Взгляд Святой Церкви на брак (по поводу ложных воззрений графа Л. Толстого)

В последние времена отступят некоторые

от веры, внимая духам обольстителям

и учениям бесовским, через лицемерие

лжесловесников, сожженных в совести

своей, запрещающих вступать в брак.

(1Тим. 4:1–3)

Граф Л. Толстой в своих недавних произведениях («Крейцерова соната, Послесловие к ней», «Юлий и Памфил») допускает лишь такой брак, в котором муж относится к жене своей только как к сестре. Это и есть, по нему, настоящий христианский брак. «Церковные же учения, незаконно называющие себя христианскими, потеряли истинный идеал целомудрия, данный Христом, и в замене этого попытались установить такой брак, в котором и плотская любовь признается законною; но это лишь церковный брак, а не христианский: христианского, в таком смысле понимаемого брака не может быть, ибо он противен учению Христову» (Л. Толстой).

Цель настоящей нашей статьи – показать, что учение святой Церкви о браке неизмеримо выше учения графа Толстого о том же предмете и что воззрение первой, а не второго, есть воззрение христианское.

Преблагий Бог щедро наделил первого человека дарами своей благости. Адам имел ум чистый, светлый, здравый, свободный от предрассудков и заблуждений и способный познавать вещи с величайшею легкостью; в нравственном отношении он был чист и невинен: воля его не была испорчена, и сердце не было заражено грехом. Тело первого человека было облечено крепостью, обладало силами свежими, неиспорченными, не имело в себе ни малейшего расстройства, было чуждо всяких болезней и страданий. Жил он в раю, или, по выражению святого Иоанна Дамаскина, «телом водворялся в блаженной и прекрасной стране, а душою жил в несравненно высшем и прекраснейшем месте, где наслаждался сладчайшим созерцанием Бога». Несмотря, однако, на такое блаженство, Адаму чего-то недоставало: не добро быть человеку единому, сотворим ему помощника по нему (Быт. 2:18). Без этого помощника неполно было и самое блаженство рая: одаренный способностью мыслить, говорить и любить, первый человек своею мыслью ищет другого существа мыслящего, его речь печально звучит в воздухе, и только мертвое эхо служит ему ответом; его сердце, полное любви, ищет другого сердца, близкого и равного ему; все его существо жаждет другого существа, подобного ему; но такого существа нет: твари мира видимого, его окружающие, стоят гораздо ниже его и потому не могут быть помощниками по нему; Существо же Высшее, невидимое, даровавшее ему жизнь, безмерно выше его. Тогда Всеблагий Бог, заботящийся о блаженстве человека, удовлетворяет его потребности и творит ему помощника по нему – жену. Он создает ее из ребра Адамова, чтобы при таком единстве природы они сильнее прилеплялись друг ко другу, сильнее чувствовали в себе взаимную любовь и жили нераздельною жизнью, составляя как бы одного человека, одну плоть (Быт. 2:24).

Итак, вот первая цель брака – взаимное вспомоществование супругов в прохождении жизни. Это нравственная, духовная сторона брака. Но в нем есть и физическая сторона (как и сам человек есть существо духовно-чувственное); он имеет еще и другую цель – размножение рода человеческого. Церковь учит, согласно со словом Божиим, что «Бог, будучи благ и преблаг, создал мир на тот конец, дабы и другие существа, прославляя Его, участвовали в Его благости». Желая, чтобы этим блаженством пользовалось возможно большее число тварей, Бог благословляет их на размножение. Такое же благословение дает Он и первым людям: раститеся и множитеся и наполните землю (Быт. 1,28).

Таково было назначение брака до падения человека; но и после падения смысл и значение его остались те же.

Брак и до падения имел своею задачею вспомоществование супругов. После падения человек даже больше стал нуждаться в помощнице: если ему нужен был помощник в стране блаженства, то не нужнее ли он стал в юдоли плача и печали? Таким помощником для мужа и является жена. Как живущая преимущественно сердцем, женщина со свойственными ее сердцу чертами – нежной любовью, покорной преданностью, кротостью, сострадательностью, долготерпением – является лучшим товарищем, другом, утешителем и помощником мужчины, как человека по преимуществу ума, твердости, мужества, характера. Муж получает восполнение своих сил из даров женской природы; в жене он находит себе поддержку на помощь. «Властитель, оскорбленный в своих правах и раздраженный сопротивлением его воле, или людскими пороками и дышащий гневом и мщением,–  дома утихает, успокаивается и, примирясь с человеческими слабостями, возвращается к людям с пощадою и милостью. Здесь честный труженик, изнемогающий в борьбе с препятствиями, получает ободрение и выходит на подвиг с новым мужеством и новыми силами. Здесь несчастный, доведенный неудачами до отчаяния, находит утешение в любви доброй жены и, ободряемый верою в Провидение, которою по преимуществу живет женское сердце, возвращается к делам с надеждою на лучшее будущее. Нет столь обидного общественного положения, нет столь тяжкого труда, нет столь горькой доли, с которыми не примирила бы мужа любящая и добрая жена»2. Так необходима жена для мужа, и столь важное значение имеет брак, как нравственный союз!

Брак, как нравственный союз мужчины и женщины, допускает и граф Толстой, но он не понимает его во всей его глубине и полноте: в христианстве брак не только нравственная связь, но и благодатный союз, Таинство; тайна сия велика есть: аз же глаголю во Христа и во Церковь (Еф. 5:32); союз мужа и жены в христианстве есть образ таинственного, благодатного союза Христа с Церковью. Толстой же не хочет признавать брака за Таинство; по его взгляду, «старая основа» (то есть вера в брак как в Таинство) «износилась и надо найти новую»; во всяком случае, «верить или не верить в Таинство – это неважно». Напротив, мы думаем и утверждаем, что верить в брак как в Таинство весьма важно и что нет никакой нужды заменять эту старую основу, так как все спасение от разврата заключается в том, чтобы держаться христианского идеала брака как Таинства, – идеала, отступление от которого ведет к разврату и преступлениям, как показал это и сам Толстой в «Крейцеровой сонате».

Часто приходится слышать, что брачные узы тяжелы для человека; и действительно, обязанности супругов высоки и трудны. Не говорим уже о том, что супруги должны жить друг в друге и друг для друга, служить один для другого подпорою и помощью, вместе делить радости и горести, не оставлять друг друга до самой смерти и т. п. Но как бы ни была сильна любовь супругов, они, как люди, не могут обойтись без того, чтобы не встретить друг от друга каких-либо неприятностей и огорчении; для уврачевания их они необходимо должны иметь терпение и снисходительность, в противном же случае скоро могут укорениться взаимные неприятности, которые сначала только охлаждают любовь, а потом совершенно иссушают ее. Золотое правило брачной жизни – «терпи и переноси». Из всех качеств добрый нрав в семейной жизни сказывается наиболее полезным и производительным. Соединенный с самообладанием, добрый нрав порождает терпение переносить без жалобы, слушать, не отвечая и не раздражаясь, а кротко выжидает, пока пройдет сердитая вспышка.

Такое терпение вполне необходимо как для мужа, так и для жены.

Женщина в физическом отношении характеризуется чертами большей нежности, слабости, немощности, а в нравственном – чертами кротости, скромности, чувствительности. Сообразно с такими типическими свойствами христианство называет женщину немощнейшим сосудом (1Пет. 3:7).

В силу же того, что жена есть существо слабейшее мужа, этот последний должен обращаться с нею весьма заботливо, осторожно, терпеливо. Мужие любите своя жены, якоже и Христос возлюби Церковь и Себе предаде за ню, да освятит ю (Еф. 5, 25). Некогда человечество было нечисто, порочно, безобразно; но Христос не отвратился от его безобразия; Он пересоздал и исправил его, искупил его грехи; Он не только смыл его нечистоту, но создал из него Церковь Святую. Не насилием, порицанием и угрозами достиг Он этого, а великою заботливостью и самоотверженною любовью к людям. Свои заботы об их чистоте, святости и непорочности Он простер до того, что пожертвовал даже для этого собственною жизнью. Вот идеал христианских отношений мужа к жене. Возлюбив ее искренне, всем сердцем, он все делает к ее пользе; в его отношениях к ней не может быть и тени насилия и унижения. Жена слабее мужа, но слабость ее для мужа служит большим побуждением к тому, чтобы помогать ей, поддерживать ее, защищать, обращаться с нею с большею любовью, кротостью, терпением и снисходительностью к ее недостаткам, ветрености, расточительности, суетности и другим.

Не в меньшей степени нужно терпение и для жены. Жены, своим мужем повинуйтеся, якоже Господу: зане муж глава есть жены, якоже и Христос глава Церкве, и Той есть Спаситель тела. Но якоже Церковь повинуется Христу, такожде и жены своим мужем во всем (Еф. 5:22–24). А такое повиновение немыслимо без терпения. Жене нередко приходится переносить своеволие, грубость, капризы, дурные желания своего мужа. Своим благоразумием, своею нежностью она должна терпеливо перевоспитать своего мужа, незаметно для него самого умирить его страсти и увлечения, направить его на все доброе и святое. Иногда жена покидается мужем и делается вдовою живого; после немногих дней радости жизнь ее отравляется холодностью; она – как нежный цветок, вырванный из родной почвы, чтобы пересадить его на лучшую почву, а на самом деле – брошенный на дорогу под жгучие лучи солнца! У нее отнято счастье быть любимой, но зато осталось право любить, и она пользуется этим правом. Она следует по стопам Христа, Который также не был признан и к Которому тоже люди были холодны и несправедливы. Она продолжает быть помощницей того, кто ее безжалостно оскорбляет; она пьет без ропота чашу, подносимую ей каждый день жестокою рукою мужа. За его неблагодарность она платит ему двойною любовью, сугубою преданностью, сугубыми жертвами. Она безмолвствует и смиряется в той надежде, что сердце мужа со временем будет ей возвращено, будет покорено ее любовью. Почему знать, может быть, она спасет своего мужа (ср.: 1Кор. 7:16)? Но положим, он до конца остается несправедливым; терпит до конца и жена, имея в сердце образ Христа распятого; терпением она спасает душу (см. Лк. 21:19).

Вот слабое изображение высоких и трудных обязанностей. Супружеский союз есть образ союза Христа с Церковью. Но осуществим ли этот идеал при одних естественных, испорченных силах человека? Исполнимы ли высокие требования, предъявляемые к брачным лицам? Если мы без помощи Божией не можем творить полного и истинного добра (ср.: Ин. 15:5), если все довольство наше от Бога (ср.: 2Кор. 3:5), если Бог производит в нас добрые действия (ср.: Флп. 2:14), то разве не нужна супругам благодать Божия, чтобы свято выполнить высокие обязанности?

Необходимость для этого благодатной помощи прозревал ранее и сам граф Толстой: один из героев его романа «Анна Каренина» – Левин говорил: «что я могу в этом страшном деле брака без помощи? Именно помощи мне нужно теперь». И христианским супругам такая помощь подается. Христианский брак есть не только союз нравственный, но и союз благодатный, тайна, Таинство, в котором подается божественная благодать, освящающая и возвышающая брачный союз в образе союза Христа с Церковью и содействующая супругам в исполнении ими высоких обязанностей. Вот почему христианин не может удовольствоваться одним только гражданским браком без церковного Венчания, ибо хотя он и может быть нравственным союзом, но остается без высшего христианского освящения, так как только к браку, благословенному Церковью, – этою сокровищницею благодати, – привлекается благодать Божия, гражданский же брак в основу и охрану брачной жизни кладет не зиждительные религиозно-нравственные начала, не духовно-благодатную силу Божию, а одни юридические обязательства и внешнюю силу, с которыми супруги не уйдут далеко по пути нравственного совершенства.

Другая сторона в браке – физическая. Граф Толстой со всею беспощадностью нападает на эту сторону; в браке он признает только одну нравственную сторону; единство идеалов, подвигов, духовное сродство, плотская же любовь не должна иметь места в нем. Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением (похотью), уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5:23), – эти слова Спасителя, по взгляду Толстого, относятся не к одной чужой, посторонней женщине, а преимущественно к жене. Целомудренный, настоящий брак это якобы тот, в котором муж смотрит на свою жену только как на сестру. Чрез это замолкнут страсти и из них самая сильная и злая, половая плотская любовь, а благодаря этому настанет уединение людей, чем люди исполнят закон, данный им для достижения блага. Правда, чрез это прекратится и род человеческий, так как ему невозможно продолжаться без естественного рождения, но дело в том, что ему незачем продолжаться. Зачем жить? Ведь Шопенгауэры, Гартманы, а и все буддисты утверждают, что благо заключается в том, чтобы не жить. И они правы в том, что благо совпадает с самоуничтожением. К этому Толстой присоединяет еще и христианские церковные учения, проповедующие кончину мира и рода человеческого.

Что по учению христианскому мир кончится и размножение рода человеческого прекратится, это верно, но когда и где это будет? Христос Спаситель сказал некогда Апостолам: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти (Деян. 1:7). Значит, от воли Господа, а не от нашей воли зависит положить Царство, где ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают как Ангелы Божии (Мф. 22:30). Это будет уже на новой, обновленной земле. В условиях же настоящего, земного существования, когда люди и остаются людьми, а не как Ангелы Божии, размножение будет иметь место, и брак со своей физической стороны будет служить средством для этого. Бог не только до падения благословил первых людей на размножение, но и после потопа, когда род человеческий давно уже находился в состоянии падения, повторяет Свое благословение сынам Ноя, глаголя: раститеся и множитеся и наполните землю (Быт. 9:1).

И это потому, что по библейскому взгляду, хотя человек грехом и внес порчу в природу и жизнь, однако ни та, ни другая не есть сплошное зло, как утверждают пессимисты, а за ними и Толстой. Христианское воззрение на жизнь чуждо крайностей оптимизма и пессимизма; оно весьма удачно соединяет в себе то, что есть и в том, и в другом.

Мир был создан прекрасным, в нем царила гармония, но вот чрез грех вошло в него зло. Это стал мир греха, смерти, тления, но тем не менее он – мир Божий, в котором разрушающие силы находят себе постоянное противодействие со стороны силы творческой и созидающей и в котором даже помимо избавления благость и милосердие Божие обнаруживаются в бесчисленных проявлениях. Он, конечно, лишен верховного добра и в этом отношении представляет собой область неудовлетворительности и недостатков, тем не менее заключает в себе много всяких относительных благ, относительную добродетель и счастье, действительные сокровища, которые, хотя отнюдь не безусловны, однако же не лишены и известной ценности. Поэтому, хотя в жизни и есть весьма много страдании и бедствий, тем не менее они не могут уничтожить всякую цену ее и делать бытие хуже небытия. Жизнь не есть одно сплошное зло: непредубежденное сознание и незатемненное нравственное чувство всегда будут одобрять те разумно-нравственные проявления жизни, которыми осуществляются внутренние требования добра. В жизни есть немало радостей и светлых сторон, которые уравновешивают и даже пересиливают страдания. Во всяком случае, страдания и неудовольствия не делают жизнь хуже и ниже небытия. Живой человек испытывает страдания, но зато он испытывает и радости, и удовольствия, за которыми забывает бедствия, между тем как к небытию безусловно неприложимы признаки ни приятного, ни неприятного. Прекратив существование в форме чувствующих и сознательных личностей, мы, правда, выиграем в том отношении, что, безусловно, освободимся от всех неудовольствий и страданий, но зато вместе с тем лишим себя и всех радостей и удовольствий. Будет ли в будущем выигрыш? Никакого.

Вообще пессимистическое настроение в смысле полного и всецелого отвращения от всей и всякой жизни не есть нормальное и всеобщее чувство: всё живое по природе любит жизнь и отвращается от смерти. В жизни благо, а отнюдь не в самоуничтожении. Поэтому даже ветхозаветный писатель, изобразивший всю суетность настоящей жизни, говорил: поди, ешъ с веселием хлеб твой, коль скоро Бог благоволит к делам твоим. Пусть во всякое время одежды твои будут белы и пусть масти не оскудевают на голове твоей. Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь во все время суетной жизни твоей и которую дал тебе Бог на все суетные дни твои, потому что эта доля твоя в жизни и в трудах твоих (Еккл. 9:7–9). А с пришествием Христа на землю стало еще больше оснований для светлого взгляда на жизнь. Жизнь и страдания Христа дают путь и средство к восстановлению нарушенной гармонии, снова открывают нам двери рая. Христос возродил мир во упование живо (1Пет. 1:3); Он живот бе, и живот бе свет человеком (Ин. 1:4); в Нем мы приобрели больше, чем потеряли в Адаме. Посему и христианство не гроб для человеческого рода, не безлюдная и безжизненная пустыня, а, напротив, оно сообщает своим приверженцам новую жизнь. Итак, если жизнь не есть зло, то, значит, и призвание новых существ к жизни, или размножение рода человеческого чрез брак – путем рождения, не заключает само в себе ничего худого, греховного. Напротив, чрез это увеличивается число существ, славящих Бога, для какового прославления люди и призываются из небытия к бытию. А посему и физическая сторона в браке законна, и тот, кто отрицает её и признает брак как исключительно сердечно-духовную связь, тот, по слову святого апостола Павла, внимает духам обольстителям (см. 1Тим. 4:1–3).

Но тот же Апостол, допуская физическое общение между супругами-христианами, повелевает, чтобы брак у них был честен и ложе непорочно (Евр. 12:4). И Святая Церковь требует от супругов не только исполнения обета супружеской верности, но и целомудрия, то есть чтобы в отношениях друг ко другу они старались обуздывать свои чувственные пожелания, умели соблюдать свой союз в святости и чести, а не в страсти похотения, как язычники (1Сол. 4:4–5).

В христианском браке естественное влечение ставится под господство духа, и физическая сторона его, хотя и не вытесняется и не уничтожается нравственною стороною, как ложно думает Толстой, однако подчиняется этой последней. В браке, как и во всяком другом отношении, человеку поставлено задачей не отрицать свою природу, но обращать её на службу просвещенному и освященному благодатию Божиего духу. Брак одною стороною касается физической природы, но то, что есть в нем физического, должно быть преддверием высшего начала. Жена, по слову апостола Павла, спасается чрез чадородие, но не чрез одно чадородие, а, если пребудет в вере и любви, и в святости с целомудрием (1Тим. 2:14), то есть не чадородие само по себе служит ко спасению жены, а пребывание в вере и любви, в которых она воспитывает детей своих: жена спасается чрез рождение детей и веру.

Таким образом, в христианском браке физическая сторона (плотская любовь) является только средством осуществления одной из целей брака – рождения и воспитания детей. А где это средство обращают в цель, где нет такого господства нравственного принципа, где физическая сторона не только не подчиняется духовной, но и сама берет перевес над нею и поглощает ее, там такое состояние со всею силою осуждается Церковью, как унижающее и оскорбляющее идею брака. Поэтому не Толстой только, но и Церковь осуждает такое провождение молодыми супругами «медового месяца», когда они без удержу удовлетворяют своей похоти. Не один Толстой, далее, а всякий истинный христианин никогда не одобрит такого образа жизни супругов, когда для получения наслаждений или муж продолжает физическую связь с женою, несмотря на зачатие ею младенца, или жена истребляет плод. При таком ходе дел брак теряет всякое нравственное значение и становится одною половою связью; чувственная сторона выступает здесь на первый план, на не подобающее ей место, и женщина рассматривается только как орудие для наслаждения. Со строгостью, хотя и более благоразумною, чем строгость Толстого, относится Церковь к разводу, на который ныне стали люди очень падки, чтобы легче отдаваться «свободной любви». Развод возможен только после прелюбодеяния, когда брак уже нарушен в самом существе его: виновная сторона этим показывает, что она видит в браке лишь средство для удовлетворения чувственности и потому ищет новых наслаждений вне прежнего союза. В других случаях брак не может быть расторгнут: еже Бог сочета, человек да не разлучает (Мф. 19:6). Внешняя непривлекательность мужа или жены, несходство в характерах, взаимная неприязнь, – все это должно быть принесено в жертву высшей нравственной цели. Все столкновения, все неприятности должны уступить силе нравственной любви; неудовольствие, основанное на внешней эстетической неприязни, должно умолкнуть при чувстве истинной нравственной привязанности; раздоры и несогласия показывают только недостаток любви. Он должен побуждать супругов позаботиться о стяжании духа любви.

Таков высокий взгляд Святой Церкви на брак, – взгляд, несомненно возвышающийся над воззрениями Толстого. Как в других случаях (например, по вопросу «что нам делать»), так и на этот раз главную силу учения Толстого составляет отрицательная сторона, критика нашей жизни, указание разврата, проникшего в семью: здесь он выказывает немало горькой жизненной правды. Но когда дело касается положительной стороны, то он предлагает нечто несбыточное и неосуществимое: между его теорией и действительностью существует целая пропасть, которая увеличивается еще оттого, что Толстой имеет в виду чистую духовную природу человека. Быть может, многие смотрят у нас на брак только как на средство для удовлетворения чувственных пожеланий. Однако, как показано выше, и христианская мораль, и Церковь – ее истолковательница – прямо и решительно осуждают такие взгляды, но не жертвуют из-за них самим браком и не приходят к тем нелепым выводам, к каким пришел Толстой. Христианство историческое, церковное, – такое, каким содержит его Церковь, тем именно и отличается от всяких мечтательных, утопических теорий (в том числе и теории Толстого), тем их и превосходит, что оно ясно различает идеал и действительность и, указывая человеческим стремлениям конечную цель в идеале, в то же время никогда не упускает из виду и настоящей действительности. А в этой-то действительности, в условиях настоящего земного существования человека, и невозможно полное осуществление идеально-целомудренного брака, указываемого Толстым, – брака, в котором муж относился бы к жене своей только как к сестре.

В последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, чрез лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак (1Тим. 4:1–3). Восстанут лже- христы и лжепророки... Итак, если скажут вам: «вот, Он в пустыне, – не выходите; вот, Он в потаенном месте», – не верьте (см. Мф. 24:24–26).

Вот и граф Толстой, отрицая церковный брак, зовет ныне нас в некую пустынь «соломенного вдовства» и выдает такой свой взгляд за истинно христианский, как будто христианство своим благовестием всецело принадлежит безлюдной и безжизненной пустыне. Но у нас есть свои руководители, за которыми мы и следуем, так как они, а не Толстой, указывают путь, истину и жизнь (Ин. 14:6). Они учат, что хорошо человеку не касаться женщины (1Кор. 7:1) и что не выдающий замуж своей девицы поступает лучше выдающего (см. 1Кор. 7:38). Однако не все вмещают слово сие, но кому дано (Мф. 19:11); каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе (1Кор. 7:7). Сообразно с этим, тем, которые могут вместить, христианство предлагает подвиг полного целомудрия, а кому не дано вместить – оно предлагает и подвиг более слабый – брак, но всё же подвиг христианский. А посему выдающий замуж свою девицу, по словам апостола Павла, поступает хорошо, то есть нравственно, по-христиански; если и женишься, не согрешишь, и если девица выйдет замуж, не согрешит (1Кор. 7:38,28). Конечно, истинное девство выше брака; но следует ли, говорит святой Кирилл Иерусалимский, из-за того, что мы имеем золото, отнимать цену у серебра? Да не будет этого!..