"Мир всем!" (Сказано в церкви Московского Епархиального дома по случаю съезда патриотов Московской губернии, 26 августа 1907 года.)
Кажется, трудно найти другое время, в которое так уместно и так необходимо было бы напомнить людям евангельскую притчу о царе и должнике (Мф. 18:23-35), – трудно найти другое такое время, как ныне переживаемое.
Голос Евангелия и нравоучения притчи представляются столь далёкими от наблюдаемого течения и облика жизни, что самая притча Спасителя, несмотря на то, что мы знаем и слышим её с детства, ныне кажется чем-то новым, доселе неизвестным.
В самом деле, иным духом, давно как будто бы отжившим, иными образами, как будто бы совершенно невозможными в наши дни, иными чувствами, взглядами и стремлениями, и иными отношениями к людям веет от этой евангельской притчи, простой, доступной даже ребёнку, но полной глубочайшей премудрости и вечной назидательности.
Она взята из жизни древнего Востока.
Царь захотел сосчитаться с рабами своими. И вот, к нему привели должника, который был должен ему «тьмой талантов», то есть десять тысяч талантов, на наши деньги – двадцать четыре миллиона рублей. Намеренно в притче указана такая огромная сумма, чтобы показать, что долг заведомо был неоплатный. Так как рабу нечем было отдать, то царь, по жестокому праву древности, повелел продать должника, жену, и детей, и всё имение его, чтобы хоть несколько восполнить долг. Тогда раб пал к ногам царя с просьбой: «господин, потерпи, я всё тебе отдам». Ясно, что обещание должника было неисполнимо, и поэтому нужно было царю или привести в исполнение угрозу, или, не отсрочивая уплаты, прямо простить долг. Государь в милосердии своём избрал последнее – и все долги раба простил.
Можно себе представить, в каком настроении должен был выйти от царя прощённый и облагодетельствованный должник. Ведь он как бы вторично народился на свет. Отныне над ним не тяготеет день и ночь мысль о долге и неизбежной ответственности; отныне он свободен в своих действиях, отныне он хозяин своего имущества; отныне его жена и дети избавлены от вечной опасности быть проданными. В этом торжестве свободы и живейшей благодарной радости, в этом ликовании души, в этом сознании полученного величайшего благодеяния, кажется, растворилась бы ледяная душа и согрелось бы каменное сердце. Но не то случилось с прощёным рабом. Жестокость его не знала ни милости, ни жалости. Только вышел он от царя, как встретил своего товарища, который должен был ему всего сто динариев, то есть 20 рублей на наши деньги, – сумму малую, которую он мог бы скоро заплатить. Что же делает его заимодавец? Он схватил должника за горло и стал его душить, требуя немедленной уплаты. Должник пал к его ногам и стал умолять его теми же словами, которые жестокий его заимодавец только что говорил перед царём: «господин, потерпи, я всё тебе отдам».
Разница в просьбах одного и другого была только в том, что обещания второго должника были на сей раз совершенно исполнимы: 20 р., конечно, он мог отдать, продавши своё имение. Но жестокий заимодавец не стал слушать просьбы и бросил должника в темницу, пока он не выплатит всего до копейки. Услышав об этом, царь сильно разгневался; он призвал прощёного должника и сказал ему: «Злой раб! весь долг я простил тебе, потому что ты, меня упросил. Разве не следовало тебе помиловать товарища своего, как я тебя помиловал?» И велел царь отдать его мучителям и бросить в темницу, пока не отдаст он всего долга. Так и Отец Небесный, – заключил Иисус Христос притчу, – так и Отец Небесный поступит с тем, кто не простит от всего сердца брату согрешений его".
Не правда ли, братие, как, действительно, далеко наставление притчи от того, что мы теперь кругом себя видим? Что видим?
Прежде всего, – всеобщее озлобление, брань, ненависть, осуждение, насилие, кровь и убийства. Судят всех и всё те, кому не дано никакого права судить. Убивают, казнят те, кому не дано никем и ни малейшего права карать деятелей государства и общества. Злоба обращается в какое-то особое удовольствие. Каждый, кто мнит себя настолько умным или, как теперь выражаются, «сознательным», только в том и полагает весь свой ум, свою «сознательность» и всё своё достоинство, чтобы как можно больше вылить грязи на ближнего своего, как можно строже судить его жизнь и деятельность. И не судить только, но непременно и заранее, осудить и запятнать позором. – И всё это, чаще всего, только за то, что ближний занимает высшее положение. При таких условиях ныне уж не царь считается с рабами своими и судит их, как изображено в притче евангелия, а, наоборот, подданные царя, самовольно переменившись с ним положениями, начали теперь грозно, беспощадно, непрерывно судить и осуждать царя, правителей... Ложь, клевета, всякие выдумки, – всё это пускается в ход, всему даётся вера, и всюду слышны только брань, брань и злоба...
Никто, однако, не хочет посмотреть на себя самого. Никто не хочет вспомнить, что если в правителях много недостатков, то ведь эти правители не с луны упали, а вышли из той же среды грозных судей. Если среда эта растлена, то, как она может дать из себя добрых работников? Наоборот, если работники всегда и сплошь дурные, значит, и среда, откуда они выходят, никуда не годится. Тогда каковы же сами судьи?
Что же делается для оздоровления этой среды? Озлобление, царящее кругом нас, исправляет ли народ нравственно, оздоравливает ли общество? Зло никогда не родит добра; терновник не даёт винограда.
Посмотрите, как на наших глазах народ наш всё ниже и ниже падает в нравственном отношении; это ужасающее пьянство; это падение семьи; разврат открытый и наглый; эта грубость, грубость всюду – в семье, в школе, в обществе, на улице, делающая жизнь невозможной; это падение всякого послушания в детях к родителям; это тунеядство, зависть ко всему высшему, лень, нечестность, лёгкое отношение к чужому добру, к данному обязательству, – всего не перечтёшь. Но вот что удивительно: об этом-то падении нравов почему-то все злобные судьи жизни упорно молчат. Других мы судим без всякого снисхождения, если те у власти, или в богатстве, – пожалуй к ответу, нет тебе ни капли милости. К себе же мы все очень снисходительны: мы ни в чём не виноваты, а если и есть в нас что-либо худое, чего отрицать уж никак нельзя, то виновато правительство, виноваты несовершенные законы, виновата среда, но не мы сами... От других мы требуем только и исключительно одних обязанностей, себе даём – только и исключительно одни права. Другие, особенно у власти стоящие, должны быть умными, предусмотрительными, должны быть честными, благородными, кроткими, любезными, внимательными, не раздражать нас ни делом, ни словом, во всём нам уступать. Мы же можем быть требовательны, грубы, можем всегда отнестись к другим со словом укора, оскорбления, обесчестить кого угодно словесно и печатно, а то и свести счёты револьверами и бомбами.
Мудрено ли, что при таком положении, при этих двух мерах добра и зла, при лёгкости осуждения других и оправдания себя, – мудрено ли, что злоба становится нашим дыханием, что слово всепрощения евангельского для нас всё равно, что рассказ о жарком и светлом солнце в стране непроходимого мрака и холода.
А было время, когда царили среди христиан другие отношения. Порок и грех, конечно, всегда существовали, но они не обращались в то повальное озлобление, которое мы теперь наблюдаем всюду. Вот пример из жизни великого учителя Александрийского Иоанна Милостивого.
Однажды нищий, получив от него подаяние, стал бранить святителя оскорбительными словами, – случай, который и нынче мы можем наблюдать ежедневно. Окружающие хотели унять грубияна. «Оставьте его, – сказал Иоанн. – Мне ли не перенести оскорбления от брата моего, когда я сам в продолжение всей своей жизни, 60 лет, оскорбляю делами своими Господа Иисуса Христа».
Вот применение к жизни слышанной сегодня притчи, вот христианское настроение, до которого нам далеко. Далеко до того, чтобы смотреть и следить больше за собой, чем за другими, чтобы сознать и в жизни провести, что люди – братья, их долг – жить в мире, во взаимном общении, в стремлении к благу общественному. По слову апостола, терпя друг друга любовью, а не наполняя всего мира злобой, осуждением и враждой.
И наш родной русский народ в христианской душе выносил и выстрадал это правило евангельское. Да, русский народ – лучший в мире народ, это самородок алмаза. Нужно воспитать, нужно только отшлифовать этот самородок, – и в его гранях засияет вечной красой солнце правды и любви евангельской, – и цены ему не будет. Не верьте, когда говорят: нет людей. Не падайте духом, напротив, – духа не угашайте! Положение не безнадёжное, но выход из него только один: нравственно-религиозное развитие общества. Думается, в нашем, например, теперешнем собрании не может быть места для бомбометателя, он сам сюда не придёт. И вот, если бы всё русское общество обратилось в действительную христианскую Церковь, если бы все прониклись религиозно-нравственным настроением и учением Евангелия, если бы все дружно и гласно осудили преступления, убийства и насилия, – то извергам и злодеем, которые теперь заливают кровью всю Россию, не было бы в среде русского народа места.
Итак, станем все выше и выше над всеобщим озлоблением, станем не на слово гнилой брани и всеобщего осуждения, а на бодрую работу каждый над собой, каждый в том деле, к которому Бог его приставил! Не в правительстве, не в окружающей среде, не вне нас главный источник нестроений. Царство Божие внутрь вас есть... Царство нестроений и зла – также внутри нас... Не порядки создают людей, а прежде всего и, в конце концов, люди создают порядки. И здесь не пройдёт мимо слово Евангелия: благой человек от благого сокровища сердца своего износит благое, а лукавый от лукавого сокровища сердца износит лукавое (Лк. 6:45).
Станем же не в злобе, а в любви и взаимном прощении: только тогда мы создадим человеческое общество, а не звериное житьё, которое теперь, к сожалению, мы наблюдаем вокруг себя.
Не быть творцом тому, в ком говорит к прошедшему лишь гордое презрение; великого удел – творить и исполнять; кто разорит, тот мал в царстве Христовом!..
На злобе, на разрушении, на ненависти мы не создадим ни дела, ни жизни, а получим только смерть, – смерть на земле, в разрушении жизни государственной и общественной, и смерть на небе, в вечном удалении от истинной жизни, от Бога любви. Ибо Он, Бог любви и милосердия, и есть тот Царь, Которому мы должны долгом неоплатным, и если мы, по подобию евангельского жестокосердого заимодавца, не отпустим нашим братьям от всего сердца согрешений их, если жизнь свою не наполним миром и всепрощением и любовной работой во благо общее, то и Господь не отпустит нам согрешений наших.
В нюже меру мерите, возмерится вам (Мф. 7:2).
Мир вам! Мир всем! Аминь.
Источник: Полное собрание сочинений протоиерея Иоанна Восторгова : В 5-ти том. - Репр. изд. - Санкт-Петербург : Изд. «Царское Дело», 1995-1998. / Т. 3: Проповеди и поучительные статьи на религиозно-нравственные темы (1906-1908 гг.). - 1995. - 794, VII с. - (Серия «Духовное возрождение Отечества»).
