Вопрос 28 (из "Амфилохий"). Если Сын и Дух происходят от одной и той же Причины, почему Они не принимают звание братьев и к Духу не применяется наименование Сына?
Происхождение (πρόοδος) от Отца, друг мой, богословствуется и у Сына, и у Духа вместе и неразлучно, но никакое рассуждение не заставит Дух перейти под наименование Сына или вступить в братское отношение, потому что и наоборот, нельзя мыслить или говорить, что Сын перешел в исходящий Дух или усвоил Себе Его отношение (τὴν ἐκείνου σχέσιν). Но это всякий из сподобившихся иметь ум Христов (1Кор.2:16) и мыслить и учить других предоставит как готовую услугу – ведь из-за того, что Они богословствуются происходящими от Одного и Того же, и Дух не образует двоицу сыновства, выйдя за пределы Своей особенности, и Сын, отступив от отличающего Его рождения, не сольется в [одно] свойство с Духом. Ибо Оба от Одного и Того же, но происхождение Каждого не одинаково и не в соответствии с одной и той же особенностью: ведь Сын произошел от Отца посредством рождения, а Дух – посредством исхождения. Посему как различны отношения, согласно которым совершается происхождение Каждого (τὴν ἐκείνου σχέσεις καθ ας ἡ πρόοδος ἑκατέρου) – ибо рождение ни в коем случае не присваивает свойства собственно исхождения, но и исхождению не подходит отличительный образ рождения, – вот именно так и Те, Кто, по священному слову, происходят от Отца согласно различным отношениям, имеют и различное звание и особенность по Ипостасям, которые для Них отграничило своеобразие отношений (τὸ τῶν σχέσεων ἰδιότροπον).
Но так могло бы быть приведено к недвусмысленности действительное разрешение кажущегося недоумения. Если же ты хочешь получить удостоверение о невещественном на примере вещественного, то нет никого, кто бы не знал, что жжение и свечение имеют происхождение от одной и той же причины (ведь и то, и другое есть дело и произведение огня), но как, находясь в здравом уме, нельзя сказать, что жжение содействует зрению, озаряя воздух для восприятия видимых вещей (ведь это свойство освещающего), так и никто не подвигнется приписывать свету, поскольку он освещает, уничтожение подлежащего вещества: и одно другому не передаст [своего] имени, посредством которого предоставляется знание о существовании (τῆς ὑπάρξεως). Вот так и то, что происходит от одной и той же причины по большей части совместно и равночестно, но имеет происхождение не одинаковым образом, при общности существования сохраняет каждое свое различие свойств без слияния и перехода в другое.
Если же захочешь распространять примеры, подумай и об Адаме, Еве и Авеле. У той, началом чьего создания было ребро, и у того, источником чьего возникновения стало семя первозданного, происхождение от Адама, но ни Ева не будет переведена в разряд сыновства, ни Авель, отказавшись от звания сына, не проникнет и не перейдет в какое-то иное отношение. То же, что солнце иногда какие-то из тел освещает, а какие-то воспламеняет, есть общепризнанное явление в чувственно воспринимаемом мире, но и пламя не сменило жжение, перенеся к себе сияние, и свечение не будет уведено вместо освещения в название или ипостась жгущего, но каждое из них, уважая закон, изначально заложенный Создателем в природе, при нераздельности происхождения и тождестве обретения сущности (ἐν τῷ ἀδιαυρέτῳ τῆς προόδου καί ἀπαραλλάκτῳ τῆς οὐσιώσεως) сохраняет, как мы видим, свое наименование и особенность на вечные времена нерушимыми и неизменными.
Если же тебе любо с небес снова спуститься на землю, посмотри, как одно и то же растение производит плод, цветок и листья (ибо, наверное, против возражений совершенно инаковерующих нужно приводить не один пример, а много, и обличать их любопытство как рассыпающееся в тщету). Где кто будет насильственно сводить листья к особенности плодов? А кто станет называть плодом цветок, утрата которого по большей части есть признак появления плода? Но и у прочих, зная их природу и дела природы и не будучи в неведении об их инаковости по отношению к соприродному, никто не будет преобразовывать и переносить их ипостась во что-либо из названного. Вот так и в вещественности телесных дел и произведений усматриваются вещи, происходящие от одного и того же, но не переходящие из собственной ипостаси друг в друга и предлагающие явное обличение выдвигаемого против благочестия возражения, и выставляющие напоказ гнилое злопыхательство из самого того, что видимо и под рукой; и множество прочего.
Переход же от природы к искусству (посмотри, докуда сохраняется согласное с природой, противоположное же изначальному утверждению) дарует тебе много и других примеров, и покажет гончара, из одной и той же глины и замеса лепящего и ночные горшки, и сосуды, предназначенные для священных обрядов. Думаю, ты не найдешь, чтобы даже непосвященные, не стыдясь, переменяли одни изделия на употребление или наименование других и смешивали особенность каждой из ипостасей без какого-нибудь бесовского поражения, вдобавок неисцелимого.
Если же хочешь вновь вернуться к человеку, то наведешь на них еще более суровое обличение: ибо от человека и речь, и голос, – а если угодно, и дух, ведь голос есть не что иное, как дух, на который воздействует некое подходящее орудие, – но речь и голос, изливающиеся из человеческих уст и образуемые и изводимые почти теми же самыми органами (ибо при общности прочего первая рождается на кончике языка, а второй скорее на язычке), и, что важнее и удивительнее, речь не может выйти без голоса, но при самом ее образовании голос поддерживает и подпирает облик речи, соосуществляя ее и соизводя, – но ведь, при такой связи и тесном единстве, даже обладающих умеренной понятливостью, тем не менее нигде не затруднит никакое сомнение в том, что голос не есть речь, а речь – голос. Укрепившись этим и освобождая себя от так называемого затруднения, воспрянь и на обуздание любопытства желающих злопыхательствовать.
