Средства и цели. (Слово в день нового 1908 года)

Едва ли найдётся в минувшей истории другое время, когда бы человечество жило так напряжённо, как в наши дни, когда бы оно так быстро меняло направления мысли, выводы философии, воззрения нравственные, теории научные, учения государственные и социальные. Трудно исчислить все эти веяния в области умственной жизни современных людей, если иметь в виду все мельчайшие, часто неприметные оттенки в той или другой философской школе или научной теории; ещё труднее безошибочно указать то из них, которое можно признать главным и основным не в количественном отношении внешнего успеха, а в качественном отношении внутреннего всестороннего влияния на жизнь: трудно подметить таинственное биение пульса исторической жизни человечества. Остановимся, однако, на том, что, по крайней мере, более всего бросается в глаза, и что большинством признаётся за характеристическую черту нашего времени: это, без сомнения, прежде всего огромный материальный прогресс, развитие точных наук, изучение сил природы и подчинение их человеческому гению, – всё то сложное воздействие человека на окружающую его среду, в зависимости от развития, обогащения и совершенствования духовной жизни человека, которое теперь принято называть общеупотребительным и широким по значению словом: культура. Культурные успехи минувшего века не подлежат сомнению. Рядом с этим явлением и в связи с ним мы видим страстное увлечение вопросами государственного и общественного строительства, целый ряд государственных теорий, которыми и создан современный идол – так называемое культурно правовое государство.

Было время, мыслящие классы Европы охвачены были глубокой и воодушевлённой верой в силу и не престающее значение успехов культуры: и мнилось, что нет больше тайн для человека, что наступает пора полного расцвета жизни людей, и наука с её мощными победами над природой принесёт, наконец, человеку желанное счастье, свободу, самостоятельность, богатство, устроит и рай на земле. Позитивные и материалистические увлечения и мечтания в этом роде, с их необыкновенной самоуверенностью, с их горделивым презрением к верованиям и убеждениям минувших веков, памятны и нашему русскому обществу, тем поколениям его, которые живут и действуют и доныне. Но на глазах этого же поколения, как знаменательное явление «конца века», сначала робко и редко, потом чаще и смелее стали раздаваться возгласы сомнения, разочарования, усталости, уныния, наконец, и полного отрицания по отношению к этой объявленной новой вере. И на Западе, и у нас заявлялось не раз о «крушении науки». На место прежнего увлечения культурными успехами века раздались возгласы и целый теории, отрицавшие и труд – основу культуры, и формы общественной жизни человечества, сложившиеся под культурными влияниями, даже самую идею государства, наконец, и самую науку, её значение, пользу, смысл и необходимость. На глазах поколения, фанатически преданного точной науке и думавшего, что оно безвозвратно похоронило в могиле религиозные и нравственные идеи прежних веков, вдруг совершалось «возрождение спиритуализма». А, в общем, действительно, необыкновенно возрос интерес к нравственным и религиозным вопросам, и увлечение этими вопросами сделалось как-то вдруг самым могучим веянием в духовной жизни Европы «конца века». Люди средних лет ещё помнят такое всеобщее увлечение.

При таком направлении умов глашатаи новых учений и теорий, естественно, стали искать опоры и подтверждения своим выводам в христианстве, и неожиданно какое-то «новое очищенное христианство» было объявлено авторитетным врагом почти всех государственных и общественных явлений современности, начиная от государства, собственности и суда, и кончая даже самой Церковью... Объявлено оно, между прочим, врагом и науки и культуры; новые течения мысли искали опоры в учении Христа, подобно тому, как в нём же силились найти себе оправдание социалистические теории. Так было в Европе, так было и так стоит дело и у нас. Нельзя сказать, чтобы такая проповедь осталась бесследной; по крайней мере, у нас, на Руси, она взволновала и увлекла немалую часть интеллигенции, отдавшейся религиозным исканиям, но оторванной от живого церковного предания. Без авторитета, без руководства, без связи с прошлым эти ищущие истины «всегда учатся, но никогда не могут дойти до познания истины» (2Тим. 3:7); «желая быть законоучителями, не разумеют ни того, о чём говорят, ни того, что утверждают» (1Тим. 1:7); и доселе они принимают новоизмышлённое, якобы «очищенное» христианство за истинное слово Христа. Удивительно быстро меняются настроения и увлечения людей. Десять лет назад, как мы заметили, было всеобщее увлечение вопросами религиозными, искание «правды Божией», желание знать «волю Божию», раздавалось «новое евангелие» и его заповеди: не противься злу, не суди никого, не убивай, не насилуй... Но вот три года назад началось революционное движение, и первое, что оно стало крушить, была религия. Печать стала атеистической; стали издаваться книжки, ниспровергающие всякие религиозные верования, которые были объявлены «религиозной чумой», бурным потоком пронеслось увлечение «экономическим материализмом» вместо недавнего искания «смысла жизни в воле Божией» и закончилось необыкновенно напряжённой проповедью чисто материалистического социализма. Ещё жив учитель и кумир, которым увлекалось русское общество десять лет назад, – граф Толстой, и вдруг, на наших глазах, в эти последние три года он недавними своими ярыми поклонниками объявлен сумасшедшим и совершенно забыт, а его призывы и теории объявлены безумными бреднями. Христианство, однако, ещё не объявили окончательно упразднённым, а работой толстовщины всё-таки воспользовались: устранив Церковь, иерархию, догматы, предания, историю христианства, ныне обращают его в средство оправдать самую революцию и анархию, со всеми их кровавыми ужасами, оправдать новые государственные теории вплоть до «нового социалистического государства и новой нравственности»107.

Как нам относиться к этому явлению? Явление это – в общем, не новое: и при апостолах не все проповедали Христа с добрым расположением, некоторые же проповедали о нём нечисто, по зависти и любопрению (Флп. 1:16), и поступали как враги креста Христова (3:18). И теперь мы найдём оценку указанной новой проповеди и всех на наших глазах сменивших одно другое увлечений человеческих в предупреждениях св. апостола: «Умоляем вас, братие, щедротами Божиими не сообразоваться веку сему» (Рим. 12:1–2); «блюдитеся, – будьте осторожны, – да никтоже вас будет прельщая философией и тщетной лестию, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христе» (Кол. 2:8).

Как же, в самом деле, смотрит на культуру и науку истинное христианство, беспрерывно и неизменно от времени Христа и апостолов исповедуемое в Церкви? Действительно ли оно – враг культуры и союзник новых течений европейской мысли? И как оно смотрит на весь общественный быт людей и государственное строительство, стоящее в связи с культурными успехами?

Христианство ясно объявляет главным началом жизни человека его дух, а не тело. Это не значит, конечно, что телесную сторону в нашем существе оно считает врагом нашим: нет, по взгляду христианства, и тело, как ближайшее естественное условие самосознания духа (путём противоположения его телу), деятельности его и развития, должно почитаться нами благом, и даже в загробном бытии совершенствование человеческого духа, по воле Божией, будет сопряжено с телесной жизнью, хотя и иной, чем теперешняя. Но подобно всякому другому благу и тело тогда только становится личным и действительным благом человека, когда оно является не самодовлеющей и конечной целью для человека, а средством его духовной нравственной самодеятельности и употребляется сообразно с идеальными целями духа. Цели же эти достигаются при условии, если дух не подчиняется слепым инстинктам, влечениям и требованиям тела, но осмысливает их сознательной и разумной идеей и господствует над ними, направляя их к достижению нравственных целей. Но человек не напрасно называется «микрокосмом» – малым миром; в его жизни мы нередко видим аналогию всего мира великого. И мировой порядок, в котором мы находимся, есть такой нравственный порядок, в силу которого природа служит орудием и средством к осуществлению закона добра... Отсюда и возможность, и истинное значение культуры вообще, которой начало положено в словах Господа к первозданной чете человеческой: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте и владычествуйте ею» (Быт. 1:28), причём, заповедано хранить и возделывать даже самый рай (Быт. 2:15). Отсюда же воззрение на государственный строй: он – не цель, он – только средство к высшей цели, к осуществлению закона – добра, к осуществлению начал царства Божия.

Поясним мысль примером. Дикарь во всём зависит от окружающей его среды: ему нужно ежедневно найти добычу для пропитания, согреваться от стужи, искать убежища от жары, найти приют для отдыха и безопасного ночлега в пещере; на дереве, в степи и в лесу, нужно спасаться от дикого зверя... Что останется ему среди этих тревог для заботы о духе? Когда ему заняться высшими вопросами бытия, удовлетворить жажде Бога и святости? Внешняя культура и внешний строй жизни и идут к нему в этом отношении на помощь; постепенно развиваясь, они дают человеку больше и больше простора для духовной жизни. Удобный, тёплый кров, безопасность от врагов, обеспеченность в пропитании, удобства сношений с подобными себе, общение с ними, взаимная помощь, взаимный обмен мыслями и чувствами, ограждение прав жизни, собственности, покоя, – всё это избавляет его от ежедневных, заполняющих день и ночь забот и треволнений и обеспечивает обогащение и расцвет духовной стороны человеческой жизни. С этой стороны культура, действительно, есть процесс одухотворения человека, уменьшения в нём животности. В таком смысле, как орудие, как средство для достижения высших идеальных целей, материальная культура не может быть злом; она имеет все права на существование, как путь осуществления заповеди Господней человеку господствовать духом над землёй. С этой именно стороны культурные успехи благословляются и христианством, как благо; и само христианство, среди всех стран и народов, его исповедующих, всегда неизменно способствовало расцвету культуры и культурной государственной жизни, а среди диких народов полагало и первые их зачатки. Даже обители отрёкшихся от мира особых избранников, например, в древней России, сослужили великую службу в деле осуществления культурных задач нашего народа.

Но над всей совокупностью действий человека господствует закон, указанный святым апостолом: для чистых всё чисто; а для осквернённых и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их, и совесть (Тит. 1:15). Прав был один из мыслителей, говоривший, что всё прекрасным исходит из рук Творца, но всё может быть испорчено в руках человека... Естественна и законна, например, потребность пищи, но грех обращает её нередко в чревоугодие и обжорство, недостойное и позорное для человека; законна потребность питья, но грех обращает её в пьянство; естественно и необходимо желание отдыха, но грех может обратить его в расслабляющую леность. В указанных случаях совершается превращение средства в цель: человек не для того есть и пьёт, чтобы жить, но, обратно, – живёт для того, чтоб есть, и тогда тело, служебное орудие духа, порабощает себе самый дух. И в отношении материальной культуры, под влиянием греха и чувственности, с течением времени совершается подобное же роковое превращение: она обращается из средства в цель. В этом случае она порабощает себе дух человека, и мы тогда наблюдаем поучительное сближение крайностей: что мы видели в жизни дикаря, условиями своего существования, вследствие отсутствия или слабого развития культуры, поставленного в невозможность заботиться о потребностях духа. Это самое мы наблюдаем и в положении современного культурного человека, поработившего себя условным привычкам и потребностям культурной жизни настолько, что ему нет ни времени, ни возможности отдаться заботам о своём духе. Так сходятся низ и верх культурной жизни... Один из исследователей европейской жизни говорит об этом явлении следующее: «Как можете вы заботиться о своей душе, когда вы посвящаете столько времени различным безделушкам, кружевам, драгоценностям, или даже золотым карандашам с жемчугом на конце, или орхидеям, которые украшают так богато ваш стол. Эти безделушки, выбранные с таким старанием у одного из модных поставщиков, которыми вы любите окружать себя, совершенно порабощают ваше внимание. Эта утончённая роскошь, которая холит ваше тело, ведёт вас к падению»108.

Совершенно такое же явление наблюдаем мы и относительно увлечений вопросами государственного строительства в наши дни: совершается то же превращение средства в цель, то же поклонение государству, как идолу, забвение его нравственного предназначения. А в результате – то же сближение крайностей: если дикарь был рабом окружающей среды, вследствие отсутствия государственных форм жизни, то современный человек – раб этих самых форм; если же он не видит их высшего смысла, – что неизбежно при превращении средства в цель, – то это рабство давит, как рок, и, в конце концов, вызывает восстание против потерявшего смысл государства и проповедь другой крайности: первобытной анархии дикаря. Так опять сходятся крайности, низ и верх культурной жизни.

Итак, не культура сама по себе виновата в этом порабощении человеческого духа, а сам человек с его страстями, с его греховными забвением Бога и своего высшего предназначения. Но из того, что злые люди пользуются огнём для поджога зданий и причиняют этим вред ближним, едва ли следует, что мы все должны погасить наши свечи и отказаться от огня в наших жизненных потребностях. То же нужно сказать и относительно отрицаний культуры. Не сама по себе она подлежит уничтожению, а подлежит уничтожению её ложное, себялюбивое, чувственное и греховное направление. Нравственно-религиозная цель и нравственно-религиозная основа – вот что является необходимостью и не для одной культуры, но и для всех сторон человеческой жизни: и государство, и власть, и законодательство, и суд, и просвещение, – всё должно быть проникнуто нравственным характером, всё должно развиваться в зависимости от тех начал, которые принесены на землю и указаны христианством. Иначе, справедливо можно будет назвать всю жизнь человечества деятельностью без смысла и цели, без побуждений позади, без результатов впереди. Нельзя безнаказанно подавлять религиозные и нравственные инстинкты. Без них культура, как бы она ни была блестяща, не даёт человеку желанного счастья и, утучняя его тело, тем более заставит голодать его дух. И вот, как бы в отрезвление от неразумных увлечений одними внешними формами жизни и успехами культуры, мы слышим, вновь начинают раздаваться теперь призывы к религии, к христианству, или, как выражаются иностранные писатели, к «давно забытым преданиям». Но, видно, и здесь не суждено заблудшим сразу стать на прямую дорогу. Странно говорить, – а говорят опять о христианстве вне Церкви, или о Церкви будущего, о христианстве самоизмышлённом, изуродованном по единоличному вкусу отдельного ума, способного вообще к ошибкам, односторонностям и заблуждениям. Возродившееся религиозно-философское Общество в столице, возникающие по образцу его кружки в других городах России, целый ряд писателей проповедуют именно такое христианство, подавая духовно алчущим вместо хлеба – камень и вместо рыбы – змею. Такое христианство, естественно, ни для кого не обязательно, как не освящённое высшим авторитетом. Говорить о таком христианстве вне Церкви не то же ли самое, что, при современных условиях, говорить об общественной жизни вне государства? Скажем правду: писателям, так сказать, одновременно набожным и неверующим, страдающим от разлада, который они носят в себе, как осадок пережитых веяний века, страдающим от противоречия между жаждой веры и остатками скептицизма, – таким писателям и учителям не суждено восстановить в других потерянное душевное равновесие и дать им прочную и здоровую религиозную веру: врачу, исцелися сам... Они могут возбудить жажду веры и религиозного возрождения, а руководство жизни и источник веры можно найти только там, где она неиссякаемо хранилась в течение веков, – в Церкви Христовой. Недостаточно только стремиться стать верующим, недостаточно перечитывать и цитировать евангелие наряду с другими книгами, часто ему враждебными: нужно, чтобы тебя коснулась благодать, нужно, действительно, переродиться. А говорить о христианстве и даже о православии и вместе с тем никогда не говеть и не приступать к таинствам; говорить о христианстве и указывать только на его пользу; обращать его в средство для оправдания анархии, революции или социалистических мечтаний, – это мы видим нередко, но это опять узость и односторонность и прямая подделка истины. Пусть православие явится для нас, прежде всего, истиной, а не пользой: тогда оно само собой станет внутренне обязательным для нашего духа. Пусть православие станет для нас, прежде всего, путём личного спасения, предметом личной горячей любви и искреннего благоговения: тогда оно само собой будет великой и общественной силой. Пусть, таким образом, преобразит оно каждое отдельное сердце: тогда и общество станет возрастать в меру возраста исполнения Христова. Христианство – полнота фактов, во главе с фактом боговоплощения, искупления и воскресения, а не система идей; христианство – не философская теория или школа, а живая религия, немыслимая без живого общения с Богом, со Христом, его Основателем, его жизнью, его Истиной; а это общение со Христом, не отвлечённо-теоретическое, а живое, действительное и действенное, возможно только там, где Христос вечно пребывает по Его Собственному слову: «Се Аз с вами во вся дни до скончания века» (Мф. 28:20), т.е. в Церкви. И всякое дело в обществе, при взаимной помощи, становится и прочнее, и успешнее; но несравненно, неизмеримо в большей степени в церковном обществе дело нравственного воссоздания и прочнее, и вернее, и благотворнее, и даже здесь только единственно возможно. Это потому, что здесь не по усилиям или заслугам людей, а по милости благостного Бога, возлюбившего человечество, даны немощному и бессильному человеку особые, таинственно благодатныe силы, яже к животу и благочестию (2Пет. 1:3). И здесь непрерывно, вековечно совершается таинственное духовное привитие дикой маслины естественного человечества к плодовитому древу – Христу (Рим. 11:17).

Без этой прививки плоды дикой маслины останутся навсегда горькими и негодными.

Такой же приговор нужно произнести и новой религии без Бога, новому христианству без Христа и искуплению без Искупителя, культуре без культа, царству без царя, государству без государственности, без нравственных целей и задач.

Не будем же ни увлекаться, ни смущаться этой ложной философией и тщетной лестью, по стихиям мира, по преданиям человеческим. Не будем в этом отношении сообразоваться веку сему, под которым апостол именно и разумеет порядки, действия и взгляды мирской жизни, которые по своему непостоянству и изменчивости совершенно противоположны истинному христианству (Ср. 1Кор. 7:31).

Вечное не стареет. Да будет же вера Христова, вера православная, руководством нашей жизни, под крылом святой Церкви.

Верные правилам её добрые христиане легко различат, что́ в движениях века прошлого и грядущего было и будет истинно достойного, полезного, заслуживающего усвоения и подражания, и что́ ложно, вредно и опасно.

Верные правилам и руководству Церкви, добрые христиане отнесутся должным образом ко всем проявлениям и культурной и государственной жизни человечества. Не отрицая её, но и не порабощаясь ей до забвения духа, они будут иметь для неё впереди вечную цель: создание на земле – царства неба, среди людей – царства Бога, доколе не приидут новое небо и новая земля, где не будет уже сменяющихся новых годов и новых веков и где будет жить вечная правда (2Пет. 3:13). А в этом и задача истории, и смысл мировых событий! Аминь.

Источник: Полное собрание сочинений протоиерея Иоанна Восторгова : В 5-ти том. - Репр. изд. - Санкт-Петербург : Изд. «Царское Дело», 1995-1998. / Т. 3: Проповеди и поучительные статьи на религиозно-нравственные темы (1906-1908 гг.). - 1995. - 794, VII с. - (Серия «Духовное возрождение Отечества»).