Борис и Глеб

[в Крещении Роман и Давид] (90-е гг. X в.? - 1015, после 15.07), св. князья-страстотерпцы (пам. 2 мая, 24 июля, в Соборе Рязанских святых и в Соборе Тульских святых; в Соборе Росто-Ярославских святых - Б.; 5 сент., в Соборе Владимирских святых и в Соборе Смоленских святых - Г.), младшие сыновья св. равноап. киевского кн. Владимира Святославича, погибшие в усобице после его смерти от руки старшего брата Святополка; первые по времени канонизации рус. святые.

Основные источники
Сведения о Б. и Г., а также о становлении их почитания помимо летописей (Повести временных лет, Новгородской первой летописи младшего извода) сохранились в посвященных святым ранних житийных произведениях - анонимном «Сказании, и страсти, и похвале святую мученику Бориса и Глеба» (нач.: «Род правых благословиться, рече пророк») (далее - СС), в тесно связанном с ним «Сказании чудес святою страстотерпцу Христову Романа и Давида» (нач.: «Не възможеть человек глаголати и не насытиться око зьрети») (далее - СЧ) и в «Чтении о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба», принадлежащем перу агиографа XI в. прп. Нестора Печерского (нач.: «Владыко Господи, Вседержителю, створивый небо и землю») (далее - ЧН), а также в ранних богослужебных памятниках - проложном житии (нач.: «Мученик Борис бяше из млады въздрасти») и 3 паремийных чтениях (нач.: «Братия, в бедах пособиви бывайте»; «Слышав Ярослав, яко отьць ему умре», «Стенам твоим, Вышегороде»). Нек-рые детали отразились и в древнейших церковных песнопениях Б. и Г. Время возникновения перечисленных сочинений, их источники и сложные текстологические взаимоотношения являются предметом продолжающихся научных дискуссий.

Наиболее аргументированным на наст. момент можно считать взгляд, что СС возникло не позднее 1072 г. (в нем не упоминается о происшедшем в том году торжественном перенесении мощей Б. и Г.), но вряд ли при Ярославе Мудром († 1054), вероятнее всего в киевское княжение Изяслава Ярославича , при подготовке торжеств 1072 г. Изяслав был наречен в Крещении в честь вмч. Димитрия Солунского - в СС Б. и Г., как заступники Русской земли, сравниваются со св. Димитрием Солунским, а Вышгород, где покоились мощи св. страстотерпцев,- со «вторым Селунем» (Абрамович. Жития. С. 50). Это помогает датировать и летописную повесть. Во-первых, бесспорно, что из 2 редакций, в к-рых она сохранилась,- в ПВЛ и в НПЛ младшего извода, к СС ближе последняя, т. е. редакция, содержавшаяся в предшествовавшем ПВЛ т. н. Начальном своде 90-х гг. XI в. Во-вторых, несмотря на то что в науке не раз высказывалось мнение о зависимости летописной повести о событиях 1015-1019 гг. от значительно более пространного СС (митр. Макарий (Булгаков), Е. Е. Голубинский, Н. Н. Ильин, О. Кралик, А. Поппе), более обоснованным выглядит обратный тезис - что СС явилось расширенной житийной переработкой летописного рассказа (А. И. Соболевский, А. А. Шахматов, Н. И. Серебрянский, С. А. Бугославский, Л. Мюллер и др.). В летописи, в частности, более исправно переданы заимствования из слав. перевода греч. хроники Георгия Амартола (вернее, «Хронографа по великому изложению»). Тем самым первоначальную летописную повесть о Б. и Г. нужно отнести к киево-печерскому летописанию 60-х - нач. 70-х гг. XI в. По-видимому, в повести отразились достаточно ранние устные предания, иначе трудно было бы объяснить мн. сообщаемые ею детали, напр. имена убийц Б. (Путьша, Талец, Елович, Ляшко) и Г. (Горясер, повар Торчин). В то же время едва ли подлежит сомнению, что в Вышгороде с началом чудотворений от мощей св. страстотерпцев уже при Ярославе Мудром стали вестись записи, к-рые отразились прежде всего в СЧ и ЧН. Высказывалась также гипотеза о существовании созданного будто бы уже в 30-х гг. XI в. житийного сочинения о Б. и Г., может быть на греч. языке (Д. В. Айналов, Мюллер).

СЧ в рукописях (в т. ч. в древнейшем списке в составе Успенского сборника кон. XII - нач. XIII в.) обычно составляет единый комплекс с СС, хотя встречается и отдельно от последнего. По распространенности СЧ сильно уступает СС (по данным Дж. Ревелли, 43 списка против 207), так что в большинстве случаев СС переписывалось отдельно от СЧ. Поэтому вопреки т. зр. Соболевского, Шахматова, Серебрянского, Н. Н. Воронина, Мюллера речь скорее всего идет о 2 самостоятельных произведениях, со временем объединенных в нек-рой части рукописной традиции. СЧ в его окончательном виде сложилось в киевское княжение Владимира Всеволодовича Мономаха (1113-1125), не ранее 1115 г., ибо содержит рассказ о состоявшемся в том году перенесении мощей Б. и Г., а также многочисленные похвалы в адрес Владимира. При всем том СЧ, как иногда считают, сложносоставно; его более раннюю часть Поппе датирует началом киевского княжения Святослава Ярославича (1073-1076), а С. А. Бугославский - ближе к кон. XI в. (после 1089). Т. зр. С. А. Бугославского, к-рый выделяет в СЧ еще один, промежуточный, хронологический слой, относящийся ко времени ок. 1108 г., представляется излишне усложненной. По мнению Поппе, первоначальная часть СЧ заканчивалась чудом 6-м («О слепьци»), но основательнее выглядит т. зр., согласно к-рой сочинение времени Святослава было короче и завершалось сообщением о перенесении мощей в 1072 г., а чудеса с 4-го («О хроме и неме») по 6-е были добавлены в ходе создания окончательной редакции при Владимире Мономахе, когда, как полагают, был использован текст ЧН (Мюллер, А. Н. Ужанков). Однако возможно и даже более вероятно, что и СЧ, и ЧН имели общий источник - упомянутые вышгородские записи о чудесах при мощах Б. и Г. ЧН почти все исследователи вслед за Шахматовым относят к 80-м гг. XI в., видимо ближе к нач. десятилетия. Датировка С. А. Бугославского, считавшего ЧН произведением нач. XII в., поддержки не нашла.

Жизнь и гибель Б. и Г.
Названные источники, а также нек-рые иностранные (прежде всего нем. хроника нач. XI в. Титмара Мерзебургского) следующим образом описывают обстоятельства жизни и гибели младших Владимировичей. СС и летописная повесть (текстологически тесно связанные между собой) называют матерью Б. и Г. некую «болгарыню», хотя на основании косвенных данных неоднократно высказывалось предположение, что Б. и Г. были сыновьями Владимира от брака с визант. царевной Анной (наиболее аргументированно эту гипотезу развивает Поппе). Судя по именам князей-страстотерпцев, сведения об их болг. происхождении по матери заслуживают предпочтения: имя «Борис» - болг. корня, братья Борис II и Роман занимали болг. престол соответственно в 969-971 и 977-991 гг., имя Давид также известно в правившей династии Западноболгарского царства во 2-й пол. X в. Возможно, «болгарыня» принадлежала к болг. царской фамилии и попала на Русь как пленница в 90-х гг. X в., когда рус. войска в качестве союзников Византии участвовали в войне против болгар. Менее вероятной представляется т. зр., что дети от «болгарыни» родились до брака св. Владимира с Анной, заключенного в 988/89 г. (Мюллер), поскольку эта гипотеза противоречит единодушному свидетельству всех источников, что святые погибли юными.

Согласно СС и летописи, при жизни отца Б. занимал княжеский стол в Ростове, а Г.- в Муроме. Иначе изложено дело в ЧН. Здесь местом княжения Б. назван, по-видимому, Владимир-Волынский, где Б. обосновался после женитьбы, а Г. представлен находившимся по малолетству при отце в Киеве. Сделать решительный выбор в пользу той или иной версии работавших примерно одновременно (в 70-80-х гг. XI в.) авторов затруднительно. «Владимер» во фразе прп. Нестора «Таче посла и потом отець на область Владимер» (Абрамович. Жития. С. 6) вполне можно понять и как название города, и как уточнение к «отець». Однако 2-я трактовка плохо вписывается в логику рассуждений прп. Нестора, к-рый именно в посажении Владимиром Б. на стол усматривает первопричину гнева княжившего в Турове Святополка на своего младшего брата. Б., сидевший в далеком Ростове, не представлял бы никакой угрозы для туровского князя, тогда как вокняжение Б. на Волыни могло повести к уменьшению удела Святополка (Волынь и Туров нередко представляли собой единый владельческий комплекс) и во всяком случае ставило под угрозу связи Святополка с польск. кн. Болеславом I, на дочери к-рого был женат Святополк. Так или иначе, прп. Нестору, писавшему в Киево-Печерском мон-ре, не мог не быть знаком первоначальный вид созданной там же летописной повести (менее вероятно его знакомство с СС), и, следовательно, он имел особые причины на то, чтобы уклониться от изложенного в ней хода событий. ЧН и СС различаются и в др. деталях: по рассказу ЧН, Г. спасается от Святополка бегством, тогда как в СС и летописи он, подобно Б., добровольно идет навстречу мученической кончине. Очевидно, в сер.- 2-й пол. XI в. существовали различные предания об обстоятельствах жизни и гибели Б. и Г., хотя попытки обнаружить следы контаминации разноречивых элементов в самой «ростово-муромской» версии (Шахматов) нельзя признать вполне убедительными.

Заслуживает внимания сообщение ЧН об опасениях Святополка, что Владимир будто бы собирался оставить Киев не старшему из сыновей (к тому времени таковым был Святополк), а Б., именно поэтому Владимир под конец жизни вывел Б. из его княжения и держал при себе (последнее подтверждается также СС и летописью). Похоже, Владимир шел на коренную ломку традиц. порядка столонаследия, действительно видя в Б. своего преемника в обход старших сыновей, возможно вслед. царского происхождения св. братьев, чем объясняется и характерная «царская» топика применительно к Б. в древнейшей службе («цесарьскыим веньцем от уности украшен, пребогатый Романе» и др.) и в ст. «О Борисе, как бе възъръм», включенной в состав СС (Б. «млад... бе еще, светяся цесарьскы») (Абрамович. Жития. С. 51, 136). Однако это намерение киевского князя натолкнулось в 1013-1014 гг. на активное противодействие его старших сыновей - Святополка Туровского и Ярослава, сидевшего в Новгороде, что дает основание относить обнародование планов Владимира относительно Б. примерно к 1012/13 г.

После кончины кн. Владимира (15 июля 1015) киевский стол по праву старшинства занял Святополк, хотя и при не совсем ясных обстоятельствах (по наиболее надежным данным - хронике Титмара,- Владимир подверг Святополка заключению, в к-ром тот и пребывал до самой смерти крестителя Руси). Эти события застали Б. возвращающимся во главе отцовской дружины из похода на печенегов. Дружинники предложили князю поддержать его в борьбе за киевский стол, однако Б. отказался, не желая «възняти руки на брата своего стареишаго» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 132; Т. 2. Стб. 118; НПЛ. С. 170). После этого бо́льшая часть дружины покинула Б. (Впрочем, есть указания и на то, что отношения Б. с киевлянами не были безоблачными; так, в Тверском сборнике XVI в., сохранившем и др. отсутствующие в ПВЛ детали междоусобия 1015-1019 гг., читаем, что, когда ладья с телом убитого Б. причалила под Киевом, «киане же не приаша его, но отпнухуша прочь» - ПСРЛ. Т. 15. Стб. 128.) Миролюбие Б. не остановило Святополка, пославшего неск. «вышегородских болярцев» (видимо, Вышгород и был местом заключения Святополка) на убийство младшего брата. Предупрежденный о приближении убийц, Б. в своем шатре «пел заутренюю», после молитвы лег на постель и затем был заколот. Вместе с Б. было убито немало его дружинников, в т. ч. св. Георгий Угрин, прикрывший князя своим телом, но нек-рым удалось спастись (в частности, прп. Моисею Угрину, брату св. Георгия; см. также ст. Ефрем Новоторжский, прп.). Тело Б. было доставлено в Вышгород (ок. 15 км к северу от Киева) и погребено у ц. св. Василия.

По данным собственно житийных источников, Б. и его дружинники были убиты в воскресенье 24 июля. Местом их гибели и СС, и летопись называют стан Б. на р. Льте (Альте), близ Переяславля Русского. Полной уверенности в точности данных о месте и дне страстотерпческой кончины Б. нет. В летописном рассказе дата отсутствует; кроме того, по преданию, отразившемуся в СС и летописи, как раз на Льте и именно на месте убиения Б. состоялась в 1019 г. решающая битва Ярослава со Святополком. Это совпадение усугубляется тем, что битва произошла «в пяток», на к-рый и приходилось 24 июля в 1019 г. Сказанное дает повод подозревать, что топографическое и хронологическое приурочение гибели Б. к месту и времени сражения на Льте, возможно, имело место позже, при формировании житийного предания, к-рое подчеркивало роль Ярослава как мстителя за кровь братьев.

Вызванный обманом из Мурома, Г. был убит 5 сент. (и этой даты нет в летописной повести) на пути в Киев, близ устья р. Смядыни, у Смоленска. По ЧН, Г. находился в Киеве, бежал на север (к Ярославу?) и был настигнут убийцами под Смоленском. Тело юного князя похоронили на месте гибели. После Б. и Г. был убит еще один Владимирович - Святослав, княживший в Древлянской земле (к северо-западу от Киева). Развязкой этой кровавой драмы неизбежно должно было стать столкновение Святополка с др. своим братом - новгородским кн. Ярославом. Их четырехлетняя протекавшая с переменным успехом борьба за киевский стол завершилась летом 1019 г. упомянутой битвой на Льте, в к-рой Ярослав одержал окончательную победу. Через нек-рое время (по ЧН, через год после водворения Ярослава в Киеве, т. е. в 1017 или 1020) по приказу Ярослава тело Г. было найдено и перезахоронено рядом с Б. в Вышгороде. Приобретшая в последнее время известную популярность гипотеза, будто убийцей Б. и Г. был Ярослав (Н. Н. Ильин, М. X. Алешковский, А. М. Членов, Поппе и др.), опирается гл. обр. на сканд. Сагу об Эймунде - источник поздний (кон. XIII в.), сбивчивый и скорее лит., чем исторический, и не может быть признана серьезно обоснованной.

Канонизация
События, связанные с зарождением почитания Б. и Г., известны благодаря СЧ и ЧН, к-рые в этой части, видимо, восходят к общему источнику - вышгородским записям. Нек-рое время могила Б. и Г. близ вышгородской ц. св. Василия находилась в забвении или небрежении, судя по тому, что 1-е знамение от мощей святых случилось, когда некоему «варягу», нечаянно наступившему на могилу, опалило ноги исшедшим из-под земли пламенем. «И отътоле начаша не смети близ приступати, нъ с страхом покланяахуся» (Абрамович. Жития. С. 53). Вскоре ц. св. Василия сгорела, но все иконы и богослужебную утварь удалось спасти, что было осознано как заступление св. страстотерпцев. О случившемся сообщили киевскому кн. Ярославу Мудрому и митр. Иоанну I, к-рый в сопровождении «клироса и всего поповьства» отправился в Вышгород и в присутствии князя совершил всенощное бдение в часовне («клетце мале»), выстроенной над могилой Б. и Г. После того как на месте сгоревшей церкви была выстроена новая, тела святых по повелению и при участии митрополита торжественно «изнесоша от земле». При этом раки были вскрыты и засвидетельствованы нетленность мощей и исходившее от них благоухание, затем раки установили в новой церкви «над землею на деснеи стране». От св. мощей начали происходить чудесные исцеления, последовательность к-рых в СЧ и ЧН практически совпадает.

Чудеса 1-е («О хромем» - исцеление отрока вышгородского посадника Миронега) и 2-е («О слепьци») послужили для кн. Ярослава основанием выстроить по совету митр. Иоанна в Вышгороде большую пятиглавую деревянную церковь во имя Б. и Г., освященную 24 июля, куда в тот же день были перенесены мощи св. князей. На этот день, к к-рому приурочивалось убиение Б., был установлен и ежегодный праздник святым. На первой же литургии в новой церкви на глазах князя и митрополита произошло 3-е чудо («о хромем»). В ЧН сообщается в этой связи об уставлении Ярославом для поддержания клира только что построенной церкви десятины от княжеских даней с Вышгорода. Далее и в СЧ, и в ЧН (к-рое содержит еще и рассказ о чуде избавления от оков узников «в некоем граде») за сообщением о кончине Ярослава Мудрого следует повествование о перенесении мощей Б. и Г. в 1072 г. в одноглавую церковь, построенную киевским кн. Изяславом Ярославичем ввиду ветхости храма Ярослава. Это перенесение, наиболее полное описание к-рого сохранилось в СЧ, было много торжественнее предыдущего: в нем участвовали князья (Изяслав, Святослав, Всеволод Ярославичи с сыновьями) и митр. Георгий со своим клиром, ряд др. архиереев (Неофит Черниговский, Петр Переяславский, Никита Белгородский, Михаил Юрьевский), а также настоятели киевских мон-рей, среди к-рых был и прп. Феодосий Печерский. Перенесение мощей состоялось 20 мая, в неделю 7-ю по Пасхе, когда был установлен еще один день поминовения Б. и Г. (указание на 2 мая в Лаврентьевской летописи и родственных ей сводах объясняется, по-видимому, контаминацией с датой перенесения мощей в 1115).

Далее идут рассказы о новых чудесных исцелениях: «о хроме и неме» (чудо 4-е), «о жене сухоруце» (5-е) и «о слепьци» с участием вмч. Георгия (6-е), причем в последнем в уста св. Георгия вкладывается характеристика Б. и Г. как святых, к-рым «дана благодать от Бога в стране сей земля Русьске пращати и исцелити всяку страсть и недуг» (Абрамович. Жития. с. 59-60). На этом похвалой святым заканчивается ЧН, а в СЧ продолжается описание событий, связанных с почитанием Б. и Г. до 1115 г. включительно: неудачной попытки воздвигнуть каменную церковь в честь св. страстотерпцев (начатая при Святославе и завершенная при Всеволоде, она обрушилась сразу же после окончания работ), несостоявшегося аналогичного замысла киевского кн. Святополка Изяславича (1093-1113), окования позолоченным серебром деревянной раки Б. стяжанием Владимира Мономаха (тогда князя переяславского) в 1102/03 г., восстановления рухнувшего каменного храма на средства черниговского кн. Олега Святославича в 1112 г. (см. Борисоглебская церковь в Вышгороде) и, наконец, после смерти Святополка торжественного перенесения мощей страстотерпцев в новую каменную церковь на Антипасху в 1115 г., 2 мая.

Перенесение мощей в большую пятиглавую церковь при Ярославе описано как церковное прославление новых мучеников (сообщение о написании иконы Б. и Г. есть только в ЧН), поэтому была бы важна его более или менее точная датировка, к-рая, однако, оказывается крайне затруднительной. Предположение Шахматова, поддержанное нек-рыми исследователями, будто перенесение состоялось в 1020 или 1026 г., основано исключительно на допущении, что церемония должна была непременно приходиться на воскресный день, как то было в 1072 и 1115 гг. Но тому же условию удовлетворяют и 1037, и 1043, и 1048 гг. Да и вряд ли Ярослав, решив построить церковь в честь Б. и Г., стал бы дожидаться года, когда 24 июля совпало бы с воскресеньем. Время святительства митр. Иоанна I, к-рого в науке почему-то принято считать предшественником упомянутого в летописи под 1039 г. митр. Феопемпта, ничто не мешает отнести и к 40-м гг. XI в., поэтому совершенно не обязательно датировать построение Ярославовой ц. 30-ми гг. этого столетия (Мюллер). Указание СЧ, что перенесение мощей Б. и Г. в построенную Изяславом Ярославичем в 1072 г. церковь имело место «минувшем (после чего? - А. Н.) летом 20» (Абрамович. Жития. С. 55), едва ли можно соотносить с моментом построения Ярославовой церкви, т. к. оно пришлось бы в таком случае на точно засвидетельствованное время святительства митр. Илариона (1051 - не позднее 1054), а не Иоанна. Очевидно, это указание имеет в виду кончину Ярослава, что больше оправдано и контекстом повествования. Если помимо сказанного принять во внимание молчание о Б. и Г. в «Похвале кн. Владимиру» митр. Илариона, датировка к-рой колеблется от 1037 до 1050 г., то наиболее вероятным временем перенесения мощей при Ярославе и учреждения праздника Б. и Г. 24 июля придется признать 2-ю пол. 40-х гг. XI в.

Эта датировка находит себе подтверждение в княжеском именослове. Самые ранние из многочисленных наречений княжичей именами новых святых в семействах как Ярославичей (Глеб, Давид, Роман Святославичи, Давид Игоревич, Борис Вячеславич), так и полоцкого кн. Всеслава Брячиславича (Глеб, Давид, Борис, Роман) определенно относятся еще ко времени жизни Ярослава Мудрого (Глеб Святославич родился не позднее 1050/51, Глеб и Давид, коль скоро именно они были старшими сыновьями Всеслава Полоцкого, не позднее 1053/54), тогда как родившиеся в 1036 г. и неск. ранее двое младших сыновей самого Ярослава были наречены Вячеславом и Игорем, что плохо согласуется с предположением о канонизации Б. и Г. при митр. Иоанне, если последний был предшественником Феопемпта. В то же время следует учесть, что сохранившиеся печати Давида Игоревича, родившегося в 50-х гг. XI в., несут на себе изображение не Г.-Давида, а прор. Давида (Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси Х-XV вв. М., 1970. Т. 1. № 26-28; 1998. Т. 3 [в соавт. с П. Г. Гайдуковым]. С. 21-22, 115). Это наводит на мысль, что названные наречения состоялись еще до внесения имен Б.-Романа и Г.-Давида в святцы, хотя и были следствием почитания князей-мучеников в рамках княжеского рода. В таком случае установление праздника 24 июля при Ярославе следовало бы расценивать как местную канонизацию внутри Киевской епархии (в к-рую входил Вышгород), а общерус. прославление отнести к 1072 г. Датировка общерус. канонизации 1088 г. (А. Н. Ужанков) выглядит неоправданно поздней и основывается на весьма спорной предпосылке, будто ЧН стало первым житийным произведением о Б. и Г., тогда как СС таковым быть якобы не могло (так думал и С. А. Бугославский); против говорит и упоминание Б. и Г. в перечне святых в берестяной грамоте № 906, к-рая стратиграфически приходится на 3-ю четв. XI в. (Янин В. Л., Зализняк А. А. Берестяные грамоты из раскопок 1999 г. // ВЯ. 2000. № 2. С. 6).

А. В. Назаренко
Дни памяти, богослужебные тексты
Наглядным свидетельством быстрого и повсеместного на Руси распространения церковного почитания Б. и Г. может служить внесение памяти 24 июля в месяцесловы; с кон. XI - нач. XII в. она встречается в них постоянно: в месяцеслове Мстиславова Евангелия (нач. XII в.), Юрьевского Евангелия (1119/28 г.), Добрилова Евангелия (1164 г.) и мн. др. Характерно, однако, что ее проникновение в южнослав. месяцесловы фиксируется не ранее 1-й трети XIII в. (серб. Евангелие - Vat. Slav. 4. Fol. 267: Турилов А. Две забытые даты болгарской церковно-политической истории IX в. // Palaeobulgarica = Старобългаристика. 1999. Т. 23. № 1. С. 18. Примеч. 10), что может служить еще одним аргументом в пользу датировки общерус. канонизации Б. и Г. не ранее 1072 г. В древнерус. богослужебных книгах память 24 июля со 2-й пол. XII в. сопровождается знаком креста в круге, отмечавшим главные после двунадесятых церковные праздники. Др. памяти Б. и Г. сильно уступают ей по частотности упоминания. Память перенесения мощей в 1072 г., 20 мая, встречаясь в ряде Прологов XIV-XV вв. (в сохранившихся месяцесловах она отсутствует), затем сливается со значительно более распространенной памятью перенесения в 1115 г., 2 мая, к-рая фиксируется со 2-й пол. XII в.; отдельная память Г. 5 сент. изредка встречается в месяцесловах со 2-й пол. XIII в. В 1369 г. митр. св. Алексий по согласию с князьями св. Димитрием Иоанновичем и Владимиром Андреевичем установил седмичные посты перед памятью Б. и Г. (24 июля), а также перед днями памяти вмч. Димитрия Солунского (26 окт.) и «осенним Юрьевым днем» (26 нояб.) (уставная грамота о новых постах 18 февр. 1369 (мартовского 6876) известна в единственном белорус. списке посл. четв. XVI в.- БАН. Собр. еп. Павла (Доброхотова). № 18. Л. 205). Однако эти посты не вошли в практику Русской Церкви. В московском Типиконе 1610 г. память Б. и Г. указана 3 раза (5 сент., 2 мая и 24 июля). 5 сент.- только память Г. без службы. 2 мая - служба Б. и Г. с полиелеем. Здесь же содержатся указания, как можно соединить их службу со службой свт. Афанасия Великого. 24 июля описана бденная служба Б. и Г. (если желает настоятель), при этом службу мц. Христине указано переносить на повечерие. Память Б. и. Г. 2 мая праздновалась более торжественно, нежели приходящаяся на тот же день память свт. Афанасия Александрийского. В Уставе церковных служб московского Успенского собора (1634) под 2 мая записано: «Афанасию Великому, егда будет невместно вкупе пети с Борисом и Глебом, то пети в 4-й день, трезвон средней, а Борису и Глебу трезвон большой, благовест в ревут» (РИБ. Т. 3. С. 77).

Древнейший корпус литургических песнопений, посвященных Б. и Г., складывался в XI - нач. XII в. Наиболее ранние списки службы Б. и Г. находятся в июльской Минее кон. XI - нач. XII в. новгородского происхождения (РГАДА. Ф. 381. № 121. Л. 28 об.- 31) и Кондакаре при Студийском уставе того же времени (Типографском уставе) (ГТГ. № К-5349. Л. 78). Корпус песнопений князьям-страстотерпцам уже по спискам XII в. состоит из 24 стихир, 2 канонов, 3 кондаков с икосом, седальна и светильна. Мн. песнопения обнаруживают зависимость от СЧ в его первоначальном составе 70-х гг. XI в. (Поппе) или даже в его редакции после 1115 г. (Е. В. Антонова). Количество и состав стихир (3 группы подобнов на хвалитех) показывают, что этот гимнографический корпус отражает не одну, а 3 службы, т. е. на праздники, установленные как при митр. Иоанне I (в 40-х гг. XI в.), так и в 1072 и 1115 гг. В Минее 1-й пол. XII в. автором службы Б. и Г. назван митр. Иоанн (I или II?) (РГАДА. Ф. 381. № 122. Л. 111 об.).

Во всех сохранившихся Стихирарях домонг. периода песнопения Б. и Г. помещены под 24 июля. Под 2 мая известен лишь кондак «Мученика Христова». Наиболее ранние списки служб на 2 мая относятся к кон. XIV в. (РГБ. Ф. 304. № 22 и Ф. 113. № 3), однако они не содержат новых стихир. Специальные стихиры на 2 мая помещены в Минее служебной XV в. и, по-видимому, связаны с творчеством Пахомия Логофета, их нотированные образцы появляются в Стихирарях со 2-й пол. XVI в. Состав песнопений, посвященных Б. и Г., со временем менялся, в частности в XV-XVI вв. исчезли тексты, в к-рых упоминался Святополк.

В Минеях (СТ) служба Б. и Г. есть только 24 июля, она помещена после службы мц. Христины (Июль. Л. 181-191). В Типиконе их память отмечена как полиелейная. В Минее служба бденная (содержит полный корпус песнопений малой вечерни). Тропарь 2-го гласа: « » (в Типиконе 1610 г. указываются 2 тропаря - 2-го гласа на великой вечерне, а на малой - тропарь 4-го гласа « »). Канона 2: 1-й 4-го гласа (ирмос: « », нач: « »), 2-й 8-го гласа (ирмос: « », нач.: « »); они предваряются воскресным каноном Божией Матери 2-го гласа. Кондак, глас 3-й « ».

В Минеях (МП) под 2 мая помещена полиелейная служба Б. и Г. (Май. С. 96-111), содержащаяся в рукописях (Успенский. С. 10, 59), в к-рой присутствуют исторические паремии Б. и Г., напечатанные не на обычном месте паремий, а после кафизм и полиелея под заголовком «Жития чтение». Паремии же в службе те же, что и 24 июля (т. е. общие мученику единому). В службе приведены 4 тропаря (1-й - 4-го гласа « »), 1 канон 8-го гласа (ирмос: « », нач.: « »). Кондак, глас 4-й: « ».

Интересна эволюция распевов стихир Б. и Г. Уже в XII в. прослеживаются по 2 редакции распева, просуществовавшие до сер. XV в. В кон. XV в. складываются новые, единые редакции, распространенные в XVI-XVII вв. В кон. XVI - 1-й пол. XVII в. возникают до 3 редакций знаменного распева, а также путевой распев стихир Б. и Г. Одна из редакций знаменного распева стихиры «Приидите, новокрещении русьстии собори», судя по помете в списке РГБ. Ф. 178. № 766 (Л. 339: «Христианиново знамя»), принадлежит Феодору Христианину. Самым масштабным песнопением, посвященным Б. и Г., является стихира-многогласник «Плотскую богатяща», текст к-рой восходит к СС. Стихира с первых списков представлена 2 редакциями распева с вкраплениями кондакарной нотации; с XVII в. известны 3 редакции распева, отличающиеся развитым мелосом большого диапазона с широкими мелодическими ходами. Стихира «Возъписта Борис и Глеб» легла в основу 2 покаянных стихов о Б. и Г. и духовного стиха XIX-XX вв.

По текстологическим данным, примерно на рубеж XI-XII вв. приходится создание др. богослужебных произведений о Б. и Г.- древнейших проложного сказания и паремийных чтений (впрочем, согласно Л. С. Соболевой, первоначальное паремийное чтение было создано еще при Ярославе Мудром). Древнейшие паремийные чтения в службах Б. и Г. не заимствованы из библейских книг, что уникально для визант. обряда. Паремии, как и древнейшее проложное сказание, восходят к летописной повести в составе Начального свода. В тексте есть аллюзии на места ВЗ, использующиеся в паремиях,- т. о. составители, видимо, хотели уподобить эти паремии обычным библейским. Заголовки чтений, несмотря на содержание, библейские: «От Бытия чтение» (иногда «От Притч чтение»). 1-я паремия содержит поучение о любви и ненависти между братьями, 2-я и 3-я описывают историю убийства Б. и Г. и войны Ярослава со Святополком (Успенский. С. 9-11, 112-118). Возможная причина появления в рус. книгах необычных паремий - влияние зап. богослужения, в к-ром библейские чтения в дни памяти вел. святых могли заменяться житиями (см. в ст. Бревиарий). Древнейшим известным списком паремий Б. и Г. является список XIII в., приплетенный к Захарьинскому Паремийнику 1271 г. (РНБ. Q. п. I. 13. Л. 256-264 об.; Паремийник РГАДА. Тип. № 49 [156], в лит-ре нередко относимый к XII в., на самом деле создан в 1-й пол. XV в.- Каталог славяно-русских рукописных книг XI-XIV вв., хранящихся в ЦГАДА СССР. М., 1988. Ч. 2 № 112). В печатных изданиях XVII в. эти чтения были заменены библейскими (общие мученику единому), хотя Типикон 1610 г. следует более старой практике и указывает житийные паремии (Л. 797 об.). В рукописях встречаются примеры использования летописных паремий Б. и Г. также 15 июля - в день памяти равноап. Владимира (Устав Иоси-фо-Волоколамского мон-ря 1553 г. ГИМ. Син. № 337. Л. 335; Минея XV в. ГИМ. Увар. № 769-1° и др.- Успенский. С. 43, 82-83).

В рукописных Уставах на память Б. и Г. могли использоваться кроме житийных библейские паремии (причем нередко помещались и те, и др.). В ранних рукописях - чтения Быт 4. 8-15, Притч 3. 34-35; 4. 1-22 и 1 Ин 4. 20-21; 5. 1-5. В рукописях с XV в. 2-е и 3-е чтения др.- Ис 43. 9-14 и Прем 4. 7-15 (это 1-е и 3-е чтения мученику единому по Общей Минее, они же содержатся и в совр. службе Б. и Г.). В нек-рых рукописях для службы Б. и Г. паремии заимствованы из службы ап. Иоанна Богослова (они же общие апостолу единому): напр., в июльской Минее XV в., ГИМ. Син. № 518. Л. 162 об.- 164; эти же чтения указаны в Часослове (Краков, 1491. Л. 262 об.) (Успенский. С. 23-27, 119).

Наиболее ранним списком проложного сказания о Б. и Г. является список 1-й пол. XIV в. (РГАДА. Ф. 381. № 173. л. 162в - 163г). Ок. сер. XV в. было написано (вероятно, Пахомием Логофетом) новое проложное житие Г. (нач.: «Бысть по убитии святаго страстотерпца великаго мученика Бориса, посла убийцы тый против блаженнаго Глеба»), снабженное двустишием («Како не въспоется Глеб, спострадавый брату своему Борису. Тленнолюбный брат нетленнолюбные страдалци погуби»). Тем же автором были созданы двустишия на память перенесения мощей (2 мая) и посвященное Б. на общую память мучеников 24 июля (соединено здесь с сентябрьским стихом Г.). Все эти памятники сохранились в составе особой разновидности Стишного пролога, дополненной значительным числом житий рус. святых и сохранившейся в списках западнорус. происхождения начиная с 3-й четв. XV в. (Турилов А. А. Южнославянские памятники в лит-ре и книжности Литовской и Московской Руси XV - 1-й пол. XVI в.: Парадоксы истории и географии культурных связей // Славянский альманах. 2000. М., 2001. С. 256, 257, 276, 277).

А. В. Назаренко, Н. С. Серёгина, А. А. Турилов
Храмостроительство
в честь Б. и Г. было обширно на протяжении почти всех этапов рус. церковной истории. В течение домонг. периода центром почитания св. князей-страстотерпцев являлась посвященная им церковь в Вышгороде, куда совершались паломничества, особенно на престольный праздник 24 июля (ср. рассказ о такой паломнической поездке одного киевского семейства: Багрий А. Киевский список чуда св. Николая об утопшем детище // ИОРЯС. 1914. Т. 19. Кн. 2. С. 276-279), и где кроме св. мощей князей-страстотерпцев хранились и др. борисоглебские реликвии, в частности меч Б., в 1155 г. увезенный во Владимир св. кн. Андреем Юрьевичем Боголюбским. Храм в Вышгороде был разрушен в 1240 г., во время нашествия татаро-монголов на Киев, тогда же были утрачены св. мощи князей. В 1-й пол. XVII в., несмотря на то что в Вышгороде никто не жил, на месте древнего храма был выстроен правосл. деревянный храм, сожженный поляками в 1651 г. и восстановленный в кон. XVII в. В 1860 г. на его месте поставили небольшую каменную церковь, сохранившуюся до наст. времени. Первая попытка обретения мощей Б. и Г. в Вышгороде была сделана в 1743 г. Киевским митр. Рафаилом (Заборовским) по распоряжению имп. Елизаветы Петровны; поиски мощей производились также в 1814 и 1816 гг., однако все эти попытки были безуспешны.

Уже к нач. 70-х гг. XI в. на местах гибели обоих князей были построены деревянные церкви, к-рые со временем были заменены каменными: в 1117 г. киевский кн. Владимир Мономах заложил каменную церковь на Льте, а в 1145 г. (вероятно, 5 сент.- Воронин, Раппопорт. Зодчество Смоленска. С. 37-38. Прим. 4) его внук смоленский кн. Ростислав Мстиславич - на Смядыни; почти сразу при них возникли мон-ри (на Льте - ранее 1073, на Смядыни - не позднее 1138 ). Мон-рь на Льте был сожжен половцами в 1154 г. В 1660 г. иноки Межигорского Преображенского мон-ря получили грамоту от царя Алексея Михайловича на строение мон-ря «на крови» Б., однако мон-рь по неизвестным причинам не был создан; в 1664 г. протопоп переяславского Успенского собора Григорий Бутович поставил здесь каменный крест. В кон. XVII в. упоминается ц. во имя Б. и Г. неподалеку от места гибели Б., на др. берегу Льты; храм был возобновлен в 1784 и 1839 гг., ежегодно 2 мая к нему совершался крестный ход из переяславского Вознесенского собора. Др. центром почитания Б. и Г. являлся мон-рь на Смядыни, связанный, очевидно, больше с памятью Г.: ср. предание об исцелении здесь в 1177 г. князей Мстислава и Ярополка Ростиславичей, ослепленных в ходе их конфликта со своим дядей владимиро-суздальским кн. Всеволодом Юрьевичем Большое Гнездо, «сентября 5 день, на убиение Глебово» (ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 244). В 1191 г. сюда из Вышгорода были торжественно перенесены пустые старые раки от мощей Б. и Г., о чем сохранилось проложное чтение под 11 июня, очевидно, днем освящения каменной церкви. Мон-рь на Смядыни существовал до нач. XVIII в. (В древнейших борисоглебских памятниках нередко прослеживаются явные следы преимущественного почитания Г. Таковы, в частности, кресты-мощевики XII в., к-рые несут изображение Г. на лицевой стороне, а Б.- на оборотной. Эти факты пока не нашли убедительного объяснения.)

В XII в. был воздвигнут существующий поныне Борисоглебский собор в Чернигове (до 1123); аналогичные каменные постройки появились в Рязани (вероятно, в 20-30-х гг.), Ростово-Суздальской земле (Борисоглебская церковь в Кидекше под Суздалем, 1152 г.), Полоцке (сер. XII в.), Новгороде (1167 г.; см. Борисоглебская церковь в Детинце), Городне (Коложская ц. в Гродно) (80-90-е гг.), Новогородке (совр. Новогрудок) и др., при многих из них позднее сложились мон-ри. Кроме того, в домонг. период в честь Б. и Г. были созданы мон-ри: Новоторжский, в Турове (существовал в XII в.), Нагорный в Переславле-Залесском (позднее был домовым митрополичьим, закрыт в 1764).

Посвящение храмов и мон-рей Б. и Г. не прекращалось и в последующее время. Борисоглебские храмы были построены: в Ростове (1287), Муроме (упом. в 1327), Рязани (1689), Суздале (1749), в с. Старове (совр. Угличский р-н Ярославской обл.; 1753), Юрьеве-Польском (1792-1808), в с. Волохове (совр. Александровский р-н Владимирской обл.; 1805-1831), в с. Любодицы (совр. Бежецкий р-н Тверской обл.; 1822-1833), в С.-Петербурге (Синопская наб.; 1869-1882, снесен в 1975), на Смоленщине - в пос. Хиславичи (1880) и в с. Борисоглебском (совр. Сычёвский р-н; храм постройки 1771 г., в 80-х гг. XIX в. был перевезен туда из с. Ильинского), в с. Госома (совр. Брянская обл.; 1895-1900) и мн. др. Неск. церквей были посвящены Б. и Г. в Новгороде: на воротах кремля (1331), «в Плотниках» (1377, 1536, в 1992 передана Церкви). Значительное число Борисоглебских храмов существовало в Москве и предместьях города: у Арбатских ворот (1522, 1764, снесен в 1930), на Поварской ул. (нач. XVII в., 1798-1802, снесен в 1936, на его месте стоит Российская академия музыки им. Гнесиных), верхний храм церкви в Зюзине (1688, освящен в 1704, возвращен Церкви в 1989), в Дегунине (1866, возвращен Церкви в 1991), а также в Подмосковье: в селах совр. Серпуховского р-на Дракине (1684, 1882, в наст. время подворье серпуховского Введенского мон-ря) и Енине (1828), в Коломне (1716-1726), в г. Раменское (1725-1730), в г. Руза (1801), в дер. Куртниково (совр. Истринский р-н; 1809) и др. В кон. XX в. были воздвигнуты Борисоглебские храмы в Киеве (ул. Василя Касьяна, 1993) и Москве (Арбатская пл., 1997).

В XIV - нач. XX в. существовали мон-ри во имя Б. и Г.: Ушинский на берегу р. Ушны близ Мурома (ранее 1345-1764), в Новгороде «с Загзенья», или «с Гзени» (ранее 1386 - нач. XVII в.), в Полоцке (ранее 1396 - XVII в.), на р. Сухоне в Тотемском у. Вологодской губ. (ранее 1479-1764), в Сольвычегодске (ранее 1498 - XVII в.), в Можайске (2-я пол. XVI-XVII в.), в Переславле-Залесском «на Песках» (нач. XVII в.- 1764), в Суздале (ранее XVII в.- 1764), в Чернигове (1654 - после 1917). В наст. время действующими являются новоторжский Борисоглебский мон-рь, Борисоглебский на Устье муж. мон-рь в пос. Борисоглебский Ярославской обл. (основан в 1363), дмитровский во имя Бориса и Глеба мон-рь (основан в 1388), Аносин Борисоглебский ставропигиальный жен. мон-рь в Истринском р-не Московской обл. (основан в 1823), Борисоглебский жен. мон-рь в с. Водяном Харьковской обл., Украина (основан в 1997).


А . В . Назаренко, П . С . Павлинов
Почитание
Б. и Г. в России с самого начала обнаружило 2 составляющие. Древнейшая служба прославляет князей-страстотерпцев преимущественно как целителей: «Божию благодать приимъша, исцеляета болящая», «притекающе к раце ваю, исцеления дары приемлем: вы - божествьная врача еста» и т. д. (Абрамович. Жития. С. 136). Но уже в похвале святым в СС находим наряду с этим также и представление о Б. и Г. как о заступниках Русской земли и небесных помощниках рус. князей: «Ваю пособиемь и защищениемь князи наши противу въстающая дьржавьно побеждають... вы бо... земля Русьскыя забрала, и утвьржение, и меча обоюду остра, имаже дьрзость поганьскую низълагаем и дияволя шатания в земли попираем» (Там же. С. 49).

Очевидно, это представление продолжает почитание Б. и Г. внутри княжеского рода, к-рое прослеживается, как уже говорилось, еще до их общецерковной канонизации и тесно связано с характером подвига святых: хотя убийцы Б. и Г. не предлагали им отречься от веры во Христа, св. князья являются истинными мучениками - свидетелями Царства Божия. Их подвиг мученичества основывается на Христовой заповеди о любви. Они не пожелали силой настоять на своем земном княжеском праве, предпочтя земному царствованию «цесарьство нераздрушимое». (В этом отношении несомненна близость их подвига к подвигу св. Вячеслава, кн. чешского, осознававшаяся, напр., автором СС, к-рое и текстуально обнаруживает связь с памятниками святовацлавского круга X в.) Б. и Г. предпочли погибнуть, но не «противитися старейшему брату» (Абрамович. Жития. С. 10, 33). Эта центральная идея борисоглебского культа наряду с проклятием братоубийцы Святополка как «второго Каина» служила мощным стабилизирующим фактором политической системы Др. Руси, к-рая во многом была построена на принципе сеньората - генеалогического старейшинства внутри княжеской династии. Подвиг Б. и Г. как бы освящал собою эту систему, требуя от младших князей послушания старшим, а от старших - справедливости к младшим. О необходимости хранить мир между князьями и подчиняться старшему в роду говорится в созданном, вероятно, во 2-й пол. XII в. произведении «Похвала и мучение святых мученик Бориса и Глеба» (больше известном, по заглавию др. редакции, как «Слово о князьях»). В «Похвале» прославляются черниговский князь-миротворец Давид Святославич и его сын Святослав (см. ст. Николай Святоша, прп.) как достойные продолжатели дела Б. и Г. Летописец сравнивает с Б. и Г. погибших в усобицах князей Ярополка Изяславича († 1086 ) и св. Андрея Боголюбского († 3.06.1174) (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 207, 368); князья, затевавшие смуты, в летописях уподобляются Святополку (Там же. Стб. 307, 440 и др.). Почитание Б. и Г. как миротворцев выражалось также в том, что у их гробницы князья клялись в соблюдении договоров.

С течением времени все более укреплялась вера в Б. и Г. как защитников Русской земли и помощников рус. князьям, позднее царям («сродникам» Б. и Г.) в войнах. Заступничеством Бога и Б. Владимир Мономах объясняет свое избавление от половцев по пути из Чернигова в Переяславль (БЛДР. Т. 1. С. 468). Рассказ о чудесном явлении Б. и Г. перед Невской битвой (1240) читается в первоначальной редакции Жития св. блгв. кн. Александра Невского (Бегунов Ю. К. Памятник рус. лит-ры XIII в. «Слово о погибели Русской земли». М.; Л., 1965. С. 164-165, 168). Победа на Чудском оз. в 1242 г. также была одержана «святою мученику Бориса и Глеба... великими молитвами» (НПЛ. С. 78). С помощью Б. и Г. связывали взятие новгородцами швед. крепости Ландскрона в устье Невы в 1301 г. (Там же. С. 91). В 1327 г. кн. Александр Михайлович поднял в Твери восстание против татар «молитвою новоявленою мученик святых царей рускых Бориса и Глеба» (ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 400). В памятниках, посвященных Куликовской битве, чудесная помощь Б. и Г. показана по-разному. В «Задонщине» читается: «Борис и Глеб молитву воздают за сродникы». В Летописной повести говорится о небесном войске во главе с арх. Михаилом, в рядах к-рого сражались св. князья-страстотерпцы. В «Сказании о Мамаевом побоище» приводятся слова воеводы Д. М. Боброка-Волынского, что он ждет победы над татарами «молитвою святых страстотерпец Бориса и Глеба»; далее рассказывается о видении Б. и Г., сражавшихся с татарами (Повести о Куликовской битве. М., 1959. С. 12, 36, 65). В XVI в. к Б. и Г., как и к др. рус. святым, обращаются за помощью в важных военных предприятиях, напр. перед взятием Казани (ПСРЛ. Т. 13. С. 194). Перед походом рус. войск на Полоцк в 1563 г. был устроен крестный ход и молебен в ц. во имя Б. и Г. на Арбате, туда же была принесена Донская икона Божией Матери, к-рую царь Иоанн IV взял в поход. Около той же церкви митр. свт. Макарий с духовенством встречал возвращавшегося из похода царя (Там же. С. 305, 346). Во время нападения на Москву в 1572 г. крымского хана Девлет-Гирея мон. Рождественского мон-ря во Владимире Антоний удостоился видения св. князей, вместе с Александром Невским спешивших на помощь царю Иоанну Грозному. По свидетельству царя Алексея Михайловича, в ходе русско-швед. войны Б. и Г. являлись ему при осаде рус. войсками Динабурга (Даугавпилса) (1656); город был взят через неделю (31 июля) после празднования памяти св. князей (24 июля) и назван в их честь Борисоглебовым городом. Св. князья-страстотерпцы повелели также царю в память о царевиче-мученике Димитрии Иоанновиче переименовать захваченную русскими крепость Кокенгаузен (Кокнесе) в Царевичев Дмитриев град.

А . В . Назаренко, Б . Н . Флоря
Почитание Б. и Г. за пределами Руси началось уже в XI в. В 1095 г. частицы мощей св. князей («reliquiae sancti Glebii et socii eius» - Fontes rerum Bohemicarum. Pragae, 1874. Т. 2. Р. 251) покоились в одном из алтарей чеш. Сазавского м-ря, в к-ром в то время богослужение совершалось на слав. языке. Очевидно, к XII в. относится приписка к греч. Прологу сурожского происхождения под 24 июля: «τῇ αὐτῇ ἡμέρᾳ μνήμη τῶν ἁγ[ίων] νεοφαν[έντ]ων μαρτύρων ἐν ῥωσικοῖς χώραις δα[υὶ]δ καὶ ῥωμανοῦ» (в этот день память святых новоявленных мучеников в земле Русской Давида и Романа: Антонин (Капустин), архим. Заметки XII-XV века, относящиеся к крымскому городу Сугдее (Судаку), приписанные на греческом синаксаре // ЗапООИД. 1863. Т. 5. С. 620; Бенешевич. Армянский Пролог. С. 208-209). Ок. 1200 г. новгородец Добрыня (впосл. Новгородский архиеп. Антоний) видел в к-польском соборе св. Софии большую икону Б. и Г.; упоминает он и о к-польской церкви, посвященной святым (Лопарев Х. Книга паломник: Сказание мест святых во Цареграде Антония, архиеп. Новгородского, в 1200 г. // ППС. 1899. Т. 51. С. 15; Janin. Églises et monastères. P. 65). Согласно уникальному свидетельству краткого летописчика, сохранившегося в списке сер. XVI в., построение борисоглебской ц. «в Цареграде в Испигасе» отнесено к 6625 (1117) г. (РГАДА. МГАМИД. Ф. 181. № 478. Л. 471-471 об.), хотя эта дата и вызывает известные сомнения (она дублирует дату построения церкви на Льте; кроме того, Русь находилась тогда в состоянии войны с Византией). Проложное сказание о Б. и Г. в кон. XII - нач. XIII в. вошло в арм. синаксарь, неясно, впрочем, через греч. посредство или прямо.
Почитание рус. князей-мучеников (наряду с почитанием прп. Феодосия Печерского, св. кнг. Ольги и рус. праздником перенесения мощей свт. Николая, архиеп. Мирликийского) получило широкое распространение в южнослав. странах (в первую очередь в Сербии) в XIII - 1-й пол. XIV в. Предпосылкой этого явилось оживление русско-южнослав. церковно-культурных связей (в основном через посредство Афона и К-поля) в посл. четв. XII в., после освобождения Болгарского и Сербского гос-в от визант. владычества. Июльская память Б. и Г. представляет довольно обычное явление в месяцесловах серб. Апостолов и Евангелий до сер. XIV в. (старший пример - Евангелие апракос 1-й пол. XIII в.: Vat. Slav. 5), неск. реже ее содержат болг. рукописи (старший пример - Тырновское Евангелие 1273 г.: Загреб. Архив ХАЗУ. IIIа 30); уникальным примером (в болг. Апостоле 2-й пол. XIII в.: София. НБКМ. № 882) представлена память перенесения мощей 2 мая. Агиографические тексты, посвященные Б. и Г., отличаются в средневек. южнослав. традиции значительным разнообразием. Южнослав. списки нестишного Пролога XIII-XIV вв. могут содержать одну из 2 редакций сказания об убиении мучеников (краткую (под 24 июня!) - ГИМ (Увар. 70-1о. Л. 331 об.- 332 (серб. рукопись кон. XIII в.) или более пространную (под 24 июля), созданную на основе рус. проложного жития и известную в целом ряде списков), сказание об убиении Г. под 5 сент. и память перенесения мощей (2 мая), без текста либо сопровождаемую разными вариантами краткого сказания (Павлова Р. Сведения о Борисе и Глебе в южнослав. письменности XIII-XIV вв. // Palaeobulgarica. 1988. № 4. С. 26-40; она же. Жития рус. святых в южнослав. рукописях XIII-XIV вв. // Славянска филология. София, 1993. Т. 21. С. 94-95). В серб. Кондакаре нач. XIV в. (в составе пергаменного сборника, переписанного мон. Равулой - ГИМ. Хлуд. № 189) помещены кондак и икос на июльскую память Б. и Г. Сокращенная по сравнению с рус. списками служба на июльскую память Б. и Г. (скомбинированная со службой мц. Христине) содержится в ряде серб. служебных Миней кон. XIII - 1-й пол. XIV в. (ГИМ. Хлуд. № 156, 160; Сербия. б-ка мон-ря Высокие Дечаны. № 32 - «Оливерова Минея»). Довольно часто Б. и Г. именуются в южнослав. рукописях (в памятях и заголовках текстов) «царями русскими» (или «рушькими»). Случаи посвящения им храмов в Болгарии и Сербии в ср. века неизвестны.