Проповедь в среду четвертой седмицы по Пасхе
Жаждущую душу мою благочестия напой водами!
Тропарь Преполовения
Есть жажда души, подобно тому, как есть жажда телесная. Кто сознает ее, кто — нет, но все ее имеют. Когда получишь одно и желаешь другого, за другим — третьего, то что это означает, как не жажду душевную? Когда прежнее, известное, привычное становится скучным и незанимательным и ищешь всё нового и нового, то что это опять, как не жажда? Когда в детстве желают сделаться большими, когда и взрослые, не довольствуясь тем, что имеют, постоянно стремятся к большему, то не жажда ли и это? От первого дня осмысленной жизни нашей до последнего всё жаждет чего-то ненасытимая наша душа. Жажду тела скоро можно утолить. Для этого повсюду в неисчерпаемом множестве Господь Бог дал воду, которая утоляет жажду человека и всех животных земли, и утоляет лучше всяких искусственных напитков. Где же найти воду, которая бы в таком же обилии текла и также благопотребно служила нам к утолению жажды душевной? Источник жизни нашей Христос Бог возгласил некогда всем людям: Кто жаждет, иди ко Мне и пей (Ин.7:37). В другое время, рассуждая о воде с женой самарийской, сказал Он: Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную (Ин.4:13- 14). Эта вода, как видно из выражения Церкви, есть на всё полезное благочестие (1Тим.4:8). Жаждущую душу мою благочестия напой водами, - молитвенно песнословим мы сегодня.
Что такое благочестие, это, по-видимому, всем известно. Благочестивого человека мы можем, кажется, тотчас узнать. Большей частью мы можем отличить благочестие не только от нечестия, но и от похожего на него лицемерия, но, несмотря на это, мы затруднимся дать прямой и ясный ответ на то, что такое благочестие. Не есть оно, конечно, помышление или ревнование о благой чести, не есть и одна благая честность, не есть и исключительно — благое чествование Бога. Оно есть вместе и благоговение, и благоверие, и благонастроение, и благопомышление, и благопожелание, и благоизволение, словом: всё благое в душе; но и это еще не все, всё — христианское благое, или святое. Благочестие есть жизнь истинно христианская. И вот мы приходим к великому вопросу: что такое христианская жизнь? Христианская жизнь есть жизнь со Христом (Кол.3:3). Господь Иисус Христос не одно только имя дал христианину. Он дал нам всего Себя, соединил Себя с каждым верующим. Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись (Гал.3:27). Так пелось над всяким из нас после того, как вода крещения омыла нас, оправдала, освятила, умертвила греху и оживила Христу. Дух Господень запечатлел нас тогда Собой, соединился с нами и живет в нас. Всё это такие непреложные, всеобщие и всем близкие истины, от которых нельзя отказаться, не отказавшись от христианства.
Иисус Христос живет духом Своим с каждым христианином, следовательно, и наоборот: каждый христианин живет с Иисусом Христом духом своим. Жизнь христианская, прежде всего, есть жизнь со Христом, благочестие — прямое и необходимое свидетельство этого сожительства нашего со Христом. Как всё начинающее и возрастающее, благочестие достигает своей полноты тогда, когда, по выражению апостола, в человеке изображается Христос (Гал.4:19). Соберем в единый образ черты достоподражательного благочестия.. Благочестивый человек не может быть представляем иначе, как постоянно сосредоточенным, устремленным своим благоговейным вниманием к тому предмету, который один достоин занимать его бессмертный дух. Предстоящие Господу славы ангельские чины немолчно славословят Его, как было открыто пророку (Ис.6:2), следовательно, всегда заняты Им и непрерывно устремлены к Нему. Так и наш дух, предстоящий Господу Иисусу Христу, непрестанно должен быть занят Им, собран весь во всякое время, сосредоточен сам в себе, всегда бодр, постоянно готов к неусыпному мысленному деланию. Только при этом, конечно, и может жить с нами Христос, и только при этом и мы бываем действительными и живыми членами Тела Христова, принимая непрерывное и деятельное участие в жизни Главы своей. Всякое рассеяние мыслей есть уже временное онемение или омертвение христианина, отчуждение его от жизни Божией (Еф.4:18). Эта сосредоточенность духа особенно нужна потому, что завистник блаженства и ненавистник нашего совершенства никогда не дремлет и пользуется каждым, даже самым кратковременным случаем нашей рассеянности, чтобы привязать к душе, не владеющей собой, нить его погибельных помышлений или набросить на сердце его темное и нечистое чувство, от которого мы нё скоро освободимся. Будучи учащаема, рассеянность может обратиться в постоянную привычку, а затем, лишив дух благодатного общения с Господом и Богом, может, как говорит Писание, его угасить (1Сол.5:19) и существо бессмертное, немного умаленное пред ангелами (Пс.8:6) обратить в скота несмысленного (Пс.48:13).
Сосредоточенность духа знаменует себя во всех действиях человека строгой внимательностью, в частности же, относясь к предметам настоящего, обнаруживается зоркостью, будущего — предусмотрительностью, к явлениям мира внешнего — сообразительностью, к составу, ходу и порядку внутренней жизни — неизменной правильностью; в исследованиях выказывается глубокомыслием, в суждениях — точностью, в определениях — стойкостью, в убеждении — непреклонностью, в деле — силой, в слове — властью. Самососредоточенный дух есть поистине и по всей справедливости слова дух — дыхание Божие, олицетворенное и вочеловеченное, видимый и разумеемый образ невидимого и непостижимого Бога.
Благочестивые братья! Таковы ли мы? Нельзя именоваться благочестивым и не хотеть поверить жизнь свою правилом благочестия. Поверка, однако же, едва ли доставит нам какой-нибудь утешительный вывод. Так надобно думать, зная свое чрезмерно страстное и преданное миру сердце.
Христос с нами, а мы с Ним, — сказали мы. Как ни непреложно это, всё же душа наша скоро забывает эту святую и превожделенную истину. Мы можем сейчас же поставить ее на очный, так сказать, с собой допрос. Вот в настоящие тайнодейственные минуты Господь наш Иисус Христос несомненно и как бы осязаемо присутствует с нами. Что же мысль наша? Собрана ли, сосредоточена ли она вся около одного и единственного предмета? Занята ли неотступно и беспрерывно пришедшим на зов молитвы веры (Иак.5:15) Спасителем? Не будем допрашивать. Ответ и без того ясен. Подумаем, однако же, что с тем же самым ответом или безответным самообвинением мы можем предстать пред Господа и тогда, когда узрим Его лицом к лицу. Что тогда будет с нами? Продолжим ли и там, смотря на Христа, думать о всём, кроме Христа? Слово краткое в подкрепление благочестию нашему: кто рассеян, тот не внидет в Царство Небесное, ибо, по слову Спасителя, никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия (Лк.9:62).. Сосредоточенность духа необходимо должна наложить на христианина печать важности. Подобно тому, как присутствие высокого гостя исполняет весь дом, где он находится, некоторым особенно строгим и важным строением умов его обитателей, и наш дух от общения со Христом должен получить священно-важный характер. Христианина, проникнутого верой в соприсутствие Христово, не в силах отнять у Бога никакая приманка суеты. Он не уступит никакому пустому и безнравственному делу своего посвященного Богу духа, не отдаст сердца своего даже и так называемому «невинному» развлечению. Его слово всегда есть слово веры, правды и святыни, его взор — глубокий и бесстрастный — всегда есть взор молитвы, сокрушения о грехах и радования о Господе; выражение лица его строгое и благоговейное; обращение с другими, в лучшем смысле слова, благородное, всегда себе равное и искреннее. Печать неотступной заботы душевной и тайной скорби по лучшей жизни должна лежать на всем существе и отражаться во всех делах истинно благочестивого человека. Одним словом: не себя он должен выказывать, а Христа, Которого, по отзыву святого предания, никто не видел смеющимся, а плачущим видели часто. Важность, выражаемая твердостью убеждений и нравственных правил, называется у нас степенностью; направленная к обузданию беспорядочных порывов плоти и духа является строгостью; ревнующая о правде жизни и достоинстве человека — честностью; заботящаяся о христианском приличии — скромностью; отвращающаяся и попечительное™, и расчетливости житейской — возвышенностью духа, а борющаяся с собственным самолюбием человека — величием души!
Братия благочестивые! Рассеянный и легкомысленный языческий мир не любил первохристиан за их строго-благочестивый образ жизни. Дело понятное. Если бы вы были от мира, - говорил Христос ученикам Своим, — то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин.15:19); потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы (Ин.7:7). Была, значит, тогда причина неудовольствия мира на Христа и на христиан. Как же понять теперь, что в христианском обществе христиане за христианство подвергаются от христиан также всевозможным нападкам, что у нас считают тяжелыми, противными или прямо невыносимыми некоторых людей только за то, что рабы Христовы не могут забыть в своей богоносной совести, что они христиане, и иногда — по ревности о чести Божией — не могут скрыть своего живого убеждения; и еще более: считают святым долгом своего христианского звания действовать по слову Христову? Ужели печальное предсказание апостола — все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы (2Тим.3:12) — должно относить и к нашим, цветущим благочестием временам? Именно к вам, ревностные христолюбцы, тяжелым и скучным для легкомысленного мира, не в меру важным, не в пору печальным и для утех его жизни непригодным, относится апостольское слово: если злословят вас за имя Христово, то вы блаженны, ибо Дух Славы, Дух Божий почивает на вас. Теми Он хулится, а вами прославляется. Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое; а если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь. Ибо время начаться суду с дома Божия; если же прежде с нас начнется, то какой конец непокоряющимся Евангелию Божию? (1Петр.4:14–17.)
Братия! Христианину благочестивому, конечно, не свойственно злорадование… Однако же, тот, кто так или иначе противится Божию Евангелию, должен крепко подумать, что его ждет кончина, и какая кончина!. Благочестивому христианину не грозит опасность быть чрезмерно строгим, или ригористом, как привыкли называть настойчивых проповедников учения о доброй жизни. Он по своей природе христианской (возрожденный в святой купели крещения) необходимо есть благ. Третий этот поток источника благочестия указывает на свойство нашей души, по преимуществу внутреннее и закрытое, более чувствуемое, нежели выражаемое языком. Когда Господа нашего Иисуса Христа называли благим, то Он сказал: Никто не благ, как только один Бог (Лк.18:19), чем явно показал, что на земле нельзя найти истинной и полной благости. Мы можем только по частям встречать в людях это божественное свойство. Оно может явиться нам под именем доброты или мягкосердия, то есть такого расположения духа, в котором человек всем желает добра и благополучия, дружески и как бы родственно относясь ко всему (а особенно к разумному) созданию Божию, сочувствуя и сострадая всему, что вышло из рук общего Отца твари, сотворившего и его доброе сердце; оно может явиться под именем благодушия, или неизменно тихого, или, как говорят, ясного состояния души, всем довольного и всё приемлющего с любовью, радостью и благодарностью; может явиться под именем просторечия, когда человек, не подозревая ни в ком зла, доверчиво высказывает себя другим, как он есть, и доверчиво принимает слова других. Но более понятной становится благость тогда, когда обнаруживается в обращении с другими. Здесь она проявляет себя любовью, милостью, кротостью, ласковостью, приветливостью, снисходительностью, предупредительностью и т. под. Одним словом: здесь нельзя указать предела ее многостороннему раскрытию в многоразличных обстоятельствах жизни. Благость христианина есть вместе с тем его собственное высокое благо, и тем важнее ее значение в области христианского благочестия. Кто благ, тот, можно сказать, уже и блажен.
Благочестивые братия! По тому самому, что никто не благ, как только один Бог, никому столь не свойственно быть благим, сколько христианину, общнику Божества в Иисусе Христе. Но прежде чем ублажим себя мыслью, что общество наше есть общество благих людей, посмотрим на те признаки благого человека, которые указаны в Евангелии. Добрый человек, — говорит Иисус Христос, — из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое (Лк.6:45). Это последнее Господь перечислил подробно. Из сердца, — говорил Он, — исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления (Мф.15:19), лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство (Мк.7:22), из которых каждое надобно понимать во многих степенях грубости или утонченности. У кого из нас сердце отрыгает хоть одно из этих злых помышлений, тот будь уверен, что он не благ. Вот первый признак.
Второй: Хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю (Мф. 25; 21, 23). Вот слова всем известной притчи Господней. В чем же показал себя добрый и ублажаемый раб? В том, что исполнил волю господина, верен был ему. Куплю дейте (Лк.19:13), — сказал тот рабам своим, отходя на страну далече. И добрый и верный раб делал куплю с лихвой. Итак, не верен тот раб своей Церкви, своего отечества, своего звания, своей должности, своего слова, который показывает себя неверным своему долгу; не благ тот, который по лености или злонамеренности выходит из послушания Божественному Промыслу, господствующему над его судьбой, а особенно не благ тогда, когда при первом случае готов бывает причину своей неисправности сложить на своего господина, укорить его в жестокости и несправедливости.
Третий признак. Или глаз твой завистлив оттого, что я добр? - говорит господин в другой притче (Мф.20:15), защищая себя перед ропщущим слугой; он же был благ и работнику, пришедшему на работу в последний час дня, дал такую же плату, какую по условию должен был дать работавшему целый день. Не благ, значит, тот господин, который живет только расчетом, который труд ближнего ценит только по одному количеству и качеству его, а не по состоянию или усердию трудящегося и в работнике видит лицо разумное и свободное, а не одну лишь меру и степень своих выгод. Благ ли тот господин, который не дает и условленной платы, не дает и тому, кто трудится до пота и крови целый день, а иногда и целый век, об этом пусть судит всякий. Ах, сколько же и между христианами должно быть неблагих людей! На Вечерю Царствия Христова собрали теперь всех нас, кого только нашли, и злых и добрых (Мф.22:10); и доколе Отец Небесный… повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми (Мф.5:45), дотоле благочестие как бы не имеет существенного отличия от нечестия и быть благим как бы не значит иметь какие-нибудь преимущества на земле. Но, братия! На земле и Сам всеблагий Господь наш умер посреди злодеев. Что же нам думать о земле?. Не будем скрывать, что есть люди, по общему отзыву, истинно благие или добрые, которые, однако же, вовсе не притекают к водам благочестия и не выказывают жажды к ним, или лучше, выказывают жажду в совершенно противном роде. Скажем более. Философия многострастной плоти готова утверждать, что благие-то люди и суть люди, по преимуществу склонные к разным удовольствиям невоздержания, отмеченным на языке благочестия общим именем скверны, или нечистоты. Для этой философии христианский подвижник не различается от человека жестокого и даже дикого, по меньшей мере — эгоиста, следовательно, во всяком случае человека злого, а плотоугодник у нее всегда есть «добряк». Что это не голос благочестия, о том и говорить нечего. Но что также и не благость то, что самому человеку первому не приносит блага, это также разумеется само собой.
Нет, благочестивый христианин, прежде всего, есть враг всякого невоздержания плоти и строгий ревнитель чистоты сердечной. Всякая скверна для него равна его отречению от своего звания. Евангелие и невообразимо без учения о чистоте. Блуд и всякая нечистота и любостяжание не должны даже именоваться у вас, как прилично святым, — говорит апостол, — ибо знайте, что никакой блудник, или нечистый, или любостяжатель, который есть идолослужитель, не имеет наследия в Царстве Христа и Бога (Еф. 5; 3, 5). Чистота нравов в первенствующее время Церкви была всеобщим отличительным признаком христиан. Ревность в этом отношении доходила у верующих до того, что долго целые общества христианские не хотели вступать в общение с христианами, обличенными в преступлении, или, как тогда говорили, падшими, основываясь на понятиях евангельской чистоты и на прямой заповеди апостола не сообщаться с тем, кто, назьшаясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе (1Кор.5:11). Кому неизвестно, что Господь наш Иисус Христос чистоту христианскую распространил от внешних действий до тончайших и духовнейших проявлений чувства и мысли? Раскрывая в многоразличных приложениях к жизни заповедь Господню о чистоте, великие поборники благочестия, христианские подвижники, передали нам в назидание бесчисленные уроки ангелоподобного жительства. И не напрасно трудились над ним. Награда его безмерно велика. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф.5:8), — сказал Господь.
Дерзновенно было бы, благочестивые братия, со словом внушения о чистоте обратиться к целому собранию христианскому. Есть в душе нашей такие стороны, доступ к которым считается позволительным для одной только совести. Кто чист и кто нечист перед Богом, кому о том ведать? Так. Но нельзя не сказать, что ведать о том кому-нибудь необходимо нужно. Если хотя бы одному из нас совесть скажет, что он нечист, то вместе с тем скажет, что он не получит достояния в Царствии Христа и Бога, а это не только для него, но и для всего общества христианского есть дело величайшей важности, ибо Царствие Христа и Бога здесь на земле есть ничто иное, как сама Церковь Христова. Чтобы не напрасно украшаться именем благочестивых, почему бы и в наше время, как это было во времена апостольские, побыть нам несколько более строгими к тем, с кем заповедано не сообщаться1? Позволить ли всякому спасать душу свою, как и когда он хочет? Думать ли, что христианин вообще в состоянии управить свою жизнь одним кротким и тихим словом Евангелия, сам, без участия и содействия других? Нет, для того мы и составляем Церковь, то есть общество верующих, чтобы помогать друг другу словом и делом. Итак, чистый помоги очиститься нечистому, указав ему то, что он есть и чем быть должен. Но вот является благовидное возражение: кто чист? Христианское смирение не учит ли осуждать себя, а не судить других?
Братия! Доколе учит этому истинное смирение, сказать против него нечего. Но когда будет учить этому антихристианское равнодушие к добродетели или прямее — потворство своей и чужой греховности, то против такого учителя надобно единодушно восстать всей полноте верующих и в посмеяние древнему лукавству показать себя с полнейшим христианским смирением ревностными учениками Христовыми, для которых не одно и то же благочестие и нечестие, чистота и скверна, свет и тьма, Христос и Велиар. Не выставим себя образцом чистоты, но безбоязненно, во имя святой веры укажем на образец нечистоты. Извертите развращенного из среды вас, - сказал апостол (1Кор.5:13).. Чем выше и действеннее в человеке чистота, тем более она приближается к детской непорочности. Как непорочный и чистый Агнец (1Петр.1:19), Христос приближал к Себе детей и говорил, что таковых есть Царствие Божие (Мк.10:14) и что кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него (Мк.10:15). Действительно, что желательнее для обществ христианских, как детская непорочность сердца и мысли, открытая для всех благих внушений святой веры? Но с другой стороны, что же и опаснее для христианства, как та же детская доверчивость и покорность всякому учению? Апостол в свое время боялся, чтобы умы верующих не повредились, уклонившись от простоты во Христе (2Кор.11:3). Боязни этой всегда было и есть место. Поэтому христианское благочестие требует, чтобы христианин был не только цел, но и мудр или целомудр. Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби (Мф.10:16), — заповедал Господь ученикам Своим, посылая их на проповедь Евангелия. Главные свойства змеи, поставляемой в пример христианам, суть, конечно, осторожность, быстрая изворотливость и умение скрыться от беды. То же самое требуется и от верующего, особенно когда он имеет дело с неверными. Но, без сомнения, мудрость человеческая должна далеко превосходить мудрость змия, преимущественно же прямотой и благонамеренностью действия. Там, где может угрожать опасность его жизни во Христе, он должен употреблять все средства, доставляемые умом и опытом, чтобы спасти свое нетленное и неоцененное сокровище.
Где премудрость Божия тайная, сокровенная (1Кор.2:7), чистая, мирная, кроткая, благопокорливая, исполненная милости и плодов благих, несомненная и нелицемерная (Иак.3:17) встретит упорное сопротивление от безумной мудрости мира сего (1Кор.1:20), не нисходящей свыше, но земной, душевной, бесовской, исполненной зависти, сварливости, неустройства и всего худого (Иак.3:15- 16), — там верующий должен решиться на одно из двух: или победить врага, или избыть его. Другими словами: христианская мудрость должна внушить человеку, во-первых, терпеливую настойчивость там, где есть вопиющая надобность и законное право обличить антихристианское направление мыслей в людях, именующихся христианами, в особенности же действующих или представляющих себя действующими во благо общее; во-вторых, благоразумную уклончивость в тех случаях, когда от его глубоко христианского настроения может выйти вместо пользы вред (например, большой соблазн); в‑третьих, самое трудное и требующее великого ума и долговременного упражнения дело — спасительную применительность к месту, времени, лицу, случаю, своему значению и положению и прочее, да и он, по примеру апостола, приобретет Христу подзаконных и чуждых закона, немощных и сильных, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1Кор.9:20–22).
Братия благочестивые! Памятны вам слова Господни: Сыны века сего догадливее сынов света в своем роде (Лк.16:8). А из этого следует, что благочестивому человеку столько надобно быть мудрым, чтобы пересилить мудрость века сего, пути которой бесчисленны и многосложны. Вот простейший, так сказать, ученический из них: если вам случалось когда-нибудь делать выговор человеку виноватому и если при этом он считал себя вправе защищаться перед вами, то, наверно, сын века сего старался или ваше требование долга представить в виде крайности, чтобы показать его тем как можно более несправедливым, или свой проступок выставить крайностью, чтобы сделать его через это как можно менее значительным.
Если вы говорили ему, например, зачем ты поносил брата своего, он отвечал вам: убил, что ли, я его? Если посоветовали ему быть, например, воздержным, услышали, конечно: разве я ангел? и прочее в этом роде. Бесовская мудрость ваше обличение вам же бросает в лицо, обвиняя вас в крайних взглядах! Затем вас обвинят в противоречии самим себе, в глупости, упрямстве, недобросовестности; попытаются забросать вас словами, смешать, запутать, раздражить насмешками, завлечь уступчивостью, перетолковать ваши слова, навязать чужие мысли и проч., и проч. Если эта злостная или зловещая мудрость хочет показать вид, что одобряет внушения христианской мудрости, то вместо благоразумной уклончивости советует христианину полное равнодушие к делу веры, вместо мужественного стояния за истину устремляет его к обидам, вместо человеколюбивой применительности выдает его за человеколюбивое потворство! Если же предпочтет прямо восстать против христианской мудрости, то, приняв вид защитницы Евангелия, уклончивость называет изменой Христу и христианскому долгу, настойчивость — посягательством на свободу человеческую, провозглашенную христианством, нарушением прав, гражданских постановлений личности, обычая, приличия; применительность выдает за предательскую слабость и неустойчивость самой истины. Мудрому и премудрому надобно быть христианину, чтобы под наветами лукавства не истлеть от простоты о Христе.. Часто случается видеть людей добрых, умных, прекрасных, в достатке, в почете, в любви у всех. Всё хорошо у них, но одного им не достает, а это одно и есть самое важное и дорогое для них — они нездоровы; недостает того, что всему прочему дает силу и основу. То же можно сказать и о христианском благочестии, которому недостает скрепляющей его силы — душевного мира человека.
Возлюбленные, — говорит апостол, — ожидая сего (то есть нового неба и новой земли), потщитесь явиться пред Ним неоскверненными и непорочными в лире (2Петр.3:14). Та премудрость, о которой мы только что рассуждали, во-первых, чиста, по словам другого апостола, потом мирна (Иак.3:17). В ней — мир Божий, как называет его слово Божие, к ней призваны мы, все верующие (Кол.3:15), которым и в необходимость поставлено водворять его в сердцах своих. Нельзя определить двумя-тремя словами, что такое мир душевный. Как здоровье есть следствие правильного состояния и хода всех сторон телесной жизни, так мир души есть плод согласного действия всех неповрежденных сил души. Когда человек делает, например, не то, чего хочет, он уже не мирен. Когда сердце хочет того, что отрицает ум, он опять не мирен. Когда ум принимает решение, отвергаемое совестью, он еще раз не мирен и т. д.
Зная странное и не объяснимое без слова Божия расстройство душевных сил человека, можно сомневаться в возможности душевного мира. Но христианское благочестие так настраивает верующую душу, что этот мир водворяется как бы сам собой в сердцах наших. Ибо каждое из отличительных свойств благочестивого человека порознь необходимо вводит в его душу желанный мир, потому что каждое отводит ее от увлечений, в которых и кроется существенная, если не единственная причина душевного разлада человека. И все вместе не иначе обнаруживаются в человеке, как одно подкрепляя другое. Чему научит его, например, сосредоточенность ума, тому не разучит нравственная строгость, с тем совершенно согласятся сердечная чистота, благость сердца и мудрость жизни. При всем том, сходя с высоты христианского правила на невысокий уровень действительности, должен бываешь признаться, что нелегко стяжать полный мир человеку, поставленному среди нужд и забот, приманок и устрашений, недоумений и столкновений, болезней, несчастий, случайностей всякого рода и вида. Но по благодати Сына Божия друг Христов пусть не забывает, что над ним почивают благоволение и неотступное Промышление Божие, с одной стороны, направляющее все обстоятельства его жизни всегда к лучшему, с другой — не попускающее ему быть искушаемым сверх сил (1Кор.10:13).
Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам (Ин.14:27). Это завещание Господне должно успокоить волнующийся дух наш. По мере того, как человек сам перестает гоняться за призрачным миром, который мир дает, уклоняется от суеты и многопопечительности и ищет только единого на потребу (Лк.10:42), Бог мира дает ему Свой мир, который превыше всякого ума (Флп.4:7). Это понимают те, которые отреклись ради Христа от многотревожного мира, но не неведают и те труженики Божий, которые среди моря житейского силятся огребаться от волн его. И у них бывают минуты посещения Божия, в которые среди самых жестоких скорбей и искушений они находят в душе своей неведомо откуда зашедший мир. Человека, носящего в сердце своем мир Божий, узнать можно по его невозмутимо спокойному виду. Во всех обстоятельствах жизни своей он постоянно себе равен, в опасностях бесстрашен, в лишениях беспечален, в довольстве незаносчив, во всем и всегда умирен, в своем обращении с другими кроток, молчалив, терпелив, смирен, благопокорлив. Блажен он вместе с миротворцами, ибо и он сын Божий наречется (Мф.5:9).
А сколько раз святая Церковь от начала до конца богослужения взывает к нам о мире, так усиленно заботится она о мирном настроении души нашей! Кроме так часто слышимого из уст служителя таинств миром Господу помолимся, многократно еще преподает тайносовершителем мир всем. Нас приглашают, кроме того, внимать — святое возношение в мире приносити, равно и по совершении возношения с миром исходить из храма. Нас учат молиться Господу о мире всего мира, о временах мирных, просить у Господа дне мирна, ангела мирна, кончины мирны… Не напрасно, конечно, всё это. Мир есть вожделеннейшее из благ жизни. Без мира человека поистине можно назвать самым несчастным существом земли. Его высокое преимущество разумно-свободной деятельности с исчезновением мира устремляет его на разрушение всякого порядка как в нем самом, так и во всем, к чему он прикасается, поставляет его во вражду со всем и (что всего горестнее и ужаснее) по действию врага восставляет его даже на Самого Бога!
Но, братия благочестивые, если так важен вообще для человека мир душевный, то что сказать о том христианине, который куда ни пойдет, чем ни займется, повсюду носит в душе своей расстройство, недовольство, готовое при первом случае излиться из сердца его потоком жалоб, злословия, клеветы, брани и полагающее на лице и на всем существе его безобразную печать муки, раздражения, вражды, зависти, скуки. Именуется он христианином, но можно решительно сказать, что Христос неведом сердцу его. Кажется он благочестивым, но можно поручиться, что он никогда не приступал к водам благочестия, даже не жаждал их, даже не знал о них.. Скажем, наконец, что и мир с самим собой, и мир с ближними окажутся для христианина пустым словом, несбыточной мечтой и тщетой бесплодных усилий души без мира с Богом, который должен быть первым желанием и последним чаянием всякого верующего, но грешнику — столь слабому, страстному и неразумному существу — можно ли надеяться иметь когда-нибудь мир с Богом? Мир этот предполагает в человеке неотступное следование Божественному велению, совершенное подчинение всех сил своей души учению евангельскому. Дело, конечно, естественное и неизбежное для всякого, кто украшает себя именем Христовым, но при всем том в полноте своей весьма трудное.
Путь к этому, так сказать, венцу христианской жизни есть набожность. Это самое решительное, чем должно заявлять себя христианское благочестие перед глазами всего мира. Набожность так свойственна ему, что большей частью считается тем же самым, и благочестивым человеком обыкновенно называют того, кто отличается набожностью. Что же такое набожность? Любовь ко всему Божественному и преданность всему богозаповеданному. А так как всё Божественное и богозаповеданное заключается для верующей души в святых таинствах, в богослужении, в церкви, то и набожность проявляет себя соответственно этому, главным образом, глубочайшим благоговением перед церковными таинствами, привязанностью к церковному богослужению, частым посещением храма Божия, а затем и многими другими упражнениями боголюбивого чувства по духу святой Церкви, как-то: беседой о духовных предметах, чтением книг духовных писателей, общением с духовными лицами, соблюдением церковных уставов и проч. Путем этой набожности человек сам собой, незаметно и как бы невольно вводится в само святилище христианской жизни, делаясь глубоко благочестивым нередко без особенного приготовления и даже без предварительного призвания к тому.
О, блажен тот, кого благочестие родителей приучило укрываться в сени дома Божия с малых лет! Он не будет потом иметь нужды проходить одну за другой все ступени трудной лествицы христианского благочестия. Первая и последняя из них для него есть одна и та же — ежедневно переступаемая им ступень храма Божия.
Братия благочестивые! Кто не упражнялся в добродетели, тот по большей части первый ей не верит. Когда неверие этого рода слышит о набожности, то с лукавством и бесстыдством подставляет к ней слово ханжество и затем позволяет себе издеваться над всем, что говорится о первой. Оставим любителю напрасного труда упражняться в нем и не будем защищать скалы от ударов руки. Почтим лучше словом признательной хвалы чудную, ангеложительную набожность. Она есть непрестающее свидетельство духовного союза нашего с Богом, во времени — начало вечной жизни; духовное всеоружие; сокровищница дарований вышеестественных, обретаемая без труда, сообщаемая без заслуг. Она есть училище взаимного обучения добродетели, где одна сила души учит другую; она есть всем доступный, простой и легкий самоучитель языков ангельских (1Кор.13:1); ключ к разумному пению пред Богом, всеобщая азбука благочестия, изучая внешние знаки которой, неведомо для самого себя начинаешь через них доходить до скрытой под ними мысли и, наконец, видишь себя посреди нового, совершенного мира, становишься ведцем тайн Слова. Набожность, братия, самим своим именем показывает, что ближе ее к Богу нет ничего, а следовательно, и ценнее ее для нас также нет ничего.
Стань, возлюбленный, и стой перед Господом семисвечным светильником благочестия! Тебе нужно гореть и светить. На твой свет, яркий или потухающий, чистый или дымный, смотрят с томлением души друзья и со злорадованием враги Христа. Аминь.
