Вера и знание 26 января 1899 г.

Речь на молебне при открытии в г. Тифлис публичных лекций по среднеобразовательным учебным предметам, 26 января 1899 года.

«Да не будет, будто Бог ненавидит в нас то, что Сам Он отличил нас от прочих тварей при творении! Да не будет, говорю я, чтобы мы для самой веры не пользовались разумом или не занимались исследованием, так как мы не могли бы даже и верить, если бы не обладали разумными душами. Дело разума в том, чтобы он воспринимал и усвоял свет Разума».

Блаж. Августин.

Бог христианский, по словам церковных песней, почивает на разумных престолах1 и называется Богом разумов2; требуя от христианина, чтоб он возлюбил Его всем сердцем и умом (Мк. 12:30), Господь и Сам, как говорит апостол, дал людям свет и разум (1Ин. 5:20) и во Христе открыл людям все сокровища премудрости и разума (Кол. 2:3). Самое нравственное перерождение человека под влиянием христианства не касается одного только сердца его, но захватывает все стороны его душевной деятельности, и в том числе умственную; оттого апостол наставляет христиан: обновляйтесь обновлением ума вашего (Рим. 12:2); не будьте дети умом, на злое будьте младенцы, а по уму – совершенни бывайте (1Кор. 14:20); облекитесь в нового человека, обновляемого в разум (Кол. 3:10). О себе великий апостол, учитель веры по преимуществу, говорит, однако, что он желает помолиться и воспеть Богу и умом (1Кор. 14:15), и что он умом своим работает закону Божию (Рим. 7:25). Наконец, вопреки довольно распространенному ныне одностороннему воззрению на Иисуса Христа, как только и исключительно на нравственного Преобразователя жизни человеческой, мы должны указать, что Божественный Основатель святой религии нашей пред самой смертью Своей такими словами Сам определяет задачу Своего служения: «Сия есть жизнь вечная, да знают Тебя, Единого Истинного Бога, и посланного Тобой Иисуса Христа» (Ин. 17:3).

Конечно, отсюда далеко до рассудочного усвоения христианства и, без сомнения, такое усвоение христианства исключительно умом, в смысле религиозного развития, далеко недостаточно и даже вредно. Но только что приведенные мной нарочно довольно многочисленные ссылки на книгу завета христианского ясно показывают нам, что вместе с тем и искание знаний ума, научная любознательность не могут стоять в противоречии с христианством. Скажем и более того: не избыток разума, а как раз наоборот, его недостаток является врагом христианства. Только при этом недостатке, по слову Писания, называющие себя мудрыми могут оказаться, и оказываются на самом деле, безумными (Рим. 1:22), и только при этом недостатке разум, мало мысливший, но много возгордившийся, вместо того, чтобы прильнуть к живительному Источнику всякой Премудрости, начинает «взиматься на разум» Божий (2Кор. 10:5) и приносить неисчислимый вред человечеству.

Но это уже злоупотребление, которое никогда и никому не должно давать права отрицать то, чем злоупотребляют...

Открывая молитвой и словом христианского поучения публичные лекции для взрослых по предметам среднеобразовательного учебного курса, мы видим, поэтому, в самом возникновении этих лекций общественное явление, радостное, достойное сочувствия и содействия. Мы не скрываем, что дело устройства и постановки курсов – дело трудное; мы не обманываемся первыми видимыми успехами: мы знаем, что благородных и бескорыстных работников по учреждению и организации этого дела, вместе с радостями успеха, может быть, ожидают и терния разочарований; но при всем том мы видим в этих первых и быстрых успехах факт чрезвычайно знаменательный.

Что собрало сюда всех вас, людей самых различных возрастов, званий и общественных положений? Благородная и уже, действительно, бескорыстная жажда познания. Вам не обещаны дипломы, не рисуются вдали привлекательно какие-либо выгодные в житейском смысле права; большинство из этих сотен, записавшихся на лекции, – люди небогатые, занятые какой-либо своей обязательной работой, и отдадут для добровольных и нелегких учебных занятий большую часть своего отдыха, которым трудовой человек, естественно, дорожит больше всего.

Эта бескорыстная жажда познания вырастает в факт еще более знаменательный, если мы хоть немного прислушаемся к господствующим течениям и направлениям мысли в переживаемое время. Лет 30–35 тому назади, в 60-х годах, русское общество было охвачено необыкновенным, чисто-юношеским увлечением наукой, – и много было в той поре чистого, идеалистического, возвышенного. Общества, курсы, чтения, кружки, просветительные учреждения всякого рода открывались во множестве; народное образование занимало все помыслы; книги, журналы, газеты получили небывалое до того времени в России распространение. Но, очевидно, были допущены какие-то ошибки; к светлому и чистому просветительному движению примешалось, очевидно, что-то нечистое, – и движение это вдруг как-то затихло. Отовсюду в настоящее время раздаются жалобы на принижение идеалистических стремлений к знанию не только в обществе, но даже и в школе, где жажда знания среди юношей, по-видимому, должна бы быть особенно напряженной. Мало того: и на Западе, в лице некоторых представителей знания (Карпентер, Брюнетьер), и у нас в России (в лице графа Толстого с последователями, смеющегося «над барами, работающими головой») мы видим открытую проповедь мнения о так называемом банкротстве науки и даже полное ее отрицание3.

Кратко отмечаем эти факты, чтобы показать, как даже при неблагоприятных условиях, тем не менее, в открываемых публичных лекциях пробивается наружу врожденное человеку стремление к истине и познанию, и как при всех далее авторитетных и влиятельных возражениях против научного знания интерес к нему не глохнет и не уничтожается. Христианство, в истинных своих представителях, всегда было чуждо обеих указанных крайностей. Никогда не усвояло оно одному только знанию всеспасающей силы; никогда оно и не обвиняло, не упрекало науку в том, в чем она неповинна. Где люди, там и страсти, – а при этом условии не только наука, но и сама религия, даже святейшая и возвышеннейшая, какова религия христианская, не раз обращалась в средство достижения дурных целей или даже общественного принижения. «Главная немощь духа, – говорит знаменитый наш ученый и педагог Н.И. Пирогов в своих «Вопросах жизни», – главная немощь духа есть односторонность его на пути прогресса. Везде, начиная от моды и доходя до фанатизма, мы испытываем ее влияние».

Избегая этой односторонности, при всех увлечениях науки и даже при враждебном отношении ее к религии, которое, к сожалению, по временам, имело место в истории человеческой мысли; с другой стороны, и при всех случаях отрицательного отношения к науке, которые повторялись не раз и в прошлом и в нынешнем столетиях, – всегда и неизменно истинное христианство в лучших своих представителях покровительствовало знанию и поэтому мы видим, что христианские страны доселе – образованнейшие страны. Христианство полагало, что недостаток образования и культуры обусловливает несовершенное и недостаточно глубокое усвоение самого христианства, и поэтому везде, куда оно являлось с проповедью евангелия, оно основывало школу и церковь и полагало само начатки культуры и образованности. Оно доверяло истинной и уважающей себя науке; оно не боялось ее света, напротив, радостно его приветствовало, видя в нем прекрасное и незаменимое пособие для своих собственных целей – для целей царства Божия, Царства правды, мира и радости о Духе Святом (Рим. 14:17).

И оно никогда не ошибалось и не ошибется в науке, в ее также истинных представителях. Было бы слишком долго, хотя, без сомнения, чрезвычайно интересно и поучительно, если бы я здесь привел пред вами исполненные возвышенной религиозности слова таких ученых, как Галилей, Коперник, Ньютон, Линней, Кювье, Лейбниц, Декарт и др. Это голоса из прошлого, хотя и не так далекого. Полагаю, что для знающих будут убедительны слова таких ученых, как, например, Гексли и нашего современника Спенсера, – людей, которых трудно упрекнуть в склонности обвинять науку в банкротстве или бессилии. Вот что говорит первый из названных мыслителей: «Истинная наука и истинная религия – близнецы, и разлучение их непременно поведет к смерти обеих. Наука процветает именно пропорционально ее религиозности, а религия процветает пропорционально научной ее глубине и твердости ее основ». А вот слова Спенсера: «Наука не только не противорелигиозна, как многие думают, но пренебрежение наукой не религиозно, отказ изучать окружающее нас творение не религиозен... При научном знании не пустословное поклонение (Богу), а поклонение действительное; не внешнее уважение, а уважение, доказываемое пожертвованием времени, мысли и труда. Религиозная сторона науки состоит в том еще, между прочим, что она одна может дать нам верное понятие о нас самих и о наших отношениях к тайнам существования. В то время, как она показывает нам все, что можно знать, она показывает и границы, за которыми ничего нельзя познать. Не догматическими положениями учит она нас невозможности понять конечную причину всех вещей, а ясно направляет нас к познанию этой невозможности, приводя нас во всех направлениях к границам, которых нам нельзя перешагнуть. Больше, чем что-либо другое, убеждает она нас в незначительности человеческого ума в сравнении с тем, что превышает его. Относительно преданий и авторитетов людей она держит себя, пожалуй, гордо, но пред непроницаемым покровом, открывающим Абсолютное, она покорна: и гордость и покорность ее истинны»4. Итак, по словам Спенсера, гордость ума пред Божеством – это признак его недостаточного развития, но ничто так не смиряет ум, как настоящая наука. В этом смысле знаменитый математик Паскаль делает глубокое замечание: «Последний шаг разума – признать, что есть бесконечное в вещах, превышающее его силу, – и если он не доходит до этого познания, то, значит, он очень слаб»5. Другой мыслитель, и именно основатель так называемой эмпирической философии, основывающейся на точном знании, Бэкон, замечает: «Мы должны расширять свой ум до возвышенности Божественных таинств, а не заключать последних в тесные пределы нашего разума». Таким образом, как в нравственной, так и в научной области, смирение выше гордости и носит в себе задаток будущего, безграничного развития. И наоборот, по словам мыслителя Амиеля, «гордость – ограничение ума», или, как учит св. Иоанн Златоуст: «величайшее безумие – считать себя мудрым»...

И даже представители позитивизма, в лице Литтре, ученика самого Конта, вынуждены заявить: «Беспредельность тесно связана с нашим знанием и, однако же, недоступна для знания. Это океан, волны которого вечно бьют о наши берега, но пуститься в который мы не можем, так как у нас нет ни лодки, ни паруса».

Итак, напрасно в наше время, под прикрытием христианской религии, или во имя ложно понятых ее нравственных требований, некоторые объявляют войну царству науки, считая его враждебным по отношению к царству Божию. Здесь или ложь, или печальнейшее недоразумение. Мы уже видели, что настоящая наука не отдаляет человека от Бога и веры в Него. Если же мы из этой области исповедания веры сойдем в область чисто нравственных отношений, то и здесь увидим, что истинные и всемирно признанные представители научного знания всегда стояли за нравственные начала. Мы могли бы привести здесь чрезвычайно глубокие, меткие и образные выражения знаменитых мыслителей древнего и нового времени, но довольно указать одного-двух ученых представителей нашего века, еще здравствующих, чтобы убедиться в справедливости сказанного. «Наука, – говорит известный химик Бертло, – обладает двумя силами: одной – нравственной, другой – материальной; и та, и другая захватывают все области человеческих отношений... Наука утверждает несокрушимые основы морали, правила для поведения, опирающихся на неумолимые законы, нарушение которых грозит гибелью целым народам, как и отдельным лицам»6. Не могу не привести слов нашего русского ученого профессора Бекетова, который в своей книге «Естествознание и нравственность», в выражениях и более ясных, и гораздо более теплых и сердечных, убежденно и горячо высказывает мысль о том, что только злоупотребление наукой может привести людей к безнравственным воззрениям. По его мнению, «основы христианской нравственности прямо подтверждаются точной наукой. Поэтому, нормальная жизнь человека, и с научной точки зрения, есть нравственно-христианская жизнь. Если, будто бы на основании науки, разные публицисты готовы выводить чуть ли не законность грабежа, то ведь это в истории человечества не новость. Развратники и всякие прожигатели жизни отлично умеют толковать в свою пользу разные отвлеченные теории и тем оправдывать себя». «Но при добросовестном знакомстве с наукой они перестали бы выставлять эгоизм высшим принципом нравственности и борьбу с ближними взамен любви к ближнему. Наука открывает те пути, которыми вселенский закон, созданный и утвержденный Божеством, ведет человечество к совершенству, насаждает в душе человека, помимо его воли, чувство справедливости, переходящее, наконец, в христианскую любовь – высшее проявление христианской нравственности. Таким образом, наука самым действительным способом укрепляет основной принцип нравственности, провозглашенный человеку Божественными устами Спасителя. Науке, – так заканчивает свою книгу профессор, – предстоит и в будущем все с большей и большей силой развивать в человечестве истинное религиозно-нравственное чувство. Задача ее – помогать великим силам природы, установленным Создателем, вести человека к совершенству»7.

Так говорят представители науки об отношении ее к христианской нравственности. Мы видим, что и в этом вопросе наука и религия идут рука об руку, и наука ведет нас к тому же свету, правде и добру, которые составляют содержание и конечную цель христианства, как царства Божия на земле: и она, под знаменем истины, объединяет людей различных национальностей, званий и состояний в одну великую семью, в царство мира и братства на земле; и она дает побуждения к нравственному совершенствованию, к исполнению нашего человеческого назначения на земле.

Таким образом, ваши предстоящие занятия на открываемых с нынешнего дня публичных лекциях должны способствовать делу христианства, укрепить в вас основы нравственности и общественной и личной.

Что требуется общественной моралью? Требуется, чтобы каждый из нас проявил любовь к ближнему, служение общему благу, любовь к отечеству и доставление ему наибольшей пользы всеми находящимися в нашем распоряжении средствами. Без сомнения, одна наука сама по себе бессильна создать в человеке нравственное настроение, бессильна породить самую нравственную энергию. Это – дело религии. Но наука снабжает добрую волю и энергию человека сведениями и указаниями относительно источников или причин того или иного зла, которым полна наша жизнь; она указывает средства и цели для нравственной энергии и правильные пути ей.

В этом отношении нравственный человек, вооруженный знанием, – неоценимое сокровище для общества. Опираясь на благородную деятельность таких людей, наука уже внесла много добра в жизнь человека и не перестанет быть благодетельною силою жизни и в будущем. Деятели науки всегда будут находить высшее побуждение в служении ей и неиссякаемый источник нравственного удовлетворения – в содействии благу человечества, в служении человечеству, страдающему невежеством, неправдою, бедностью, болезнями. Это останется и высшей нравственной целью науки. «Ведь весь смысл жизни и все значение любви к ближнему в настоящих условиях исчерпываются тем, что в религии называется искуплением, а в обычном языке – борьбою со злом. Но наука как раз именно ставит себе целью возможно лучшее устройство жизни личной и общественной путем хорошо вооруженной борьбы с разного рода злом, как бедность, несправедливость, пороки и преступления»8.

Что такое, далее, нравственность личная? Она состоит в совершенствовании нашего собственного духа, его способностей, в развитии нравственной личности. Она неизбежно должна исходить из сознания превосходства духовной жизни пред чувственной. В ней – основа и общественной нравственности: обществу нужны люди с твердыми убеждениями и правилами, с определенными идеалами. Кто хочет принести добро людям, будь прежде всего сам хорош. Но можно ли на этом пути выработки нравственной личности и нравственного закона отрицать значение науки и научных занятий? Свободное время вы теперь будете отдавать учебным занятиям: уже то одно, что это может отвлечь вас от занятий пустых, легкомысленных, а иногда и предосудительных, одно это будет иметь огромное значение в смысле нравственном. Но самое занятие наукой есть занятие облагораживающее, просветляющее, гуманизирующее; оно развивает вкус к тем насаждениям познания, которые, без сомнения, дают перевес духовной стороне человека пред чувственной; оно неизбежно способствует духовному повышению личности и открывает путь к сознательному и любовному усвоению нравственных идеалов; оно, наконец, закаляет дух и дает ему уменье настойчиво, твердо и успешно достигать высших духовных целей существования.

Вот почему мы призываем вас к нравственному отношению к открываемым публичным лекциям. Справедливо, что новым часто называют то, что на самом деле старо, только «хорошо забыто». Но в деле нашем, с этой стороны и новом и старом, пусть не будут забыты уроки прошлого; не станем закрывать глаза на ошибки этого прошлого, а они, к сожалению, бывали, и они-то, по нашему разумению, во многом обусловливали, между прочим, быстрое охлаждение к широкому просветительному движению, о котором я выше упоминал. Приветствуя радостно оживление этих неумирающих ни при каких условиях порывов к знанию, мы должны твердо помнить, что если знание становится во враждебное отношение к религии или нравственности, к обществу или отечеству, то оно роет себе могилу. Такое знание называется так только по недоразумению; на самом деле, оно служит вывескою умственной и нравственной недозрелости.

Призывая вас к нравственному отношению к открываемым научным занятиям, мы открыто заявляем, что науку нужно брать чистыми руками, приступать к ней нужно с чистым сердцем. Библейский мудрец говорит: «Птицы слетаются к подобным себе, и истина обращается к тем, которые упражняются в ней» (Сир. 27:9). Этим самым мы вам, господа, первые слушатели лекций, вам, а не иному кому, вверяем и поручаем их судьбу. От вас зависит упрочить их существование; от вас зависит привлечь к ним всеобщее сочувствие; от вас зависит рассеять недоверие и сомнения, с которыми многие относятся к новому делу. Сомневаются в искренности и долговечности ваших желаний учиться; сомневаются в усердии, которое вы должны будете проявить; боятся этого смешения полов мужеского и женского; боятся, как бы среди вас не появилось какой-либо дурной пропаганды; вы, а не иной кто, вы делом, а не словами, должны будете показать несостоятельность этих опасений и оправдать доверие и надежды тех благородных работников-учредителей этих курсов, которые, в глубокой вере в облагораживающую силу науки и в лучшие свойства человеческой природы, находят решимость к своим трудам прибавить еще труд и упорный, и нелегкий.

Позвольте мне заключить речь глубоко-поучительным наставлением апостола: «Никто да не обольщает вас пустыми словами... Вы были некогда тьма, а теперь – свет в Господе: поступайте, как чада света, потому что плод Духа состоит во всякой благости, праведности и истине. Испытывайте, что благоугодно Богу, и не участвуйте в бесплодных делах тьмы... Смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые, дорожа временем, потому что дни лукавы. Итак, не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божия» (Еф. 5:6–11, 15–17). «Все испытывайте, держитесь доброго» (1Фес. 5:21).

Теперь же призываем вас к молитве, а затем – к бодрому и неустанному труду. Аминь.