Тема спасения язычников

Но где бы ни возникли писания Луки, несомненно, что их первые читатели были христиане из язычников, а может быть, и шире, язычники, обращавшиеся в христианство. К таковым, как мы видели, мог принадлежать и сам Феофил. Это общее суждение о языческой среде, для которой предназначались писания Луки, подтверждается целым рядом наблюдений. Если Лука использовал Мф. и Мк., мы неизбежно приходим к заключению, что он сознательно опустил те эпизоды, которые могли быть оскорбительны для язычников. Сюда относится, в первую очередь, рассказ о жене–язычнице, которой Господь сказал жесткое слово о детях и псах (Мф.15:22–28; Мк.7:25–30).

Не менее знаменательно, что Лука поставил в начале евангельской истории рассказ о проповеди Иисуса в назаретской синагоге (Лк.4:16–30). В этом рассказе общесиноптическое слово о пророке, который не принимается в своем отечестве (Лк.4:24, параллели: Мф.13:57; Мк.6:4; ср. ещё Ин.4:44), сопровождается ссылкой на ветхозаветные примеры помощи свыше, дарованной не Израилю, а язычникам (Лк.4:25–27). Мысль о спасении язычников, которой, таким образом, вводится историческое повествование Луки, повторяется в заключении его труда, в том приговоре, который ап. Павел произносит над римскими иудеями (Деян.28:25–28, ср. особенно Деян.28:28). Можно сказать, что мысль о спасении язычников есть доминирующая мысль в истории Луки. Ее место в исторической концепции Луки наилучшим образом объясняется языческим происхождением его читателей. Мы помним, что и автор по рождению был язычник.