Социализм в новое время. Англия. Роберт Оуэн.

Познакомившись, с одной стороны, с проявлениями социалистических идей в квакерстве, носящих религиозную окраску, а с другой – с отрицанием этих идей у английских просветителей Ад. Смита и Бентама, стоявших на точке зрения так называемого естественного права, мы перейдём к взглядам отца английского социализма Р. Оуэна. Р. Оуэн – личность настолько замечательная и оказавшая столь сильное влияние на течение социальной мысли XIX столетия, что на нём следует остановиться несколько подробнее.

Родился он в 1771 году в маленьком городке Англии, в семье содержателя почтовой станции. В детстве он был чрезвычайно слабого здоровья, страдая главным образом от неправильного пищеварения, что заставило его вести точно урегулированный и чрезвычайно умеренный образ жизни. Строгая диета, которую он с железной последовательностью проводил всю свою жизнь, достигла цели: из болезненного мальчика вырос человек, который легко переносил высшее физическое и умственное напряжение и, несмотря на неустанную работу и различные тяжёлые испытания, прожил много дольше предельного возраста, сохранив до последнего дня юношеский пыл.

Кончил он курс низшей школы и затем, когда ему минуло 10 лет, был определён приказчиком в лавочку одного купца в Стамфорде. Здесь он прослужил около 4-х лет и затем перебрался в Лондон, где к 18-ти годам, благодаря приобретённому на службе в частных предприятиях опыту, открыл собственную бумагопрядильню. Дело его пошло отлично. Но, будучи человеком широкой инициативы, он вскоре бросает своё дело для того, чтобы поступить управляющим на настоящую большую бумагопрядильную фабрику с несколькими сотнями рабочих. С этого момента и начинается его реформаторская деятельность. Во время одной поездки он попал в Нью-Ланарк в Шотландии, где познакомился с одним богатым фабрикантом, на дочери которого вскоре и женился. Это дало ему возможность встать во главе огромного фабричного предприятия и сделать несколько изумительных социальных опытов, приковавших к Нью-Ланарку внимание всего мира. Нью-Ланарская бумагопрядильная фабрика была расположена около Клейдского водопада, в чрезвычайно дикой местности. Земля кругом была не обработана; население редкое, грубое и почти дикое. Рабочие руки сюда было нелегко привлечь и потому пришлось пользоваться всевозможными отбросами общества. Таковых скопилось здесь тысячи 2–3.

«Все ужасы нерегулируемой фабричной системы, – говорит Туган-Барановский, – имелись в концентрированном виде в Нью-Ланарке (до Оуэна). Почти четверть рабочих были детьми пауперов, купленных у приходов; это были в полном смысле слова белые рабы, с которыми обращались, как с рабочим скотом, и которых только такое обращение могло побудить к работе. В числе этих детей, работавших по 12 часов в сутки и более, были 7–6 и даже 5-летнего возраста». Взрослое население составляли здесь бродяги, пьяницы, пауперы. Эта разношёрстная, грубая, дикая и своевольная толпа сдерживалась сколько-нибудь в порядке только железной дисциплиной и суровыми наказаниями и штрафами. Положение Оуэна, как управляющего, затруднялось ещё тем, что он был англичанин, вследствие чего рабочие-шотландцы относились к нему с сугубым недоверием.

И, несмотря на всё это, через несколько лет управления фабрикой Оуэну удалось достигнуть поразительных результатов. Либкнехт так описывает работу Оуэна по перевоспитанию рабочих Нью-Ланарка: Оуэн отказался от какого бы то ни было наказания рабочих; он старался побороть их недоверие добротой и разумными доводами, влиять на них наставлениями, а главное – уяснять им, что в их же интересах соблюдение трезвости, трудолюбия и честности. Чтобы положить конец воровству на фабрике, он сделал разумные распоряжения, которые облегчили раскрытие преступлений и возлагали полицейские обязанности на самих рабочих. Всякий, кто выказывал старание, получал более выгодную и приятную работу, чем та, которой он занимался раньше. Оуэн уничтожил отвратительную систему уплаты товаром, которая, как и повсюду в Англии, была в большом ходу в Нью-Ланарке, и рабочие не были вынуждены более получать большую часть своего жалования в виде плохих и дорогих товаров. Зато Оуэн основал потребительное общество. Он закупал товары и в особенности съестные припасы высшего качества в большом количестве и отпускал их без барыша рабочим, желавшим быть участниками этого дела, по закупной цене, лишь за вычетом административных расходов.

В результате все рабочие сделались членами потребительного общества, и население Нью-Ланарка было поставлено в отношении питания и одежды лучше всех в Англии. По тому же принципу для холостых была устроена столовая, в которой им отпускалась по своей цене здоровая пища, стоившая в другом месте вдвое и втрое дороже.

Вместо прежних «собачьих конур» Оуэн велел построить по своим указаниям коттеджи (маленькие жилые дома), снабжённые просторными комнатами, удобно расположенными кухнями и т.д. Кроме того, при домах имелись садики для возделывания овощей, плодов и цветов, а для детей были устроены места для общих игр.

Для молодёжи была устроена школа, в скором времени ставшая под личными руководством Оуэна образцовой. Для взрослых также были устроены школы и библиотеки, так что в сравнительно короткое время в Нью-Ланарке не осталось ни одного взрослого, который не умел бы читать и писать.

Штрафы были принципиально отменены. Платили хорошо. Оуэн растолковал рабочим, что чем лучше будет их работа, тем выше будет плата и тем больше можно будет заботиться о благе рабочих. Он от них не скрывал, что и собственникам фабрики это будет выгоднее.

Немного спустя после этих и тому подобных мероприятий физиономия Нью-Ланарка совершенно изменилась. Кражи прекратились, пьянство почти исчезло, и фабрика стала давать огромный дивиденд, вызывая удивление всего тогдашнего мира.

Понятно, в мерах, практиковавшихся Оуэном, не было ничего социалистического. Он, как практик, лишь опередил своих современников в понимании взаимоотношений рабочих и предпринимателей. В настоящее время его метод воспринят правительствами всех стран и лучшей частью самих предпринимателей, которые доросли до понимания того, что производительность труда прямо пропорциональна культурности и высоте нравственного уровня рабочего.

Но Оуэн не удовлетворился указанным опытом и решил дать общую панацею от всех социальных зол.

Эти попытки в значительной мере объясняются теоретическими положениями, принятыми Р. Оуэном; поэтому мы сначала и разберёмся в них, дабы отчётливо уяснить, почему большинство его утопических планов социалистического характера потерпели крах.

Философские предпосылки Оуэна

Отправным пунктом Оуэна в его рассуждениях является постоянно повторяемое им положение, что человек не создаёт и не может сам создать своего характера. Характер человека слагается под влиянием условий его жизни и воспитания, причём, сам человек играет вполне пассивную роль. Тезис этот отнюдь не может считаться оригинальной мыслью Оуэна; он был внушён ему господствовавшей в то время утилитарной философией Бентама. Этот последний верил во всесильность законодательства потому, что считал личность всецело продуктом среды. Стоило законам создать для личностей подходящую обстановку, и она явится её отзвуком.

Такая посылка привела Оуэна к тому, что человек не может считаться ответственным за свои достоинства или недостатки, ответственность за которые всецело падает на общество. Все люди могут быть сделаны добродетельными, если только они будут поставлены в обстановку, благоприятствующую развитию их хороших свойств.

«Предположим, – говорит Оуэн, – такой случай: опыта ради мы увезли бы несколько новорождённых детей из нашего отечества в отдалённые страны, передали бы туземцам и оставили бы среди них. Могли ли бы мы сомневаться в результате? Нет. Дети, все без исключения, уподобились бы тем туземцам, каков бы ни был их характер».

В другом месте Оуэн говорит, что у личности нет дурных наклонностей. С его точки зрения, следовало бы признать, что нет и хороших наклонностей, но, уступая общему тогда духу просветительства, он признаёт за личностью безграничную способность к совершенствованию в надлежащих условиях. Сама по себе личность – ноль. Она есть результат механического воздействия среды, – пустой мешок, в который общество сыплет всё, что ему заблагорассудится.

Но если личность ноль и лишена всякой актуальности и инициативы, то что же представляет собой общество? Общество, по Бентаму и Оуэну, есть собрание личностей, иначе говоря, тоже состоит из нулей, помноженных на неопределённое количество единиц.

Каким же образом эта сумма нулей может оказаться определяющей силой? Если личность определяется обществом, а общество состоит из личностей, то каким образом вообще возможен общественный прогресс, каким образом возможны изменения?

Ведь каждая личность, по Оуэну, ничего не может сделать для себя, она есть результат среды, поэтому если последовательно применять эту точку зрения, то легко сообразить, что такое общество должно находиться в состоянии хронического китаизма, т.е. неподвижности, оно лишь повторяет само себя. Ведь, чтобы этому обществу начать изменение, всё равно – революцию или прогресс, оно само себя должно, так сказать, вытащить из болота за волосы.

Последователи экономического материализма, воспринявшее духовное наследство Бентама и Оуэна, пытаются внести в это болото некоторые коррективы. Они обыкновенно делают ссылки на неопределённые факторы развития, также от личности не зависящие, например, экономический процесс. Можно дополнить этот фактор и другими, каковы: климатические, географические и т.п. условия (у наших с.-р.), но суть остаётся та же: пружина, приводящая в действие общественный механизм, лежит за пределами личности, за кулисами, так сказать, а потому опять-таки не ясно и не понятно, – каким образом общество приводится в движение.

Вопрос о роли личности в истории является одним из самых сложных и трудных вопросов; но в сущности он сводится к другому вопросу: о свободе или несвободе воли. Целиком этот последний вопрос во всей его глубине относится к области философии и метафизики. Но Оуэн больше был практиком, чем философом, и вопрос этот никогда не ставил на философскую почву, а придавал ему всегда практически-этический характер. Однако, практически совершенно немыслимо провести несвободу воли. Прежде всего мы самих себя не можем мыслить продуктом среды, не имеющими никакой личной инициативы, потому что в непосредственном нашем сознании присутствует воля и сознание этой воли.

Если Оуэн считал, что личность или общество есть продукт обстоятельств, то, спрашивается, каким же образом он мог всю свою жизнь и всю свою энергию отдать на то, чтобы призывать фабрикантов, рабочих, парламенты и королей, – словом, лиц разных положений, на то, чтобы приступить к общественной реформе? Очевидно, что практически он действовал, как бы исходя из того положения, что они свободны. То же самое следует сказать и о современных социал-демократах. Веруя в фатальную необходимость экономического переворота, замены капитализма социализмом, веруя в то, что к этому перевороту, являющемуся следствием развития производительных сил, человек ничего ни прибавить, ни убавить не может, – они всё-таки призывают пролетариев всех стран соединиться и выступить на активную борьбу.

Ясно, что желаемое выдаётся здесь за неизбежное «по тактическим соображениям».

Практические программы Оуэна

В 1817 году в английской промышленности разразился жестокий кризис, который повлёк за собой безработицу и обострение нужды рабочих классов. Массы выброшенных за борт людей волновались во всех промышленных центрах страны. Разрушения и поджоги фабрик, столкновения рабочих с полицией и войсками, демонстрации, оканчивающиеся побоищами, были обычными явлениями. В это время из известнейших лиц Англии образовался комитет для выработки средств борьбы с нищетой. В этот комитет попал и Р. Оуэн, выступивший здесь впервые с грандиозным социалистическим планом преобразования.

Он рекомендовал приступить к систематической организации труда нищих. «Для этой цели государство должно заняться устройством общин одновременно земледельческого и промышленного характера. Население каждой общины не должно превышать 1500 человек. Все жители должны жить в одном здании и обрабатывать собственными силами общинную землю в размере 300–400 десятин на каждую общину. Хозяйственные работы должны производиться сообща за счёт общины, причём изготовляемые продукты поступают в распоряжение общины. Каждая семья имеет свою особую квартиру в общинном доме, но дети с трёхлетнего возраста воспитываются сообща. Обед должен получаться из общественной кухни. Община всецело берёт на себя содержание каждого своего члена, требуя от него соответствующей его силам и способностям работы. Так как всё производство и потребление будут организованы в крупных размерах, то последует огромная экономия в расходах и огромный выигрыш в производительности труда. Благодаря этому общины, при первоначальной поддержке со стороны государства, получат возможность сами себя содержать, доставляя своему населению такие удобства и такое благосостояние, которые совершенно недоступны рабочему классу при современных условиях производства. Преимущества общинной работы должны быть так велики, что Оуэн надеялся на постепенное вытеснение этим новым типом хозяйственных организаций господствующей системы наёмного труда. Таким образом, мало-помалу, без всякого принуждения и без ущерба кому бы то ни было наёмная работа прекратится и кооперативные общины станут единственными формами хозяйства. Планомерная организация труда заменит существующую свободу конкуренции, сводящуюся к борьбе всех со всеми. Незанятые капиталы, не находящие работы рабочие, пустующее земельные участки найдут себе выгодное применение. Пауперизм исчезнет благодаря тому, что производительные силы общества, которые остаются теперь без надлежащего использования вследствие неорганизованности общественного хозяйства, будут утилизироваться по определённому плану в общих интересах».

Оуэн, между прочим, был до конца жизни чужд идеям классовой борьбы, особенно в политической её форме. Это явствует, между прочим, из его отрицательного отношения к чартизму (движение 20-х годов XIX ст.), поскольку он преследовал политические цели. Поэтому Оуэн неизменно настаивал, что его планы отнюдь не враждебны богатым. «При господстве кооперативной системы, по его мнению, все выиграют, всем будет лучше. Рабочие выиграют, разумеется, гораздо больше, чем хозяева, так как положение тех и других сравняется. Но и хозяева не проиграют: жизнь в новом мире, исполненном свободы, братской любви и общего благополучия, при огромном росте народного богатства, благодаря соединению труда и производства в крупных размерах, благодаря разумному и планомерному использованию сил природы, применению машин, усовершенствованию самого человека путём рационального воспитания и обучения, – будет настолько счастливее, богаче наслаждением, прекраснее и чище и выше во всех отношениях жалкой жизни в современном обществе, страдающем от бедности, преступлений, пороков и угнетений всякого рода, которые не могут не отравлять существования даже и богатого человека, что и богатые имеют все основания пламенно желать этого нового мира».

Таким образом, Оуэновский социализм выступает здесь двумя чертами, делающими его неприемлемым для современных социалистов. Это, во-первых, утопичность, т.е. вера в достижение социалистического идеала без классовой борьбы, волей отдельных лиц, да ещё как раз таких, которые по своему социальному положению антагонистичны рабочим, во-вторых, федералистичность.

В противоположность космополитическому, интернациональному социализму, или даже социализму в отдельном государстве, Оуэн выдвинул анархический тип социализма, без его политической программы, – тип автономных федераций.

Марксисты, как известно, возражали на это, что общины и кооперации не уничтожат конкуренции. Слабые общины будут поглощены сильными и острота экономического неравенства не уничтожится. Путь к социализму, по их мнению, неумолимо должен пройти через пролетаризацию крестьянства и ремесленников, с одной стороны, и через поглощение мелких производств крупными – с другой.

У нас в России идеи Оуэна в своеобразной форме воспринялись народниками, перерядившимися теперь в социалистов-революционеров. Эти, – по крайней мере до указа 3 июня 1906 года о свободном выходе из общины, – верили в социалистичность русской общины и в то, что она своей формой перенесёт крестьянство через концентрацию земель в руках частных владельцев прямо в социалистический строй.

Жизнь разрушила эту утопию. Аграрный вопрос решается во всех странах, в том числе и в России, своим собственным путём: недостаток земли восполняется интенсификацией хозяйств, усилением их производительности. А интенсификация, по бесспорным аксиоматическим данным агрономии, как мы можем убедиться, заглянувши в любой учебник по сельскому хозяйству, может достигнуть высшего напряжения только в средних хозяйствах и при непременной связи владельца с его землёй.

Новая Гармония

Р. Оуэн не удовлетворился одним изложением своих взглядов и адресами ко всем монархам Европы с предложением облагодетельствовать народ посредством его планов. В 20-х годах он сделали попытку организовать социалистическую колонию, дабы наглядно показать миру всю жизненную силу своих планов. С этой целью он в новой стране, в Америке (штат Индиана), в совершенно глухой местности, удалённой от развращающего влияния современного ему общества, приобрёл 10000 десятин земли и основал на коммунистических началах посёлок Нью-Гармони. Принципы, положенные в основание этой колонии, были следующее:

1) Цель ассоциации состоит не в том, чтобы богатых подвести под уровень бедных, а в том, чтобы всем обеспечить наибольшую сумму истинного богатства, физического и духовного.

2) Кооперативная община должна быть устроена на началах самой неограниченной свободы. Никто не может быть принуждаем вступать в неё или оставаться в ней.

3) Все труды будут добровольны; вместе с тем будут приняты все меры к тому, чтобы сделать по возможности привлекательными занятия в общине; будут употребляться все механические средства для исполнения необходимых работ неприятных, нездоровых или слишком тяжёлых.

4) Будет кооперативная общность в изготовлении продуктов физического или умственного труда; всякий будет работать в соответствии со своими влечениями и в согласии с интересами всех.

5) Будет общность собственности относительно всех земель, домов и всякого другого недвижимого имущества, равно как всех инструментов, сырых материалов, предназначенных для производства, и всяких других предметов, известных под именем капитала в самом обширном значении слова, т.е. всего того, что не предназначается для непосредственного потребления.

6) Предметы, предназначенные для непосредственного потребления, будут получаться из общественных магазинов и могут сделаться собственностью только в момент потребления.

Что касается предметов, которые потребляются не сразу, как, например, жилые покои или мебель, то они могут принадлежать отдельному лицу только на время потребления их.

7) Община будет сама управлять своими делами или непосредственно, или посредством во всякое время сменяемых уполномоченных. Права и обязанности всех взрослых членов совершенно равны; права женщин вполне равны правам мужчин.

8) Несогласия между членами общины будут оканчиваться в недрах общества посредством дружеского соглашения, без употребления каких бы то ни было мер строгости, кроме удаления из общины.

9) Воспитание детей будет общее с того времени, когда для них не будут нужны заботы матерей; но при этом родители не лишаются возможности наблюдать за детьми и оказывать им ласки.

На зов Оуэна в новую колонию перекочевало около 1000 человек – энтузиастов, бедняков и просто проходимцев. Но насколько опыт Нью-Ланарка был блестящим, настолько же жалким оказался он в Нью-Гармони. Здесь произошло то, что на наших глазах произошло с толстовскими колониями на Кавказе – в Геленджике и Кринице. Пока длилось пособие, колонии кое-как перебивались, поддерживая обузу тунеядцев всея России, приезжавших сюда проникаться возвышенным духом учения Л.Н. Толстого. Когда же пособия иссякли, интеллигенты попробовали сесть на шею мужиков, учинив разделение труда в том смысле, что мужики должны были обрабатывать землю и нести чёрные работы, а интеллигенты поддерживать духовную жизнь чтением к философскими рассуждениями на тему о спасении многострадального русского народа.

Теперь земля толстовских колоний почти вся продана за долги, и паломничество тунеядцев туда прекратилось.

Из примеров средних веков мы знаем, что наиболее крепкими из коммунистических общин были религиозные, как, например, у северо-американских квакеров и наших раскольников. Но здесь, следует отметить, коммунальная жизнь являлась не целью, а средством, точно так же, как и в монастырях. Когда же проходили времена острых религиозных гонений, коммуны эти рассыпались, как ненужные и противоестественные оболочки.

Между прочим, по поводу краха Оуэновской колонии Туган-Барановский замечает: «Жители Нью-Гармони воспитались и возросли в совершенно иной социальной обстановке, чем та, которую они стремились создать в своей кооперативной общине. Их нравы, привычки, характеры, симпатии, потребности развились на почве борьбы за существование и закона конкуренции верховных владык капиталистического мира. Как же могли они годиться для создания нового общества, основной закон которого требовал бескорыстного служения общим интересам? Порыва энтузиазма могло хватить на несколько лет, но огонь воодушевления не принадлежит к числу прочных и устойчивых материалов. Новый социальный строй требует и нового человека, который не может явиться по первому зову благородного мечтателя». Совершенно верно. И решительно непонятно, как тот же учёный в противоречие себе может разделять утопию Карла Маркса, утверждающую, что капитализм в наивысшей точке своего развитая перейдёт в свою противоположность – социализм. Недоумение наше ещё более усилится, если мы примем утверждение марксистов, что развитее капитализма несёт за собой вырождение и буржуазии и пролетариата, развивает озлобленность и жесточайший классовый эгоизм. Нельзя же думать, что безжизненный ход экономического развития способен переродить человека; так простительно было думать Оуэну, человеку философски необразованному и не имевшему пред глазами опыта истории.

Рабочая биржа

В экономических трудах Адама Смита и Рикардо была совершенно ясно формулирована идея того, что труд является источником ценности. В 1820 году современник Оуэна – Годскин, предвосхищая идеи Маркса, высказывал, что доход основан на прибавочной ценности, создающейся в результате лишнего труда рабочего, сверх того, который нужен на покрытие издержек производства и заработной платы.

Из этих идей Оуэн делает следующие выводы. Если труд действительно создаёт ценности, то в таком случае он должен лечь и в основу фактического обмена; между тем обмен этот совершается посредством денег. Нельзя ли устранить это посредство, с которым связана, так сказать, экспроприация капиталистами прибавочной ценности и множество других злоупотреблений; нельзя ли ввести непосредственный обмен труда на труд? Идея эта логически должна была время от времени приходить в голову социалистам, убеждённым, что ценность продукта есть кристаллизованный труд. Нам придётся встретиться с ней ещё у Прудона.

Дабы осуществить свою идею, Оуэн организовал для непосредственного обмена продуктов трудовой банк. Этот банк завёл у себя рабочие деньги, т.е. свидетельства о том, что такой-то предмет стоит столько-то труда. Если сапожник приносил сапоги, стоящие 10 часов труда, он получат ассигнацию на 10 часов, за которую в трудовом банке мог получить иной предмет, также стоящий 10 ч. Но дело в том, что уже при самом возникновении теории трудовой ценности творцы её принуждены были сделать к ней целый ряд уничтожающих поправок.

Для оценки продуктов приходится брать не то количество труда, которое на него затрачено, а «средние нормы общественно необходимого труда».

Для того, чтобы оценка продуктов не давала привилегии для наименее искусных и наиболее ленивых, трудовой банк Оуэна ввёл оценщиков, которые и определяли ценность предмета на основании «общественно необходимого труда», т.е. такого мерила, которое само не могло быть с точностью определено. Понятно, практически оценщики могли руководствоваться только рыночной ценой продуктов. По идее банк, обменивая труд на труд, должен был устранить посредничество капитала и таким образом оставить в кармане рабочего прибавочную ценность. Этим, по мнению Оуэна, и должен был разрешиться социальный вопрос. Вначале трудовой банк был встречен с большим энтузиазмом и за первые 4 месяца по открытии его было внесено товаров стоимостью в 445501 рабочий час и обменено товаров на 376166 рабочих часов. Не менее 300 предприятий объявили, что они принимают «рабочие деньги» вместо золотых. Многие лондонские театры принимали в своих кассах рабочее билеты в качестве расплаты.

Однако, крах рабочей биржи не замедлил явиться. Выяснилось, что бесполезные предметы накопляются там во множестве, а полезные быстро истощаются.

Для того, чтобы банк принимал товары и оплачивал их рабочими ассигнациями, нужно только, чтобы труд был затрачен, но нужен ли этот труд обществу, – об этом банк не спрашивал. Другое затруднение, по словам профессора Булгакова, заключалось в том, что самый масштаб оценки, или общественно-необходимое рабочее время, и теоретически неясный и в высшей степени сомнительный, практически оказался совершенно неосуществимым. При приведении фактического рабочего времени к среднему общественно-необходимому получались разногласия и оценщики вызывали неудовольствие против себя тем, что слишком низко оценивают работу, тогда как от потребителей шли обратные заявления.

Оуэн и чартизм

После неудачи с организацией обмена Оуэн делает попытку организовать производство, с каковой целью он входит в тесное соприкосновение с рабочим движением Англии, известным под именем чартизма, длившимся первые десятилетия XIX века. Название чартизм происходит от слова charter – хартия. Характер его был вначале чисто политический: рабочие и радикалы требовали всеобщего избирательного права, равного представительства, тайного голосования, годичного парламента, содержания депутатов и т.п. Но социалисты Годскин, Томсон, а впоследствии Оуэн внесли сюда социалистическую струю.

«Друзья мои, – говорил рабочим один из виднейших деятелей чартизма, бывший методистский священник Стеффенс, – чартизм не есть политический вопрос. Дело идёт не об избирательном праве: чартизм – это вопрос вилок и ножей, чартизм означает хорошую квартиру, хорошую пищу и питьё, короткое рабочее время».

В раскалённую атмосферу движения Оуэн бросает идею об организации всеобщего рабочего союза Англии, или, вернее, совета рабочих депутатов, который должен был организовать национальную промышленность страны. По идее союза, каждая отрасль труда организуется наподобие цеха; представители же этих цехов создают центральный орган, объединяющий собой все рабочие ассоциации. По плану Оуэна, этот союз политически должен быть непобедимым, что даст ему возможность организовать производство.

Эта всеобщая национальная организация устраивает в Лондоне национальную биржу и с этой целью приобретает большой дом с магазинами, залами и аудиториями. Здесь Оуэн громко заявил, что отныне наступило начало возвещённого тысячелетия торжества рационализма. Он говорил об отмене религии, частной собственности и брака. Практический путь осуществления этих мер он на конгрессе 1833 года наметил в следующем виде: «Имеется в виду возникновение таких национальных учреждений, которые соединили бы все трудящиеся классы в одну великую организацию и чтобы каждая ветвь в целом знала, что происходит в других ветвях, чтобы прекратилась всякая индивидуальная конкуренция и чтобы все фабрики велись национальными компаниями».

Эта идея имела необыкновенный успех; в течение нескольких недель к союзу примкнуло до полумиллиона рабочих. Но присоединившаяся масса быстро растаяла, как только выяснилась практическая несостоятельность движения. Непосредственной целью этого движения была организация всеобщей стачки для того, чтобы добиться реорганизации промышленности. Но предприниматели при посредстве полиции подавили движение, и тем дело кончилось. Радикальные деятели были весьма недовольны тем, что Оуэн отклонил рабочих от политических требований в сторону утопизма, и высказали по его адресу массу жестоких замечаний. Мы не будем останавливаться на дальнейших судьбах чартизма, в котором Оуэн играл некоторую роль только в самом начале, и в заключение очерка коснёмся того, что он практически сделал для рабочих и что является и поныне наследством для всех стран.

Наследство Оуэна

За вычетом утопических фантазий, которые ни тогда, ни теперь, ни в будущем не могут быть осуществлены, поскольку об этом свидетельствует история и политическая экономия, не приспособленная к митинговым целям, Р. Оуэн оставил нам, как практический делец, наследство, ставшее в особенности для его родины – Англии страшным орудием мирной борьбы с социализмом. Мы говорим о кооперативном движении. Значение этого движения мы охарактеризуем словами социалиста Туган-Барановского, который весьма недоволен тем, что тред-юнионистское направление английских рабочих замыкает их в круг практической деятельности.

Но, приняв во внимание его характеристику, мы убеждаемся, что иначе и быть не могло и что для трезвой деловой жизни обещаемые чудеса социализма – не более как красивая сказка.

«Неутомимая пропаганда Оуэна, – говорит Туган-Барановский, – повела к тому, что сотни тысяч трезвых и практических английских людей поверили в проповедуемое им новое Евангелие. Но, усвоив новую веру, они не перестали быть практическими людьми. Они верили в будущее наступление «нового нравственного мира». Что же делать, однако, теперь, пока мир ещё не изменился? Ждать они не могли и искали немедленного дела. И такое ближайшее практическое дело нашлось. Оуэн объяснил им, в какой огромной мере возрастают экономические силы вследствие их соединения; разрозненные бедняки, соединившись вместе, могут достигнуть благосостояния. Задача заключалась в том, чтобы дать возможность мелким производителям и потребителям воспользоваться выгодами крупного производства и потребления, в таких заманчивых красках рисуемыми Оуэном. Но для крупного производства требуется и крупный капитал; откуда же его взять? Ощупью и шаг за шагом практическая мысль англичанина искала решения этой трудной задачи. Наконец, мало-помалу путь к достижению цели стал выясняться.

Если рабочий не располагает ни шиллингом капитала, то всё же он представляет собой некоторую экономическую силу в качестве потребителя. Лавочник, продающий провизию рабочему, живёт барышами, получаемыми со многих подобных бедняков. В своей совокупности бедняки эти достаточно богаты, чтобы поддерживать лавочника и давать ему высокие барыши. Почему же потребители, соединившись вместе, не могут заменить лавочника и сохранить все эти барыши в своих карманах? Таким образом может возникнуть фонд, который постепенно, после ряда лет, может превратиться в крупный капитал, необходимый для организации производства на кооперативных началах.

Итак, первым шагом к кооперативному производству является кооперация потребителей. Потребители соединяют свои средства, заводят кооперативную лавочку, из которой берут товары, и сберегают в свою пользу прибыль лавочника. Вот основная идея так называемых кооперативных потребительных обществ, получивших в настоящее время повсюду такое развитие. Когда идея этой организации достаточно выяснилась, во всей Англии стали возникать потребительские товарищества среди рабочих. В 1832 году таких товариществ насчитывалось уже около 500. Большинство из них были очень мелкими и плохо организованы. Все они были проникнуты идеями Оуэна и рассматривали кооперацию потребления только как первый шаг к кооперативной организации производства; поэтому они стремились накопить свои дивиденды для образования фонда будущей производительной ассоциации. В несколько лет Англия покрылась целой сетью потребительных товариществ. Связью между ними являлись различного рода общества, непрерывно возникавшие по инициативе Оуэна и так же быстро распадавшиеся (вследствие утопических целей). Кооперативное движение имело несколько своих газет, тщательно следивших за всеми успехами кооперативного дела и стремившихся улучшить его организацию.

Однако, первые успехи оказались весьма эфемерными. Огромное большинство первоначальных потребительных ассоциаций не продержалось и нескольких лет и быстро распалось, вследствие ли неумелости руководителей, неподготовленности рабочих, необеспеченности имуществ ассоциаций в юридическом отношении, неудовлетворительности внутренней организации, или других причин. Но здоровое семя, брошенное Оуэном, не заглохло. Прошёл десяток лет, и кооперативное движение возобновилось с новой силой. Колыбелью этого нового движения был маленький ланкаширский городок Рочдель, где в 1844 году 28 рабочих основали крошечное потребительское общество с крошечным же капиталом. Из этого слабого ростка выросло современное кооперативное движение Англии, с его миллионами членов, с многими десятками миллионов фунтов ежегодного оборота и миллионами фунтов ежегодной прибыли». Этому расцвету сильно способствовало отрезвление рабочего класса Англии, отбросившего утопическую часть учения Оуэна. В данный момент английский рабочий наименее всего склонен к социализму в интернациональной его форме. Это явилось следствием:

1) повышенного чувства личной ответственности пред Богом и государственным законом, выросшего на почве религиозного движения, и

2) широко развитой промышленной инициативы.

Дух Англии лучше всего характеризует Шульце-Геверниц, говоря, «что из школы пуританизма англо-саксонский мир вынес половую, национальную и социальную дисциплину, составляющую противовес капиталистическому духу. Англия достигла господства, между прочим, и потому, что превосходила конкурентов чистотой семейной жизни, готовностью жертвовать всем из любви к отечеству, чувством социальной ответственности. Превосходство англо-саксонского типа основано на капиталистической, половой, национальной и социальной дисциплине». Нечего и говорить, что проповедь социализма в современном его виде в корне противоречит указанным началам, а потому он не пользуется в Англии ни малейшим кредитом. И чтобы хоть как-нибудь провести его туда, пришлось пустить в ход контрабандный приём, именно – выкинуть над социализмом флаг христианства.