сыновьями, что перекликается с замыслом строгановской пелены. Уникальной иконографией отличается миниатюра Синодика 1656 г. из Спасского мон-ря в Ярославле (ЯМЗ), где М. В., Феодор, Борис, Глеб и псковские князья показаны на ветвях генеалогического древа, у основания которого стоят Владимир и Ольга (Блажевская С. Е. Спасо-Преображенский мон-рь в Ярославле. М., 2003. Ил. на с. 20).

Не позже сер. XVII в., при царе Алексее Михайловиче, образы М. В. и Феодора появляются в декоре знамен сотен Государева полка, представлявших собой серию живописных образов святых воинов, царей и рус. князей верхом на конях (Голованова. 2011. Т. 2. С. 189-199). Черниговские святые с крестом и мечом в руках были изображены на разных знаменах. Знамена с их фигурами упомянуты в источниках 60-х гг. XVII в.; в 1675 г. они вместе с др. знаменами были заменены новыми. Образ М. В. был исполнен Богданом (Иваном) Салтановым, а образ Феодора - Дорофеем Ермолаевым Золотарёвым (Яковлев. 1865). В совокупности знамена составляли композицию, аналогичную по замыслу иконе сер. XVI в. «Благословенно воинство Небесного Царя», но в этой живописной серии более отчетливо выразились идеи военной помощи св. воинов и рус. князей Московским государям и незримого участия святых в сражениях. Вместе с тем ансамбль знамен с образами Черниговских чудотворцев актуализировал древние представления о святых сродниках, унаследованные родом Романовых от династии Рюриковичей.

В XVII в. почитание Черниговских чудотворцев при сохранении его общегосударственного значения прочно ассоциировалось с Москвой, и их фигуры стали включаться в состав композиций с образами Московских святых. Ранним примером служит 3-частная икона из собрания Г. А. Покровского (1-я треть XVII в., ЦМиАР), принадлежащая к «строгановской» традиции. В ее нижнем регистре помещены фронтальные фигуры митрополитов Петра, Алексия и Ионы, М. В. и Феодора, а также московских юродивых Василия, Максима, Иоанна и некоторых др. святых. Вместе с царевичем Димитрием, свт. Стефаном Пермским, радонежскими преподобными, московскими митрополитами и юродивыми князь и боярин представлены на окладе иконы свт. Алексия, митр. Московского (1-я пол. (2-я четв.?) XVII в., СИХМ; Игошев. 2009. С. 300-301. Ил. 523). Более лаконичным по составу персонажей вариантом иконографии Московских святых является пелена 1-й пол. XVII в. (после канонизации Димитрия Угличского в 1606) с образами митрополитов Петра, Алексия и Ионы, М. В., Феодора (оба - с обнаженными головами и длинными бородами) и царевича Димитрия из собрания И. А. Гальнбека (Георгиевский В. Т. Обзор выставки древнерус. иконописи и худож. старины // Тр. Всероссийского съезда художников в Петрограде, дек. 1911 - янв. 1912. Пг., [1914]. Т. 3. С. 174. Табл. 62; местонахождение неизв.); этот памятник свидетельствует о формировании в столице группы местных святых, мучеников из рода Рюриковичей, к к-рой относились М. В. и Димитрий Угличский, погребенные в расположенных по соседству кремлевских храмах. Благодаря их присутствию тема княжеской святости, ранее не столь заметная в композициях, объединяющих Московских святых, стала звучать гораздо более отчетливо.

Связь между почитанием святых и главной московской святыней - Владимирской иконой Божией Матери - отразилась и в иконографических программах неск. памятников с изображениями Черниговских чудотворцев. М. В. и Феодор (вместе с 3 московскими святителями, царевичем Димитрием и 3 блаженными) представлены в нижней части чудотворного образа Богоматери Владимирской-Оранской, созданного в 1629 г. протопопом московского Успенского собора Кондратом Ильиным и иконописцем Григорием Чёрным по заказу нижегородского дворянина П. А. Глядкова (ПЭ. Т. 9. С. 34-35). Эти изображения имеются и на поздних списках, напр. на образе рубежа XIX и XX вв. из собрания И. Тарноградского (Святые образы. 2007. Кат. 14). Дальнейшее развитие та же тема получила в иконе Симона Ушакова «Похвала Богоматери Владимирской» («Древо государства Московского») 1663 г. из московской ц. Св. Троицы в Никитниках (ГТГ): М. В. (без Феодора) представлен в левой верхней части композиции, над святителями, симметрично юродивым, рядом с царем Феодором Иоанновичем и царевичем Димитрием (мнение Г. Д. Филимонова и др. исследователей, считавших, что здесь изображен царь Михаил Феодорович, неверно, т. к. в надписи хорошо читается слово «князь» (Симон Ушаков - царский изограф. М., 2015. Кат. 13. С. 112; святой определен просто как кн. Михаил), но приводится и в последних публикациях: Саенкова Е., Свердлова С. Симон Ушаков: Древо государства Московского (Похвала иконе «Богоматерь Владимирская»). М., 2015. С. 25, 26). Как и другие святые, М. В. представлен в молитвенной позе, со свитком, нечитаемый текст которого, очевидно, прославлял Пресв. Богородицу; князь изображен в шубе и увенчанной крестом золотой шапке с меховой опушкой. Оба Черниговских святых включены и в необычайно широкий сонм Московских чудотворцев на прориси с иконы 2-й пол. XVII в. (?), находившейся в одной из моленных Преображенского кладбища в Москве (Маркелов. Святые Др. Руси. Т. 1. Рис. 169). Вместе с преподобными и князьями они, обнажив головы, молятся слева от престола с евхаристическими сосудами, на котором стоит Христос Вседержитель (перед престолом показан царевич Димитрий).

В кон. XVI-XVII в. и позже образы М. В. и Феодора очень часто присутствуют в минейных циклах под 20 сент. К их числу относятся «таблетка» кон. XVI в. (собрание П. Д. Корина, ГТГ; Антонова В. И. Древнерус. искусство в собр. П. Корина. М., 1966. Кат. 52. С. 70); двусторонняя «таблетка» с минеями на сент. и окт. строгановского круга 1-й трети XVII в. (ГЭ; Косцова. 2003. С. 30, 31); двусторонняя «таблетка» с минеей на сент. 2-й пол. XVII в. (ранее в собрании В. А. Бондаренко; Иконопись эпохи династии Романовых: Собр. В. Бондаренко. М., 2008. С. 50-52. Кат. 59. Ил. 17); минейная икона на сент. письма Тихона Горинского из Чудова мон-ря (ГММК; Меняйло В. А. Иконы Чудова мон-ря Моск. Кремля: Кат. М., 2015. Кат. 111. С. 306-309); икона 1-й пол. XVIII в. в Сампсониевском соборе в С.-Петербурге (Русская икона XVII-XVIII вв. 2003. С. 30-31); листы на сент. в гравированных святцах А. Ф. Зубова (1734), Г. П. Тепчегорского 1722 г. (1722, впервые изданы в 1714) и И. К. Любецкого (1730) (Ермакова, Хромов. Русская гравюра. Кат. 28, 33.1, 35.1) и др. памятники. Гораздо реже встречается сцена перенесения мощей М. В. в Москву (14 февр.) - она присутствует на февральской минее 2-й четв. XVII в. из ц. прор. Илии в Ярославле (ЯМЗ; Иконы Ярославля. 2009. Кат. 115. С. 30-37), а также на иконе из палехского минейного комплекта 1-й пол. XIX в. письма Терентия Иванова Гагаева (?) из бывш. собрания М. Е. Елизаветина (на сентябрьской иконе того же ансамбля помещено традиц. изображение М. В. и Феодора; Комашко Н. И., Преображенский А. С., Смирнова Э. С. Русские иконы в собрании Михаила Де Буара (Елизаветина). Кат. 135.1, 135.6). В нек-рых календарных циклах XVIII в. иконография М. В. претерпевает изменения: святой представлен в княжеской шапке из 2 полушарий, что соответствует европейской геральдической традиции.

В Новое время иконография Черниговских святых развивалась в неск. направлениях. В традиц. иконописи удержался иконографический вариант, характерный для XVI-XVII вв.: изображение мучеников в шубах, М. В.- в княжеской шапке, Феодора - также в шапке или с обнаженной головой. Др. примером служат изображения в составе композиции «Образ всех святых Российских чудотворцев», разработанной в Выговском поморском общежительстве не позднее 30-х гг. XVIII в. и довольно широко распространившейся среди старообрядцев-беспоповцев. На этих иконах, к-рых к наст. времени сохранилось около 10 (по 2 иконы в собраниях ГРМ и ГТГ, по 1 иконе в ГИМ и МИИРК и в собрании Г. В. Лепса, 2 иконы в зарубежных частных собраниях), М. В. и Феодор представлены в верхней части композиции в составе группы рус. князей, между Александром Невским и Георгием Владимирским (см. икону 1814 г. письма Петра Тимофеева и др. памятники: Маркелов. Святые Др. Руси. Т. 1. Рис. 229. С. 459; Образы и символы старой веры. 2008. Кат. 62, 70; Icônes russes. Les saintes / Fondation P. Gianadda. Martigny, Suisse. Lausanne, 2000. N 52, 53). Иконописцам этого времени были известны и изображения М. В. в закрытой короне, как на исполненной ярославскими мастерами фреске Успенского собора в Туле (1765-1766), на иконах кон. XVIII в. «Святые Михаил и Феодор Черниговские и вмц. Екатерина» (Собрание рус. икон при поддержке Фонда ап. Андрея Первозванного) и «Святые Михаил и Феодор Черниговские в молении образу Богоматери От бед страждущих» (собрание Ф. Р. Комарова; Русские святые. 2016. Кат. 13. С. 92-97). Создавались одиночные образы М. В., иногда близкие к памятникам кон. XVII в., подобно иконе XVIII в., на к-рой святой, с обнаженной головой, в шубе на горностаевом меху и большим крестом в руке, представлен в молении Спасителю (находилась в дореволюционном собрании СПбДА, известна по прориси: Маркелов. Святые Др. Руси Т. 1. Рис. 167. С. 337). Эти и др. произведения могли создаваться по заказу представителей княжеских родов, считавших себя потомками М. В., или людей, носивших имена Черниговских чудотворцев. Примерами патрональных образов князя-мученика служат его изображения на окладе Евангелия, изданного в 1759 г., из ризницы Пафнутиева Боровского мон-ря и на иконе из построенной в 1760 г. Митрофановской ц. той же обители, где кроме него были изображены свт. Митрофан Цареградский и мч. Феодор Тирон. Заказчиком этих произведений, упомянутых в описи 1763 г. (Боровск: Мат-лы для истории города XVII и XVIII ст. М., 1888. С. 286), по-видимому, был архим. Митрофан (1747-1763), к-рый в миру мог носить имя Михаил. Образы М. В. без головного убора, в горностаевой шубе и Феодора в более скромных одеждах сохранились в росписях рубежа XVIII и XIX вв. в ц. Рождества Пресв. Богородицы с. Великого (Ярославская обл.) и Крестовоздвиженской ц. пос. Палех (Ивановская обл.). Под воздействием стилистики и иконографических схем искусства барокко и классицизма в этих и подобных памятниках Черниговские мученики изображены в торжественных позах, с молитвенно сложенными на груди или разведенными в стороны руками.

Важные произведения с изображениями Черниговских чудотворцев были созданы в 70-х гг. XVIII в. в связи с новым перемещением их мощей, последовавшим за упразднением и разрушением кремлевского Черниговского собора и здания Приказов для строительства Большого Кремлевского дворца по проекту В. И. Баженова. В 1770 г. раку с мощами перенесли в дворцовый Сретенский собор, а в 1774 г.- в Архангельский собор, куда поместили и несколько икон из разрушенного храма; его созданный незадолго до этого иконостас передали в собор Покрова на Рву (Скворцов. 1914. С. 279-280). К перенесению мощей, состоявшемуся 21 нояб. 1774 г., была сделана новая серебряная рака работы Р. Пиля по рисунку Баженова, с надписью, составленной Московским архиеп. Амвросием (Зертис-Каменским), отредактированной Крутицким еп. Самуилом (Миславским) и утвержденной Екатериной II, к-рая в том же году вложила в собор бронзовую лампаду для гробницы мучеников (Иванчин-Писарев. 1839. С. 43-44; Лебедев. 1880. С. 231-247, 302; Зыбалов. 2006). Из сохранившихся описаний раки, чьи серебряные пластины в 1812 г. были похищены французами, следует, что на ее стенках находились изображение Батыя, подступившего в 1240 г. к Киеву, и сцена приведения М. В. и Феодора к Батыю, а также надписи - краткое жизнеописание святых, обращенная к ним молитва и вкладная надпись, в которой говорилось о создании раки повелением Екатерины II по случаю победы в русско-тур. войне и заключения Кючюк-Кайнарджийского мирного договора 1774 г. («всех единоверных греко-восточных христиан надежда, покров и избавление, силу Оттоманской Порты низложившая… сию раку в торжественное изъявление преславно заключеннаго с Портою Оттоманскою июля 10 дня 1774 года мира, и в знак истиннаго своего благочестия и пламенеющей к Богу благодарности… воздвигнути благоволила»). Фактически к работе над ракой приступили еще в 1769-1770 гг., вскоре после начала войны; очевидно, уже тогда почитание Черниговских святых связывалось с идеей войны ради освобождения порабощенных иноверцами христиан. На крышке раки был написан «самым лучшим художеством на дске медной одного князя Михаила, в виде лежащаго во гробе, образ». Этот образ на дубовой раке 70-х гг. XVIII в. с медными посеребренными пластинами, к-рые были изготовлены в 1817 г. по благословению Московского архиеп. Августина (Виноградского) (ГММК; Лебедев. 1880. С. 233; Мартынова. 2002. С. 415-419; Зыбалов. 2006), считался произведением «академика Козловского». Как установил Ю. М. Зыбалов, в 1770 г. образ для раки и «образ исторический… на иконостасе» планировали заказать А. П. Лосенко, но впосл. заказ был передан профессору Академии художеств, историческому живописцу Г. И. Козлову. К марту 1773 г. он выполнил необычный для рус. практики украшения гробниц овальный образ усопшего М. В., который с закрытыми глазами, сложив руки на груди, возлежит на ложе. Князь облачен в кафтан, покрыт красной горностаевой мантией. Несмотря на оригинальность иконографического решения и отчетливые признаки раннего классицизма, произведение следует более ранней, видимо, восходящей к XVI в. традиции, согласно которой на гробнице Черниговских чудотворцев и ее покровах изображался только М. В. Одновременно с композицией для раки в 1770-1773 гг. Козлов выполнил большой надгробный образ М. В. и Феодора, также написанный маслом (на металлической основе) в академической манере (Зыбалов. 2011). Динамичная композиция соответствует рассказу Жития об отказе князя пройти через огонь и поклониться творению. На святого надета горностаевая мантия поверх лат, он держит в деснице пальмовую ветвь; его лицо обращено к зрителю, а левая рука воздета к небесам, у ног лежит меч, брошенный на землю в знак отказа от земной славы. Правее на заднем плане изображен Феодор, он опустил левую руку, демонстрируя свою готовность к мученической смерти. Образ имеет пейзажный фон с изображениями ханского шатра, идола и татарина, ворошащего угли костра (в упрощенном виде эта композиция повторена на гравюре к изданной в 1839 книге Н. Д. Иванчина-Писарева о Черниговских чудотворцах). Рака и образ в современной ему бронзовой раме с украшениями в духе классицизма находились в центральном нефе Архангельского собора, у сев. грани юго-зап. столба, недалеко от раки царевича Димитрия.

Пребывание мощей Черниговских мучеников в Архангельском соборе привело к появлению в нем и др. образов этих святых. М. В. и Феодор, а также св. царевич Димитрий, чьи мощи хранятся в этом же храме, и арх. Михаил, к-рому посвящен собор, представлены на окладе Евангелия 1791 г. (Мартынова. 2002. С. 419). Фигуры чтившихся в храме святых, в т. ч. Черниговских чудотворцев, были изображены на внешних стенах ныне не существующего сев. притвора (Лебедев. 1880. С. 117). Из Архангельского собора происходит написанная в академической манере икона нач. XIX в. с образами М. В. и Феодора в княжеских коронах европ. типа, в виде 2 полушарий из красной ткани (Зыбалов. 2011. С. 201-202. Ил. 3).

В XVIII-XIX вв. появляются новые центры почитания М. В. и Феодора Черниговских, в которых возникают их изображения. Благодаря сообщению об исцелении М. В. прп. Никитой Переяславским, содержащемуся в нек-рых вариантах его Жития, к 1763 г. близ переславского Никитского мон-ря, на предполагаемом месте исцеления, была построена каменная часовня во имя М. В., а в самой обители «при столпе» прп. Никиты находилась икона этого святого и черниговского князя, писанная на жести (Переславль-Залесский. Никитский мон-рь: Мат-лы для его истории XVII и XVIII ст. М., 1888. С. 168, 178). Приблизительно в эту же эпоху почитание М. В. и Феодора стало востребованным в Чернигове. Одним из ранних подтверждений этого почитания в городе, вновь вошедшем в состав Русского гос-ва, является свидетельство о строительстве в 1691 г. по челобитью солдат и стрельцов посвященной святым деревянной церкви в черниговском замке; не исключено, что ее возведению способствовало почитание мучеников в Москве. Храм существовал в 1766 г., но вскоре был упразднен (Шафонский. 1851. С. 291). При еп. Михаиле (Десницком) в 1805 г. мученикам была посвящена церковь при духовной семинарии, а в 1857 г. придел в их честь устроили в кафедральном Преображенском соборе (Филарет (Гумилевский), архиеп. Ист.-стат. описание Черниговской епархии. 1874. Кн. 5. С. 10, 67; Юбил. сборник в память 900-летия епископской кафедры в г. Чернигове. 992-1892 гг. Чернигов, 1893. С. 78). К рубежу XIX и XX вв. в ризницах и музеях Чернигова и Киева находились предметы XVIII в.- потиры, оклады Евангелий, дарохранительницы и иконы с образами этих святых, а также металлические и мраморные рельефы со сценой их мучения в Орде (Описание ризницы и б-ки Черниговского архиерейского дома. Чернигов, 1893. С. 7-8, 17, 24; Петров Н. И. Указатель Церковно-археол. музея при КДА. К., 1897. Изд. 2. С. 163, 266; Каталог выставки XIV Археол. съезда в г. Чернигове / Под ред. П. М. Добровольского. Чернигов, 1908. Церк. древности. С. 19. № 106, 107). Сведения об этих памятниках немногочисленны. По-видимому, это были произведения в стиле барокко и классицизма, а их иконография ориентировалась на европ. художественную традицию и продолжавшие ее рус. композиции.

В XVIII - нач. XX в. М. В. и Феодора продолжали изображать среди Московских чудотворцев, хотя не на всех иконах и гравюрах на эту тему (обычно их нет на иконах Богоматери Боголюбской-Московской). Среди подобных изображений выделяется гравюра 1-й пол. XVIII в. с видом Успенского собора Московского Кремля и образами Московских святых, представляющая собой своего рода путеводитель по столичным святыням (Ровинский. Народные картинки. Кн. 2. № 602. С. 289-293); князь и боярин показаны в левой группе вместе со святителями, прп. князем Даниилом, царевичем Димитрием и кнг. Евфросинией (Евдокией). В более поздних композициях они присутствуют чаще, что, по-видимому, объясняется ростом интереса к святыням и древностям Москвы во 2-й пол. XIX - нач. XX в. Фигуры Черниговских мучеников включены в композиции, различающиеся расположением персонажей и местом, отведенным смысловому центру изображения - Владимирской иконе Божией Матери. Это 2 однотипных пядничных образа Московских святых нач. XX в., где икона Божией Матери помещена в верхней части средника (обе - ЦМиАР; Московский Патерик: Древнейшие святые Московской земли. М., 2003. Ил. 14; святые представлены в центре, на заднем плане, по сторонам Даниила Московского, М. В. изображен безбородым, Феодор в соответствии с рекомендациями подлинников держит храм), а также произведения, в к-рых образ Божией Матери Владимирской поддерживают представленные в центре Московские святители Петр и Алексий. К их числу относятся иконы 2-й пол. XIX в. в Успенском соборе Троице-Сергиевой лавры и 1908 г. в Васильевском приделе собора Покрова на Рву. В убранство этого придела, созданное на рубеже XIX и XX вв., входят и оплечные образы М. В. и Феодора - помещены на сени раки св. Василия Блаженного среди Московских святых; на сени М. В. изображен в княжеской шапке, но на иконе 1908 г.- в царском венце, что свидетельствует о попытках возродить один из древних вариантов иконографии (возможно, с опорой на фреску Благовещенского собора в Кремле). Известен случай изображения Московских чудотворцев на полях Владимирской иконы Божией Матери - к этому варианту относилась икона с фигурами святых Москвы и Подмосковья, поднесенная московским дворянством наследнику цесаревичу Алексею Николаевичу в 1912 г. в память первого посещения «царствующего града Москвы» (Московский Патерик / Сост.: Е. Поселянин; Рис.: С. И. Вашкова. М., 1912. Ил. на с. 33). На этой иконе, где заметно подражание памятникам XVI-XVII вв., Черниговские мученики представлены на верхнем поле, в клейме килевидной формы, по пояс, в позе моления; рядом помещены Св. Троица и Московские святые из дома Рюриковичей - царевич Димитрий, Даниил Московский и прп. Евфросиния (Евдокия). Кроме подобных композиций образы Черниговских святых включались в более сложные изобразительные программы общерус. характера. Так, М. В. (без Феодора, но со своей дочерью, прп. Евфросинией Суздальской) представлен на иконе «Образ всех святых Российских великих князей, княгинь и княжон роду царского» 60-х гг. XIX в. в Князь-Владимирском соборе в С.-Петербурге (Зеленина Я. Э. От портрета к иконе: Очерки русской иконографии XVIII - нач. XX в. М., 2009. Ил. 203. С. 238): на этой иконе, вероятно выполненной в столичной мастерской Пешехоновых, как и на др. созданных там же образах рус. князей, в фигуре М. В. очевидна связь с памятниками кон. XVI - XVII в., о чем свидетельствуют княжеская шапка и форма короткой бороды. Вместе с тем образы М. В. и Феодора отсутствуют в ряде композиций или ансамблей с большим количеством фигур рус. святых и, в частности, князей. Напр., их нет в серии минейных икон работы мстёрских мастеров М. И. Дикарёва и И. С. Чирикова из Введенской ц. Мраморного дворца в С.-Петербурге - домового храма вел. кн. Константина Константиновича (80-90-е гг. XIX в.). В этом комплекте основной дате памяти Черниговских святых (20 сент.) соответствовал образ св. кн. Олега Брянского (Басова. 2001. С. 77), что, возможно, объясняется семейными обстоятельствами заказчика (в 1892 у кн. Константина родился сын Олег). Впрочем, изображение М. В. (без боярина Феодора) входило в состав стенописного декора дворцового храма наряду с образами других князей-мучеников - Бориса, Глеба и Михаила Тверского, а также Московских митрополитов (Ист.-стат. сведения о С.-Петербургской епархии. СПб., 1883. Вып. 7. С. 48).

Очевидно, в XIX в. образы М. В. и Феодора Черниговских не всегда воспринимались как необходимый элемент подобных ансамблей. Тем не менее они сравнительно часто присутствуют в живописном и пластическом убранстве крупных храмов XIX в. и в т. ч. главных соборов Российской империи, что можно объяснить актуализацией сюжетов средневек. рус. истории, а также связью образов М. В. и Феодора Черниговских с темой противостояния врагам веры и идеей единства Православия и монархии. Эти произведения исполнены в академической стилистике и нередко принадлежат ведущим живописцам и скульпторам эпохи позднего классицизма и историзма. Вместе со святыми князьями Владимиром, Борисом и Глебом, кнг. Ольгой и царевичем Димитрием М. В. представлен на парных иконах иконостаса кон. 20-х гг. XIX в. в с.-петербургском Преображенском соборе (Ист.-стат. сведения о С.-Петербургской епархии. СПб., 1876. Вып. 5. II. С. 143); образы расположены ниже верхнего, апостольского яруса, над парными иконами 4 Московских святителей. Горельефные бюсты М. В. и Феодора помещены на больших юж. внутренних дверях Исаакиевского собора в С.-Петербурге (40-50-е гг. XIX в., скульптор И. П. Витали, по рис. О. Монферрана и К. А. Молдавского), на к-рых изображены др. рус. святые и сцены Житий князей Владимира и Александра Невского; М. В. изображен в шубе с горностаевым воротником и шапке необычной фигурной формы (Витушкин А. Врата Исаакиевского собора. СПб., 2008. С. 66-69). В убранстве храма Христа Спасителя в Москве (1839-1883, воссоздан в 1994-1997) Черниговские святые представлены несколько раз (Мостовский М. Историческое описание храма во имя Христа Спасителя в Москве. М., 1883. С. 51, 62, 126). На вост. фасаде (над аркой окна юж. стены вост. рукава, рядом с Московскими святыми) размещены их скульптурные фигуры по моделям П. К. Клодта, свидетельствующие о попытках переосмысления иконографии святых с целью придать им средневековый и одновременно героический облик (М. В.- в шапке Мономаха, в руке держит церковь; Феодор в опущенной левой руке держит шапку, правая - воздета). Еще одна пара их изображений (вместе со св. Даниилом Московским) занимает тимпан левых дверей сев. фасада (по моделям Ф. П. Толстого). В живописном декоре интерьера мученики были размещены по отдельности и в разном масштабе, хотя и находились в одном пространстве, отведенном под образы рус. святых, включая князей (в сев. приделе св. Александра Невского): М. В. в рост, вместе с Андреем Боголюбским, Георгием Владимирским и Даниилом Московским - по сторонам малой хорной арки (худож. Е. С. Сорокин), Феодор и князья, в т. ч. Михаил Тверской - в медальонах большой арки рядом с иконостасом придела (худож. Ф. А. Васильев). Вместе с др. князьями и Московскими митрополитами М. В. и Феодор были изображены в росписи собора Спаса на Бору в Московском Кремле (1859-1863, А. С. Рогожкин, по рис. Ф. Г. Солнцева (?); Извеков Н. Д., прот. Соборный храм во имя Преображения Господня, что на «Бору», при Большом Кремлевском дворце, в Москве. М., 1913. С. 64). Образы Черниговских чудотворцев или одного М. В. иногда становились частью убранства крупных провинциальных храмов. Так, князь был изображен в росписи Вознесенского собора в Ельце (освящен в 1889), созданной А. И. Корзухиным и К. В. Лебедевым (Клоков и др. Храмы и мон-ри Липецкой и Елецкой епархии: Елец. Липецк, 2006. С. 75, 82). Возможно, в ходе подготовки к росписи храма Лебедев исполнил датированный 1885 г. эскиз с изображениями М. В. и Андрея Боголюбского (ЦАК МДА). Эскиз демонстрирует попытку психологически и исторически точной реконструкции образа древнерус. князя-мученика. Святой имеет характерную рус. прическу и бороду, облачен в кафтан и шубу и в скрещенных на груди руках держит массивный крест, который не только является знаком мученической кончины, но и выглядит как подлинный средневек. предмет. В кон. XIX в. иконография М. В. в профессиональном церковном искусстве приобретает все бо́льшую историческую точность. В росписи Владимирского собора в Киеве (1885-1896) В. М. Васнецов придал М. В. облик рус. князя домонг. времени: он одет в рубаху с крупным орнаментом по подолу, тяжелое корзно с крестами в медальонах, шапка аналогична княжеским головным уборам в произведениях XI-XIV вв. (Эртель А. Д. Собор св. равноап. кн. Владимира в Киеве. К., 1898. Ил. на с. 91). Его атрибуты отличаются от атрибутов представленного там же св. кн. Михаила Тверского, к-рому, по-видимому, сознательно были приданы черты князя «московской» эпохи. Композиция Васнецова стала образцом для нек-рых икон нач. XX в. (напр., для образа из частного собрания, на к-ром Феодор в отличие от князя представлен в шубе). Однако в искусстве этого периода сохранял популярность и более традиц. вариант изображения в шубе, который, впрочем, также наделялся аутентичными деталями и подвергался стилизации в духе модерна (роспись собора вмч. Пантелеимона Новоафонского мон-ря, 1911-1914).

К нач. XX в. на территории Российской империи существовало неск. храмов и приделов во имя М. В. или Черниговских чудотворцев, появившихся в Синодальную эпоху и имевших иконы этих святых. К их числу относятся придел Богоявленской ц. в Казани, храм в Михайловском Заводе Пермской губ. (1839-1844), церкви при саратовском исправительном приюте для малолетних преступников (1878), при городской пересыльной тюрьме в С.-Петербурге (1894), при детском приюте в Камышлове (1894), при уч-ще для слепых детей в Перми (1894-1896) и исправительном учреждении в Ярославле (1898), придел в соборе Покровского мон-ря в Бугуруслане, храм в Геленджике (1910-1913, перестроен в 1995) и др. Подобные престолы скорее всего посвящались небесным покровителям храмоздателей, напр., церковь в Михайловском Заводе была построена основателем поселения М. Г. Сведомским, а храмы в Перми и Камышлове - екатеринбургским купцом М. Ф. Рожновым (причины посвящения М. В. и Феодору неск. тюремных храмов неясны). Известны домашние иконы Черниговских чудотворцев, относящиеся ко 2-й пол. XIX - нач. XX в. и исполненные по тем же причинам. На них святые могут быть представлены вместе или по отдельности, иногда с др. патрональными святыми. Изредка встречаются иконы с изображением только боярина Феодора (нач. XX в., частное собрание - представлен в типе средовека, в плаще и шапке, возможно, по образцу икон М. В.). Иконография М. В. в это время отличается вариативностью признаков и смешением черт средневек. традиции с мотивами, характерными для академизма и стиля модерн. Изображения Черниговских чудотворцев кон. XX - нач. XXI в. обычно опираются на памятники XVI-XVII вв. Образы святых встречаются в произведениях исторической живописи (В. С. Смирнов, «Князь Михаил Черниговский перед ставкой Батыя», 1883, ГТГ). Фигура князя включена в композицию «Древо государей Российских» на своде парадных сеней Исторического музея в Москве (1883, исполнена под рук. Ф. Г. Торопова) и в серии условных портретов рус. князей и царей.

Исторические и житийные циклы
Несмотря на существование неск. вариантов житийного повествования о М. В. и Феодоре, средневек. житийные циклы этих святых в иконописи и монументальной живописи неизвестны и, по-видимому, не были разработаны. Фактически они отсутствуют и в искусстве Нового времени. Тем не менее многочисленные сцены с участием Черниговских святых вошли в состав иллюстративного цикла Лицевого летописного свода 70-х гг. XVI в. Образ М. В. имеется в ряде миниатюр Голицынского (РНБ. F.IV.225) и Лаптевского (РНБ. F.IV.233) томов, его облик и возрастные признаки меняются в зависимости от даты изображаемых событий; князь почти всегда представлен в шапке и шубе, без нимба. На миниатюрах показаны участие М. В. в княжеских усобицах, княжение в Переяславле Южном и в Новгороде, бегство в Венгрию в 1240 г. и возвращение на Русь. Одна из наиболее выразительных сцен Голицынского тома (Л. 345) - вокняжение М. В. в Киеве в 1238 г.; она имеет параллели с др. миниатюрами XVI в., изображающими правление того или иного государя: князь с посохом в левой руке сидит на престоле с асимметричной спинкой в окружении приближенных, на фоне обнесенных крепостной стеной палат. М. В. облачен в плащ и шапку с меховой опушкой, его прическа и короткая борода из сравнительно редких вьющихся прядей аналогичны изображениям кон. XVI - 1-й пол. XVII в.

Особый цикл посвященных М. В. миниатюр помещен в Лаптевском томе Лицевого свода (Л. 951-978 об.). Он включает 28 миниатюр, иллюстрирующих один из вариантов Жития Черниговских чудотворцев. Цикл начинается со сцен нашествия татар и княжения в Киеве благочестивого и нищелюбивого М. В. Затем изображаются приход и убийство татар. послов, бегство М. В. в Венгрию и его возвращение на Русь, далее - эпизоды рассказа о поездке М. В., сопровождаемого Феодором, в Орду, о конфликте с Батыем и о гибели мучеников. Образы М. В. и Феодора соответствуют иконографической традиции 2-й пол. XVI в.: Феодор - седовласый старец (иногда в шапке), М. В.- средовек с вьющимися прядями бороды, почти всегда в шапке и с нимбом. Финальной сценой служит композиция «Погребение Михаила и Феодора». На предшествующей миниатюре с изображением тел мучеников, огненного столпа и поющих ангелов голова М. В. увенчана округлым золотым венцом, видимо, обозначающим мученический венец. Еще одно изображение М. В. помещено в I Остермановском томе Лицевого свода (БАН. 31.7.30-1. Л. 64 об.), на нем представлена мученическая кончина кн. Романа Рязанского. В соответствии с летописным текстом, уподобляющим Романа его сроднику М. В., последний изображен в небесном сегменте, в райском саду, где Христос принимает из рук ангела душу кн. Романа. Эти созданные придворными мастерами миниатюры - вероятно, первый житийный цикл Черниговских святых,- не оказали воздействия на их иконографию. Еще один цикл иллюстраций повествования о М. В. и Феодоре относится к кон. XIX в. Он украшает рукопись Сказания о М. В. и Феодоре, переписанную и декорированную в 1895 г. каллиграфом и миниатюристом из Городца, старообрядцем-беглопоповцем И. Г. Блиновым (1872-1944) (ГИМ. Бахруш. № 21 - Сказание о князе Михаиле Черниговском и о его боярине Феодоре: Факсим. воспроизв. лицевого списка из собр. ГИМ / Пер. и прил.: И. В. Левочкин. М., 1988). По-видимому, эта серия миниатюр была создана без опоры на более ранние памятники.

Примечательной чертой иконографии М. В. является то, что при отсутствии собственной житийной иконографии он изображается в качестве одного из действующих лиц в циклах Житий нескольких русских святых. В Житии прп. Никиты Столпника описывается чудесное исцеление Никитой больного князя, который в неск. редакциях текста назван М. В. Это событие представлено в клеймах древнейших житийных икон переяславского преподобного, относящихся к сер.- 2-й пол. XVI в. (ПЗИХМЗ; ГММК; Попова Т. Л. Иконы из собр. Переславского музея-заповедника. Рыбинск, 2015. Кат. 40. С. 100-105; Вера и Власть: Эпоха Ивана Грозного: Кат. выст. М., 2007. Кат. 78. С. 184-185), и в более поздних памятниках. Судя по иконе из Кремля (на иконе из Переславля мн. клейма утрачены), сюжету отводится неск. сцен: князь, изображаемый как юноша или как средовек, похожий на М. В., но без нимба, заболев, посылает боярина (возможно, Феодора) к Никите; Никита вручает боярину посох; князь получает посох и исцеляется от болезни; князь благодарит преподобного за исцеление; князь ставит крест на месте получения посоха (см. также: Сукина. 2013. С. 100-101).

Большое распространение получил сформировавшийся во 2-й пол. XVII в. цикл иллюстраций Жития прп. Евфросинии Суздальской, дочери М. В. Он известен по 10 лицевым рукописям посл. четв. XVII в. (ГВСМЗ. В-№ 29600/1482; РНБ. ОЛДП. F233; ЯМЗ. Р-№1082; ГИМ. Увар. 106-1є; РГБ. Смоленск. Ф. 733. № 16; РГАДА. Ф. 201. Собр. Оболенского. № 18; ГИМ. Муз. № 3437; РНБ. Ф. 487. № 228; РГБ. Ф. 733. № 12; ГИМ. Щук. 416) и 20 более поздним кодексам (об иконографии миниатюр см.: Грибов. 1998. С. 78-141; миниатюры списка из ГВСМЗ полностью описаны и частично опубликованы: Георгиевский. 1900. Прил. II. С. 1-100; публикация одной из рукописей XVIII в.: Житие и жизнь блгв. кнж. Евфросинии Суздальской / Списано иноком Григорием; ОЛДП. № 91. СПб., 1888. (ПДП)). Цикл включает сцены раздачи М. В. милостыни, путешествия князя, княгини и бояр в Киево-Печерский мон-рь для моления о чадородии, прибытия в обитель, явления Пресв. Богородицы «о зачатии Феодулии девицы» (буд. Евфросинии), явления Пресв. Богородицы с преподобными Антонием и Феодосием Печерскими (иногда к ним добавляются композиции «Возвращение княжеской четы из монастыря» и «Михаил с княгиней слушают чтение Повести о положении ризы Пресв. Богородицы»), обучения Феодулии грамоте и приема М. В. посольства суздальского кн. Мины; кроме того, в рукописях присутствует сюжет «Искушение Евфросинии дьяволом, приявшим облик ее отца». М. В. изображен как юноша, затем - как средовек с небольшой бородой; в некоторые из этих композиций включен образ боярина Феодора, часто он и князь отмечены нимбами. Следующая серия миниатюр показывает вошедшие в Житие прп. Евфросинии эпизоды Сказания о М. В. и Феодоре: приход к М. В. татар. послов и их избиение, обличение М. В. и Феодором Батыя и казнь мучеников. К ним добавлены изображения Евфросинии, посылающей плененному отцу книги (сами мученики здесь отсутствуют), М. В. и Феодора, являющихся Евфросинии в мученических венцах, и этих же святых, являющихся преподобной перед ее кончиной. Житийные образы Евфросинии, которые могли опираться как на лицевые рукописи, так и на утраченные более ранние иконы, включают меньшее количество сцен. На иконе 1690 г., написанной Михаилом Дмитриевым, иконописцем кн. М. Я. Черкасского, для суздальского Ризоположенского монастыря (ГВСМЗ; Подписные иконы XVII - нач. XX в. в собр. Владимиро-Суздальского музея-заповедника: Кат. Владимир, 2009. Кат. 21), в числе 20 клейм представлены сцены путешествия М. В. с женой из Чернигова в Киев, моления княжеской четы в Киево-Печерском монастыре, явления супругам Божией Матери, научения Феодулии грамоте, явления Евфросинии диавола в образе отца, отправки Евфросинией книг плененному отцу и явления ей М. В. и Феодора. В сценах путешествия в Киев, моления в мон-ре и обучения Феодулии изображен боярин Феодор, он же сопровождает княжну в Ризоположенский мон-рь и присутствует при ее постриге. Иконографию этого произведения повторяет образ письма палехского мастера кон. XIX в. из собрания В. А. Бондаренко (Собрание рус. икон при поддержке Фонда ап. Андрея Первозванного; «И по плодам узнается древо»: Рус. иконопись XV-XX вв. из собр. В. Бондаренко. М., 2003. Кат. 61. С. 527-532).