Социализм в новое время. Англия. Мальтус.

Рядом с А. Смитом столпом классической политической экономии является Мальтус. Как экономиста в тесном смысле слова, его в курсе социалистических учений можно было бы и опустить, но как социолога – необходимо иметь в виду, хотя бы потому, что со своим «Опытом о народонаселении» он до сих пор является несокрушимой стеной, о которую разбиваются фантастические мечтания социалистов.

Знаменательно, что «Опыт о народонаселении» явился в ответ на анархо-социалистическое учение Вильяма Годвина. Этот последний в 1793 году писал, что всякое правительство есть тирания, различающаяся только по формам: или тирания меньшинства, или тирания большинства, и во всяком случае – зло. Упразднив государства, люди будут жить не уединённо, а в обществе, потому что общество, зарождающееся из наших потребностей, есть благо; государство же есть зло. Это общение людей скрепляется тем, что люди будут иметь в общинном обладании и управлении своё имущество. Отменой права и государства ставится на очередь необходимость провести упразднение частной собственности, а упразднение частной собственности является основанием нового общества.

Нынешняя система собственности, по мнению Годвина, со всеми её неравенствами и несправедливостью есть наибольшее препятствие к большему благоденствию человечества. Она должна быть заменена распределением, основанным на естественных потребностях100.

Мальтус по поводу этих слащавых мечтаний говорит, что недостаточно создать в голове красивый и удобный общественный порядок, – надо доказать и показать, может ли он быть осуществлён практически.

«Опыт о народонаселении» категорически утверждает, что все мечтания о земном рае не имеют под собой почвы. Человечество никогда не избавится от необходимости в поте лица и с величайшими усилиями добывать хлеб свой.

Прежде чем излагать учение Мальтуса, мы коснёмся некоторых черт его биографии. Это существенно необходимо, так как ни один мыслитель и учёный не забрасывался в такой мере грязью, как Мальтус. К. Маркс с пеной у рта называет его лживым попом и прислужником буржуазии, другие не церемонятся употреблять ещё более крепкие выражения, между тем, как он их не заслуживал.

Томас Роберт Мальтус родился в 1776 г. в родовом имении Рукери, в Суррейском графстве. Он был вторым сыном в семье и, согласно английскому обычаю, был предназначен с детства к духовному званию. После высшего образования, полученного им в коллегии Иисуса в Кембридже, в 1789 году он возвратился в родное имение и сделался приходским священником в соседнем приходе Альбюри. В то же время он предавался занятиям наукой. В 1805 году, когда имя его, благодаря «Опыту о народонаселении», сделалось известным, он был назначен учителем истории и политической экономии в училище Ост-Индской Компании. Проучительствовал он почти 30 лет и за это время не сделал ни единой попытки, чтобы занять высшее положение. А между тем ему легко было сделать блестящую духовную карьеру или занять высокое общественное положение, когда партия вигов, считавшая его своим сторонником, заняла место у власти.

Мисс Гарриэт Мартино следующими образом характеризует духовный облик Мальтуса: «Человека более простодушного, добродетельного и благожелательного, чем Мальтус, нельзя было найти во всей Англии». А товарищ Мальтуса по путешествиям – Оттер сообщает, что «его жизнь была более, чем чья-либо другая, постоянным проявлением просвещённого благоволения, довольства и мира; он представлял собой тип чистейшего и лучшего философа, просветлённого христианскими чувствами и проникнутого христианским милосердием. Характер его был так спокоен и кроток, его терпимость к другим была так широка и так возвышенна, его желания так умеренны и его власть над своими страстями так велика, что он (Оттер) за 50 лет редко когда видел его взволнованным и положительно никогда не видел разгневанным, надменным или унылым».

Лучше всего Мальтуса характеризует следующая надпись, сделанная друзьями на его могильной плите:

"Памяти Томаса Роберта Мальтуса, хорошо известного всему образованному миру своими прекрасными трудами по специальным вопросам политической экономии, а в особенности своим «Опытом о народонаселении»; одного из лучших людей и честнейших философов всех времён и народов, природными достоинствами своего ума поднявшегося выше кривотолков невежд и презрения людей великих; он прожил счастливую и невозмутимую жизнь, посвящённую исканию и распространению истины, поддерживаемый глубоким и крепким сознанием пользы своих трудов, довольствуясь одобрением людей хороших и мудрых. Его писания будут прочным свидетельством широты и справедливости его взглядов. Неоспоримая честность его убеждений, его природная справедливость и чистота, привлекательность его характера, учтивость его манер, нежность сердца, благосклонность и благочестие – оставили самую дорогую память о нём у его семьи и друзей».

«Опыт о народонаселении»

«Бывают, – говорит профессор Булгаков, – известные мысли, известные положения, которые необходимо должны быть высказаны, но тот, кто их высказывает, неизбежно навлекает на себя – сознательно или несознательно – непопулярность, вражду, и не только при жизни, но и в истории. Это и случилось с Мальтусом. Каким бы он ни был, таким ли, как рисуют его современники, или «лживым, лицемерным попом», как его ругает Маркс, во всяком случае он поплатился своей репутацией; ему пришлось пожертвовать своей популярностью за свои идеи и в исторической перспективе, на известном расстоянии, в этом нужно видеть скорей подвиг научного мужества и самоотвержения, нежели какой-нибудь недостаток ума или характера».

Что же высказал Мальтус такое, что собрало столько злобы вокруг его имени? А вот что. «Предмет настоящего опыта, – говорит Мальтус в первой главе своей книги, – составляет исследование одного явления, тесно связанного с природой человека, – явления, дававшего себя знать постоянно и могущественно с самого возникновения человеческого общества, но едва отмеченного писателями, которые занимались вопросами, имевшими ближайшее к нему отношение. Факты, обнаруживавшие наличность этого явления, неоднократно признавались и излагались, но совершенно упускались из виду их естественные и необходимые последствия, хотя, по всей вероятности, именно среди этих последствий можно поместить значительную часть пороков и нищеты и то неравное распределение даров природы, исправление которого составляло во все времена постоянную заботу просвещённых филантропов. Явление, о котором здесь идёт речь, заключается в постоянном стремлении всех живых существ размножаться в большем количестве, чем то, для которого существуют запасы пищи».

Такая тенденция заметна не только среди людей и животных, но и у растений.

«По наблюдениям доктора Франклина, единственной границей воспроизводительной способности растений и животных является лишь то обстоятельство, что, размножаясь, они взаимно лишают себя средств к существованию. Если бы, говорит он,  поверхность земли лишилась всех своих растений, то одной породы, например, укропа было бы достаточно, чтобы покрыть его землю; если бы земля была не населена, то одной нации, английской, например, достаточно было бы, чтобы заселить её в течение нескольких веков.

Но в то время, как растения и животные размножаются бессознательно и непроизвольно, задерживаемые исключительно недостатком места и пищи, человек руководится разумом и останавливается в своём размножении заботой о необходимом пропитании. Когда страсти заглушают голос рассудка, а инстинкт делается сильнее предусмотрительности, – соответствие между запасами пищи и количеством населения нарушается и последнее подвергается бедствиям голода. В той или иной форме препятствия к размножению населения всегда существовали и существуют, а потому в чистом виде воспроизводительную тенденцию человека нам никогда не приходится наблюдать. Есть страны, однако, где эти препятствия не так сильны; в Северной Америке, например, необходимых средств пропитания больше, а нравы населения чище, чем в Европе, и здесь было замечено, что население удваивается менее, чем в 25 лет. Следовательно, при полном отсутствии всяких препятствий к размножению срок удваивания может быть ещё короче».

Не так легко увеличиваются запасы пищи. Земля имеет свои пределы. Когда все плодоносные участки уже заняты и обрабатываются, увеличения средств пропитания можно ждать лишь от улучшения способов обработки и от технических усовершенствований. Эти улучшения, однако, не могут производиться с неослабным успехом; напротив, в то время, как народонаселение будет всё увеличиваться, – в увеличении средств пропитания будет обнаруживаться некоторая заминка. «Возьмём, – говорит Мальтус, – в пример Англию и Шотландию. В этих странах существуют ещё не возделанные земли, и приёмы земледельческой техники внимательно изучаются. Если мы предположим, что при самых благоприятных условиях количество произведений почвы удвоится в первые 25 лет, мы выйдем, вероятно, за пределы возможного. Сделать такое предположение для второй четверти века решительно невозможно: оно противоречит всему, что мы знаем о свойствах земли. Каждому, кто хоть немного знаком с агрономией, хорошо известно, что, по мере расширения обработки, ежегодное возрастание средней производительности земли постепенно и правильно уменьшается». Но допустим, что количество умножившихся произведений почвы осталось то же, что, следовательно, после вторых 25 лет получилось настолько же больше пищи, как и после первых. Дальше, по мнению Мальтуса, самое горячее воображение идти не может. Допустим, что такому возрастанию подчиняются произведения почвы всегда. Что же получится? Если население Великобритании состоит в данное время, положим, из 11 миллионов и пищи оказывается ровно столько, сколько нужно для этих 11 млн., через 25 лет население возрастёт до 22 млн., а вместе с ним удвоится и количество пищи, которой, следовательно, опять же будет достаточно для наличного населения. Но вот население снова удваивается и делается равным 44 млн., между тем, как количество пищи не удваивается, но увеличивается на прежнее количество и потому его оказывается достаточным лишь для 33 млн. Чем дальше, тем больше становится несоответствие между наличным населением и количеством имеющейся для него пищи. Тогда наступает голод и среди населения, не находящего себе пропитания, обнаруживается усиленная смертность.

Из приведённого примера видно, что население растёт в геометрической прогрессии, тогда как количество пищи в лучшем случае – в арифметической; рост первого можно обозначить рядом цифр: 1, 2, 4, 8, 16, 32.., а рост второго – 1, 2, 3, 4, 5 и т.д. Отсюда ясно, что благоденственное житие на земле ни в какой форме невозможно. Земля есть юдоль печали и слёз и никоим образом не царство будущего социалистического дарового кафешантана.

Борьба Мальтуса за отмену налога в пользу бедных и против направления благотворительной деятельности приходов, расплодившей массу тунеядцев, не желавших работать благодаря каждодневному получению пайка, заставила его в первом издании «Опыта» высказать целый ряд резких положений, которые ему не могут простить и до сих пор. Так, он писал: «Человек, появившийся на свет, уже занятый другими людьми, если он не получил от родителей средств для существования, на которые он вправе рассчитывать, и если общество не нуждается в его труде, не имеет никакого права требовать для себя какого-нибудь пропитания, ибо он совершенно лишний на этом свете...

На великом торжестве природы для него нет прибора. Природа приказывает ему удалиться, и если он не может прибегнуть к состраданию кого-либо из пирующих, она сама принимает меры к тому, чтобы её приказание было приведено в исполнение. Если же пирующие стеснят себя и уступят ему место за столом, тотчас же появятся новые непрошенные гости и потребуют для себя той же милости, ибо весть о том, что за столом хватает яств для вновь пришедших, тотчас распространится повсюду. Порядок и гармония торжества будут вскоре нарушены; изобилие, царившее прежде, заменится недостатком, и счастье пирующих омрачится зрелищем появившейся всюду нищеты и тягостными воплями новых пришельцев, не нашедших для себя пропитания, на которое им дали основание рассчитывать. Тогда, – только слишком поздно, – пирующие поймут, что они совершили ошибку, нарушив строгие правила, установленные великой распорядительницей пиршества относительно непрошенных гостей. Только тогда они догадаются, что природа, заботясь о том, чтобы приглашённые были достаточно накормлены, и зная, что у неё нет яств для неограниченного числа гостей, из разумного человеколюбия устраняла вновь пришедших, когда все места за столом были уже заняты».

Приведённая тирада действительно кажется нам жестокой и во многом несправедливой, но не надо забывать, в какой исторической обстановке она произнесена. Нужно принять во внимание, что Мальтус возлагал огромную ответственность на личность за ход общественной жизни. В качестве корректив к перенаселению он вводит поправку – нравственное самообуздание; как увидим дальше, эта поправка не может дать тех результатов, которых ждал от неё Мальтус, но она характеризует его добросовестное желание предостеречь людей и так или иначе помочь обществу.

Что касается исторической обстановки, то мы должны припомнить, что начало XIX столетия в Англии характеризуется сельскохозяйственным кризисом и массовой пролетаризацией населения, которое в этот момент пока ещё не могло быть занято развивающейся индустрией. Английское правительство, видя массовое нищенство, шагнуло на путь социалистических мероприятий. Оно признало так идеализируемое в наше время «право на труд». Своими «законами о бедных» оно создало, по выражению профессора Булгакова, дьявольскую систему, «весь позор которой не может заклеймить история».

В виду огромного интереса этого опыта, мы отклонимся немного в сторону, чтобы познакомиться с ним. В основание системы лёг изданный (в Англии) ещё в 1782 году закон Гильберта, который изменял назначение работных домов в том смысле, что в них стали содержаться лишь одни неспособные к труду. Лица же, могущие работать, должны быть занимаемы вне работного дома. При этом дело обстояло так. Рабочий нанимался работать, а заработную плату получала приходская организация, которая за это выдавала рабочему содержание, как пансионеру работного дома. Выгода рабочего была здесь в том, что он получал содержание также и в том случае, если не находил работы или заработная плата была несоразмерно низка.

В 1796 году такой порядок закрепился законом, который возложил на приходы обязанность содержать работоспособных лиц, создавая или находя им работу в периоды безработицы.

Параллельно установилась между прочим система так называемых доплат. Фермер нанимал, например, рабочего за 50 к. в день, а платил фактически 20 к.; остальные 30 к. вносил за него приход. Первоначально практика эта появилась в Беркшайре, где мировые судьи определяли шкалу заработной платы сообразно размерам семейства и ценам хлеба. Фермеры приглашались платить согласно этой шкале, если же они не делали этого и платили меньше, за них доплачивал приход. Словом, в законодательстве осуществился тот социалистический минимум, к которому так настойчиво стремятся, между прочим, и русские социал-реформаторы.

Плоды английской системы опеки бедных получились самые печальные. Зло её следующим образом характеризуется в официальном отчёте 1824 года:

«Во-первых, – говорит на основании свидетельских показаний отчёт, – предприниматель не получает производительного труда от рабочего, которого он нанимает. Например, в некоторых частях Норфолка рабочий совершенно уверен в получении от прихода поддержки, вполне достаточной для содержания своего семейства; следовательно, для него является безразличным, заработает ли он значительную, или малую сумму. Поэтому очевидно, что отвращение к труду является последствием столь порочной системы. Тот, чьё существование обеспечено без труда, причём, однако, он не может и самым тяжёлым трудом добиться большего, чем безусловно необходимо для существования, будет естественно ленивый и беспечный работник. Нередко работа выполняется четырьмя или пятью подобными рабочими, но доходит по своим результатам до того, что может быть легко сделано одним рабочим, получающим поурочную плату.

Во-вторых, лица, которые не нуждаются в земледельческом труде, обязываются принимать участие в оплате труда, выполняемого для других. Это бывает в том случае, когда рабочие, которые необходимо должны быть наняты фермерами, получают от прихода некоторую часть своей платы, причём, если бы она не была выплачена таким образом, то была бы уплачена самими фермерами.

В-третьих, поощряется избыточное население; лица, которые получают лишь малое подаяние, знают, что им достаточно только жениться, и это подаяние будет увеличено пропорционально числу их детей. Между тем предложение труда по-прежнему регулируется спросом и приходы обременяются 30, 40 и 50-ю рабочими, которые не могут найти себе заработка и служат к тому, чтобы ухудшить положение своих товарищей – рабочих того же прихода. Интеллигентный свидетель, имевший большой опыт в найме рабочих, констатирует, что, жалуясь на недостаточность приходской помощи, они нередко говорили ему: «мы женимся, и вы должны будете нас поддерживать».

В-четвёртых, «ещё более худшим последствием этой системы является развращение и порча характера рабочего класса».

После этого понятна вышеприведённая жестокая тирада Мальтуса, столь часто приводимая социалистами в укор ему.

Однако, возвратимся к дальнейшей характеристике «Опыта». Из рассмотрения всех данных Мальтус приходит к следующим трём выводам:

1) Народонаселение строго ограничено средствами существования.

2) Народонаселение увеличивается, когда увеличиваются средства существования, если только оно не будет остановлено какой-нибудь могущественной встречной причиной.

3) Все препятствия, которые, ограничивая силу размножения, держат население на уровне средств существования, сводятся в конце концов к нравственному вырождению, пороку и несчастьям.

Обычно, когда полемизируют с Мальтусом, то не эти его выводы подвергают критике, а прогрессии размножения людей и увеличения пищи. Но, как явствует из выводов, Мальтус принципиального значения не придаёт прогрессиям и употребляет их как иллюстрацию того положения, что рост народонаселения происходит быстрее роста пищи.

Не понимая этого, некоторые пробовали уничтожить Мальтуса ссылкой на одинаковую заселённость земли в древности и в новое время. Но ведь и сам Мальтус говорит, что «население строго ограничено средствами существования», следовательно, оно никак не может расти быстрее последних. Рост народонаселения в геометрической прогрессии Мальтус выводит из следующего простого соображения: если от брака, – рассуждает он, – рождается в среднем по четыре ребёнка и затем половина их погибает, выжившие же в свою очередь обзаводятся семьями, – ясно, что население должно расти как 1, 2, 4, 8, 16 и т.д. Тенденции Мальтус отметил совершенно правильно, он ошибся лишь в сроке удвоения населения, назвав 25 лет, тогда как на самом деле, по новейшим данным статистики, оно удваивается приблизительно в 100–150 лет. Полемизировать с Мальтусом относительно прогрессий было бы бесполезно, так как на окончательные выводы его «Опыта» они не влияют, а потому мы и не станем разбирать остроумные доводы нашего соотечественника – известного Н.Г. Чернышевского, опровергающего верность этих прогрессий.

Критики Мальтуса

О Мальтусе написано столько книг, что одни заголовки их могли бы составить книгу, равную по величине его «Опыту о народонаселении», следовательно обозреть вкратце возражения противников нет возможности. А потому мы ограничимся лишь самыми важными из них, чтобы выяснить себе, что у Мальтуса опровергнуто и что осталось в качестве прочного достояния социологической мысли.

XVIII век был чрезвычайно оптимистически настроен в отношении роста населения; его во всяком случае считали благодеянием. Государственные люди того времени награждали особыми премиями или освобождали от некоторых повинностей отцов многочисленных семейств; снисходительно относились к незаконным рождениям и поощряли иммиграции.

Тогда рассуждали следующим образом: чем больше людей, тем больше ремесленников и торговцев, тем, значит, государство богаче. Чем больше людей, тем больше солдат и, следовательно, тем государство сильнее. Сомнения в возможности для населения добыть себе необходимое пропитание почти не возбуждались, наоборот, господствовало убеждение, что население, «согласно естественному порядку вещей, размножается менее быстро, чем увеличивается запас пищи».

У многих возражателей Мальтуса эта оптимистическая закваска столь сильна, что они даже не трудятся опровергать его, а просто заявляют, что это не так, не может быть так.

Например, Бастиа, примыкающий к школе так называемых «гармонистов», видящих во вселенной и в государстве сплошное благоустройство, восклицает:

«Ученики Мальтуса, вы нелицемерные и оклеветанные друзья человечества, не правы только в одном – в своём желании спасти человечество от мнимого рока. Я могу указать вам на более устрашительный закон: при прочих равных условиях увеличение плотности населения соответствует лёгкости производства»... «Гармония – таков окончательный результат порядка, установленного Провидением».

Понятно, что ссылка на гармонию ничего не доказывает и не уничтожает вывода Мальтуса. Гармония, разумеется, есть в природе и обществе людей, но она заключается совсем не там, где её желает видеть Бастиа: не в том, что люди страдают или не страдают от недостатка пищи. Гармонию можно понимать только как соответствие целям Творца, но этим целям могут служить, как известно из Священного Писания, и голод и болезни.

По ограниченности своей человек никогда не в состоянии постичь цели и намерения Творца; он лишь отдалённо может приближаться к этому, – вот почему его понятие о мировой гармонии всегда относительно.

В том же роде, как и Бастиа, аргументирует и американский экономист Кэри, который вдобавок хочет уличить Мальтуса в противоречии с собой и как христианина. Он говорит: «Возможно ли, чтобы Творец впал в противоречие с Самим Собой? Возможно ли, чтобы Он, утвердив во всём материальном мире систему, части которой находятся между собой в полной гармонии, подчинил затем человека, господина всего мироздания, законам, которые должны породить всеобщую дисгармонию? Возможно ли, чтобы, одарив человека всеми свойствами, необходимыми для приобретения господства, Он подчинил того же человека законам, в силу которых последний должен стать рабом природы?» Мальтус как бы предвидел этот теологический аргумент и потому в заключительных страницах своего труда говорит: «Я всегда думал, что закон народонаселения более всякого другого пригоден для нашего исправления и испытания... Он полнее других подтверждает изображённое в Священном Писании воззрение на назначение нашей земной жизни. Так как, следуя путём добродетели и внушениям разума, человек может избегнуть (воздержанием) вредных для него и для общества последствий закона народонаселения, то необходимо признать, что в этом великом законе природы вполне осуществились намерения Творца».

В общем, надо сказать, Мальтус гораздо больше склонен к правильному пониманию христианства, чем его противники, которые превращают христианство в какую-то слащавую теорию.

Но хотя Св. Писанию и близок взгляд на землю, как на землю проклятия, где человек в поте лица должен добывать хлеб свой, Мальтус не прав, утверждая, что перенаселение несёт одни страдания. Нет, оно является в то же время и стимулом прогресса. Мы видим как изумительно растут силы человека в борьбе с природой; там, где раньше могли прокормиться сотни две дикарей, мы видим огромные города с миллионным населением. Ёмкость территории растёт и люди бесконечно увеличивают свои блага. Но Мальтус прав, – это создаётся постоянной угрозой голода и страдания, созданными в свой очередь абсолютным или относительным перенаселением.

Эти два процесса – колоссальный рост культуры и создающая её бедность – неотвратимо ставят нам вопрос о смысле истории. Мы не раз уже говорили, что этот смысл нельзя искать в личных наслаждениях, в накоплении материальных благ ради самого накопления. Живущее должно подчиняться долгу, заповедям Божиим, иначе оно теряет смысл своего существования. Большинство критиков Мальтуса не становятся на эту точку зрения, и поэтому далее мы увидим, в какую невылазную трясину они забираются в своих рассуждениях.

Самыми непримиримыми врагами Мальтуса сделались, конечно, социалисты. Оно и понятно. Утверждение Мальтуса о том, что население может превысить средства существования, способно зародить весьма серьёзное сомнение в том, что можно найти гармонический общественный строй. Весь кодекс социализма, – учение о будущем обществе, будущем государстве, – исходит из представления о том, что в реформе производства и в реформе распределения можно найти такое экономическое равновесие, при котором не будет чувствоваться бедность, относительная или абсолютная – всё равно. Воровать не будут не потому, что это дурно, а потому, что бессмысленно: зачем воровать, когда всяческого добра по горло!..

Добродетели социалистического строя вытекают не из каких-либо предписаний закона, а являются, в изображении вождей социализма, следствием молочных рек с кисельными берегами.

Понятно, что утверждение Мальтуса о невозможности гармонии по законам природы вызвало с их стороны самые резкие нападки и возражения.

Французский социалист Фурье отделывается от Мальтуса фантастическими выводами относительно привлекательности труда, прогресса кулинарного искусства, укрепления женского организма и большей свободы половых отношений в его фаланстерах, что, по его мнению, задержит перенаселение.

Прудон тоже считает, что когда будет осуществлена общественная реформа по его плану, то вопрос о народонаселении решится сам собой. Он говорит: «Целомудрие – спутник труда; изнеженность – принадлежность праздности. Люди умственного труда, энергические мыслители, все эти великие труженики мало способны предаваться любви... Поэтому, если в силу закона необходимости мы и будем более отдаваться труду, нежели отдавались ему наши предки, то с такой же необходимостью мы всё менее будем предаваться наслаждениям любви».

Понятно, на эти фантазии возражать бесполезно, тем более, что по существу они признают закон Мальтуса и лишь искусственно хотят ослабить его. Гораздо более обоснованы и заслуживают внимания возражения К. Маркса.

В своём «Капитале» он говорит, что «каждому исторически-особенному способу производства соответствует свой собственный закон возрастания населения, имеющий только историческое значение. Абстрактный и неизменный закон размножения существует лишь для растений и животных».

Мысль по существу верная: действительно, каждая хозяйственно-историческая эпоха по-своему формулирует отношения между населением и средствами существования, но эта мысль, во-первых, нисколько не противоречит существу учения Мальтуса, так как может быть формулирована в том смысле, что всякая эпоха имеет свой закон перенаселения, а, во-вторых, идёт дальше, чем хотел бы этого Маркс, ибо, очевидно, и социалистическая эпоха будет иметь свой закон перенаселения.

В частности капиталистический закон населения, по Марксу, состоит в том, что, способствуя накоплению капитала, и притом капитала постоянного (материалы производства, орудия, здания, машины), за счёт оборотного (заработная плата), рабочие, таким образом, сами вытесняют себя из производства и создают резервную армию безработных, или явление, именуемое им относительным перенаселением. Последнее в глазах Маркса не имеет никакой связи с перенаселением абсолютным и совершенно не зависит от того, с какой быстротой размножается человечество. Даже больше: для человечества не существует вовсе такого общего закона размножения, как для растительного и животного мира, где происходит постоянная борьба за существование исключительно только в силу чрезмерной плодовитости пород.

Помимо голословности, эти утверждения обладают к тому же и фактической неверностью. По справедливому замечанию профессора Булгакова, «общий рост капитала, прилагаемого в производстве, может совершаться быстрее, нежели сокращение доли капитала, затрачиваемого на рабочую силу».

Затем Маркс не считается с тем, что в деревнях происходит перенаселение вследствие естественного прироста, обгоняющего производство и нарушающего ёмкость территории.

Наклонность Маркса и его последователей к схематизму и алгебраической формулировке экономических законов не позволяет им правильно представить себе взаимоотношение народонаселения и средств существования. Сказать, что перенаселение всегда бывает относительно, в сущности – ничего не сказать. Надо знать по сравнению с чем оно относительно. Например, если взять резервную армию рабочих какого-нибудь столичного города и сравнить её с таковой же группой австралийских дикарей, то как ни бедна и ни избыточна запасная армия рабочих, она по материальному уровню будет стоять неизмеримо выше дикарей. Стало быть, прежде чем говорить о перенаселении, надо установить следующее понятие: какое материальное положение (минимум потребностей – Existenz-minimum) надо считать предельным, чтобы понижение их обозначало возникновение перенаселения. Но и для марксистов очевидно, что экзистенц-минимум – понятие относительное, зависящее от уровня потребностей. То, что австралийский дикарь может считать верхом роскоши, современный рабочий сочтёт верхом нищеты. Но мало этого. Об относительности экзистенц-минимума приходится говорить не только в разные исторические эпохи, но и в данную, скажем, капиталистическую эпоху. Минимум средств существования совершенно не одинаков у крестьянина и горожанина, рабочего и мелкой буржуазии. А потому формально мы не можем отделять абсолютное перенаселение от относительного; и то и другое есть лишь частное приложение Мальтусова закона.

Как на пример, укажем на Францию. Там в настоящее время прекратился прирост населения, благодаря воздержанию от деторождения. Иначе говоря, субъективно французы ощущают недостаток средств существования; а между тем мы знаем, что Франция богаче России, где крестьяне имеют чуть ли не по 15 человек детей. Наконец, и в самой Франции практикуют воздержание классы наиболее достаточные, что свидетельствует о повышенном минимуме существования.

Исходя из этого, мы и социалистический строй, – условно предположив его осуществимость, – не можем исключить из-под влияния перенаселённости. Пусть он даст неизмеримо больше материальных благ, чем существующий буржуазный строй, но зато и потребности неимоверно возрастут, как свидетельствуют о том сами же социалисты. Даже можно сказать, что потребности возрастут гораздо больше, чем средства удовлетворения их, так как только во имя удовлетворения материальных потребностей зовут осуществить его социалисты.

Аппетит человека ненасытен, это – старая истина, а раз в социалистическом строе этого насыщения, как мы видим, быть не может, стало быть не может там быть и равенства. Ведь все пороки, в том числе и неравенство, исчезнут в социалистическом строе, по утверждению социалистов, именно потому, что там будут удовлетворены все материальные потребности человека.

Любопытные соображения по тому же вопросу имеются у Н. Водовозова; он пишет: «Опираясь на данные статистики, мы пришли к тому выводу, что экономические условия оказывают величайшее влияние на увеличение населения. Влияние это, однако, отнюдь не непосредственного свойства, оно проявляет себя через посредство по преимуществу психического момента потребностей (не только простейших, насущнейших, но и более сложных, – потребностей в удобствах, роскоши, известных наслаждениях). Свойство этих потребностей, когда они являются привычными для человека, не оказывает большего влияния на то чувство неудовольствия, которое он испытывает при наступающем вследствие различных условий неудовлетворения их. Поэтому отказ от некоторых удобств со стороны представителя привилегированных классов может оказать такое же влияние на его склонность к продолжению рода, как для рабочего – отказ в удовлетворении наисущественнейшей потребности в пище. Но, во всяком случае, не что иное, как именно неудовлетворение потребностей, следовательно абсолютный или относительный недостаток удовлетворяющих эти потребности предметов, оказывается неблагоприятным для размножения, недостаток, а не изобилие».

До какой степени неприятен Мальтусовский закон социальным мечтателям, мы можем видеть на примере Генри Джорджа. Изложив теорию Мальтуса, он говорит: «Всё это я отрицаю; я утверждаю, что справедливо как раз обратное, и утверждаю, что при всяком данном состоянии цивилизации совокупность большего количества людей легче может быть обеспечена продовольствием, чем совокупность меньшeго количества. Я утверждаю, что несправедливость общественного устройства, а не скудость природы является причиной бедности и нищеты, которые господствующие теории приписывают перенаселению. Я утверждаю, что вызванные увеличением населения к существованию новые рты требуют не более пищи, чем прежние, между тем как руки производят больше в силу естественного хода вещей. Я утверждаю, что чем больше народонаселение, тем выше, при прочих равных условиях, должна быть та степень благосостояния, которая при справедливом распределении благ должна быть предоставлена каждому индивидууму. Я утверждаю, что при состоянии равенства естественный прирост населения постоянно стремится сделать каждого индивидуума богаче, а не бедней».

Понятно, при всём желании мы не можем столь горячее ручательство принимать за серьёзный научный довод и для нас оно может лишь служить показателем темперамента автора – не более.

Ведь то, что человек вместе с рождением приносит с собой и руки, отнюдь не обозначает, что они где-нибудь понадобятся. Это было бы верно, если бы земля только впервые заселялась. Затем до того момента, когда эти руки станут способны к работе, человек должен многие годы жить на средства, добытые другими. Всё это не учитывает Г. Джордж, а вместе с ним и большинство социалистов.

Но Каутский, однако, разошёлся по вопросу о народонаселении с Марксом. Он признаёт выводы Мальтуса правильными и, дабы избежать перенаселения и сопряжённого с ним неравенства и краха социалистического общества, рекомендует неомальтузианство – искусственное сокращение рождаемости. О неомальтузианстве мы будем говорить ниже.

Биологическая критика Мальтуса

Наряду с социологами выступили в качестве критиков Мальтуса и биологи.

Так, Дёбельде в своём «Истинном законе населения» утверждает, что всякая животная порода делает тем больше усилий к самоподдержанию путём размножения, чем бо́льшая опасность грозит ей в виде недостаточного питания. «Обильное питание, – говорит он, – задерживает размножение, тогда как ограниченное или недостаточное усиливает его».

Хуже всего питающийся класс рабочих всего сильнее и размножается; напротив, аристократия, не чувствующая недостатков в предметах первой необходимости, подчас даже вымирает, благодаря недостаточности своего естественного прироста. Отсюда Дёбельде, вопреки пессимизму Мальтуса, высказывает веру, что в будущем, когда питание человека, и притом всех классов людей, значительно улучшится, генезис (размножение) значительно сократится, и перенаселение не будет иметь места.

Положения Дёбельде встречают уничтожающую критику у Спенсера109. Этот последний рассуждает так; Если в данный момент в обществе мы имеем большинство худосочных, то в следующий момент мы по Дёбельде должны констатировать увеличение народонаселения; следовательно, количество пищи уменьшится и худосочие возрастёт. Рост худосочия вызовет в свой очередь рост населения и т.д. и т.д. – вплоть до тех пор, пока все не умрут голодной смертью.

Но допустим наоборот: в данный момент преобладают полносочные, хорошо упитанные. В таком случае рост народонаселения сократится и запасы пищи возрастут. Упитанные станут ещё упитаннее и в дальнейшем население всё более и более будет сокращаться, пока совсем не вымрет.

Таким образом, в обоих случаях утверждение Дёбельде сводится к абсурду.

Совершенно иные биологические доводы против Мальтуса выставляет упоминавшийся нами «гармонист» Кэри. Он говорит, что степень плодовитости изменяется в обратном отношении с развитием нервной системы, так что животные с более развитым умом наименее, а животные, отличающиеся наименьшим умом, – всегда более плодовиты. «Способность самоподдержания и способность размножения, находясь между собой в антагонизме, стремятся, тем не менее, к установлению равновесия». Это и служит основанием для уверенности, что с развитием человека всё слабее становится его воспроизводительная способность и потому менее вероятными делаются опасности, предрекаемые Мальтусом.

Основательность доводов Кэри мы рассмотрим вместе с взглядами Спенсера, к которым они примыкают, пока же отметим, что ради сохранения цельности своего закона Кэри пришлось признать самым умным и интеллигентным из всех животных – слона.

Подобно Кэри, Спенсер выдвигает на первый план равновесие или гармонию сил природы. То, что имеет место во всём мире, как целом, наблюдается и в отдельных организмах, силы которых находятся также в равновесии, конечно, менее устойчивом, но столь же необходимом для продолжения жизни данного организма. «Если, – говорит он, – из того запаса силы, которую родительский организм получает из окружающего, много потребляется на его собственную жизнь, то остаётся мало на произведение других жизней и наоборот». Тот же антагонизм сохраняется и при дальнейшем развитии организма. «Каждый шаг на пути индивидуального развития будет сопровождаться соответственным ему ослаблением размножаемости расы».

Спенсер сам называет это положение «принципом à priori» – умозрительным. И действительно, это только логический вывод из основ его философии, что же касается прямых доказательств фактами, то они весьма шатки и противоречивы, в чём сознаётся и сам Спенсер. Так, в главе VI он говорит, что «иногда одинаковые по объёму рыбы производят несходное число яиц; например, треска, мечущая их по миллиону за раз, и лосось, мечущий гораздо меньше». Или, например, ему приходится признать, что слон, менее плодовитый и в то же время менее развитой, нежели человек, представляет «исключение» из общего правила. Разумеется, у точных законов не может быть исключений и правило логики на этот счёт гласит, что если находится хотя бы один факт, противоречащий закону, такой закон до́лжно признать неверным.

Но мы не будем долго останавливаться на биологических фактах, приводимых Спенсером, это – дело биологов, которые в данное время уже признали несостоятельными его выводы.

Посмотрим, какие выводы делает Спенсер в отношении Мальтусовского закона о народонаселении «Цивилизация, – говорит он, – которой везде предшествует увеличение населения и следствием которой всюду является уменьшение некоторых разрушающих расу сил, дальнейшим своим следствием имеет увеличение некоторых других разрушающих расу сил». Расходы по самоподдержанию с течением времени должны значительно увеличиваться. «Хотя на первых стадиях цивилизации количество пищи может увеличиваться при одном и том же данном количестве труда, но должно наступить время, когда каждое новое приращение пищи будет добываться количеством труда бо́льшим, чем пропорциональным ему, и эта непропорциональность будет вырастать всё более и более. С увеличением же расходов на индивидуальность, с неизбежным развитием человека в уме и ловкости, траты его на генезис (продолжение рода) по необходимости сократятся и воспроизводительная деятельность ослабнет. Сгущение населения тогда прекратится и быстрота размножения станет равной быстроте вымирания. Между прочим, за норму для поддержания этой гармонии Спенсер считает то состояние, когда каждая пара будет производить на свет двух детей.

Спенсер не считается, как видим, с психологическими факторами размножения и это заставило его сделать вышеупомянутый фантастический вывод.

Мы знаем, что во Франции в настоящее время более гармоничным считается иметь каждой паре одного ребёнка, с другой стороны, в обществе нельзя говорить, как мы видели, ни о какой объективной гармонии, ибо нет мерки потребностей, с которой согласились бы все без исключения.

Другой, не менее известный английский биолог Ч. Дарвин, наоборот, признаёт все выводы Мальтуса совершенно правильными. Свою идею борьбы за существование и происхождения видов в связи с этой борьбой, производящей естественный отбор сильнейших, он формулировал себе, читая Мальтусовский «Опыт о народонаселении».

«Борьба за существование, – читаем мы в книге Дарвина «О происхождении видов», – необходимо вытекает из быстрой прогрессии, в которой стремятся размножиться все органические существа. Всякий организм, производящий в течение своей жизни много яиц или семян, должен подвергаться истреблению в известные возрасты или в известные времена года, не то – в силу геометрической прогрессии – число его потомков быстро возрастало бы так безмерно, что никакая страна в мире не была бы в силах их пропитать». Всё это рассуждение Дарвин целиком применяет и к человеку. «Древние прародители человека, – говорит он, – подобно всем другим животным112, вероятно, тоже имели склонность размножаться выше своих средств к существованию; поэтому они должны были подвергаться по временам борьбе за существование, а следовательно подлежать суровому закону естественного отбора. Таким образом, всевозможные полезные видоизменения были временно или постоянно сохраняемы, а неблагоприятные исключились». Не следует думать, что борьба за существование прекратилась с выработкой современного человеческого типа. И до сих пор «первое и главное препятствие к размножению человека есть затруднительность добывания насущного хлеба».

Итак, не в пример прочим, Дарвин не только признаёт Мальтусовский закон, но и не видит в нём ничего ужасного. Он, по его мнению, есть та пружина, которая заставляет напрягать человека все физические и духовные силы и гигантскими шагами двигать вперёд культуру.

Очевидно, для Дарвина культура и прогресс имеют сами по себе известную ценность, ради которой не стоит жалеть павших и падающих в борьбе.

Но в чём суть этой ценности – он не указывает. Очевидно, что таковой ценностью не могут быть ни технический прогресс, ни увеличение количества и качества богатств и ни что-либо иное в таком же роде. Материальная сторона прогресса (железные дороги, пароходы, машины и т.п.) имеют ценность, очевидно, как средство для людей, и наше сознание не может считать это средство самоценным, так как это было бы грубейшим идолопоклонством.

Стало быть, прогресс и культура ценны, как благо людей; но здесь припомним, что эти блага создаются огромными жертвами, вырастают, так сказать, на трупах людей. Отсюда необходимо возникает вопрос: почему одни должны погибать, чтобы другие воспользовались их плодами?

Почему мы должны унавоживать своими трупами почву для грядущих поколений, или – всё равно – почему наши предки унавоживали эту почву для нас?

Самая постановка этих вопросов показывает нам, что разум не одобряет условий прогресса.

Горы человеческих трупов и реки крови, пролитые в истории, начинают казаться нам трагической бессмыслицей. В самом деле: почему одни должны служить топливом для машины прогресса, а другие с великим удобством ехать на ней?

Но совершенно иная картина получается, когда мы отбрасываем понятие наслаждения, как мерило ценности, и вводим понятие долга, исполнение обязанностей в виду цели, стоящей перед человечеством. В таком случае все люди превращаются в средство, и смерть отдельного человека на пути к этой цели не ужасает нас.

Здесь мы подходим к вопросу о ценности целей. Ведь понятно, что цель, в сравнении с которой гибель (если таковая понадобится) всего или части человечества показалась бы правомерной, должна быть великой. Не предрешая пока этого вопроса, о котором много придётся говорить впоследствии, мы лишь скажем, что таковой целью не может быть благо большинства или меньшинства, ибо здесь опять-таки человек становится средством для другого человека, а с этим не мирится наш разум.

Неомальтузианство

Заканчивая очерк о Мальтусе, мы не можем не отметить довольно сильного движения, особенно в Западной Европе, вызванного его учением. Мы имеем в виду так называемое неомальтузианство.

В качестве мер, регулирующих рост населения в соответствии с количеством пищи, Мальтус, как известно, выдвинул нравственное самообуздание, добровольный отказ от воспроизведения потомства. Если, по его мнению, не будет употреблён этот громоотвод, то болезни, пороки и преступления вынуждены будут явиться в качестве регуляторов роста населения.

Основываясь на этом, во Франции неомальтузианские лиги стали проповедовать так называемую однодетную систему и рекомендовать всякого рода предохранительные средства от зачатия.

Проповедь, разумеется, имела успех, но не потому, что в основе её заключались государственные соображения. Нет, последователи Мальтуса руководились индивидуальными интересами.

Да в сущности вопрос об увеличении народонаселения и не мог ставиться иначе, как индивидуально для каждого.

В теперешней Франции крестьянство из экономических соображений не имеет больше 1–2 детей, чтобы не дробить свои наделы; мелкая буржуазия практикует то же самое, чтобы не делить имущества. Развивающееся женское движение и стремление женщин к общественной и в частности к политической жизни также противоречит обязанностям материнства.

Можно считать, что каждый отдельный французский крестьянин или эмансипированная женщина поступают очень благоразумно, не увеличивая своей семьи больше, чем они могут содержать, но оказывается, что для французского народа это означает потерю его экономического и политического значения, потому что в течение одной четверти века Франция стала в полтора раза малочисленнее Германии, соседней с ней и находящейся во враждебных к ней отношениях.

Другой пример мы видим в Австралии, где движение населения совершается по неомальтузианскому рецепту, т.е. остаётся почти неподвижно. В настоящее время это является для Австралии гарантией социального благополучия, гарантией того, что там не будет перенаселения и, следовательно, будет поддерживаться тот высокий уровень благосостояния, которого она достигла. Но достаточно малейшего толчка, и жёлтая раса своей численностью сметёт это социальное эльдорадо.

При том повороте, который всё более и более намечается в общественном мнении европейского и американского мира, и при том настроении, которое существует, при той страшной распространённости неомальтузианской литературы и неомальтузианских практических рецептов, в настоящее время скоро может стать под вопрос способность, по крайней мере отдельных европейских и американских рас, увеличиваться и, следовательно, исторически прогрессировать.

Как бесспорное, наукой установлено, что там, где нет энергичного роста населения, покупаемого хотя бы ценой временного и частичного перенаселения, там лежит печать мертвенности и застоя, ведущего к вырождению нации.

Но здесь надлежит сделать поправку: народонаселение есть лишь условие поступательного движения нации, но движущий нерв надо искать в наличности господствующих идеалов в данном государстве. Например, Китай находится в состоянии хронического перенаселения, но, вследствие отсутствия в нём объединяющего религиозного и государственно-национального идеала, он являет нам пример разложения, которым рано или поздно не преминут воспользоваться крепкие своим, так сказать, мессианским сознанием государства Европы.

Заключение

Итак, какие же выводы приходится сделать из поставленной Мальтусом проблемы: несоответствия роста пищи и населения? Очевидно, что здесь могут быть два вывода: или считать эту тенденции злом и бороться с нею всеми средствами, или считать её нормальным явлением жизни.

Тот или иной взгляд будет корениться в известных философских предпосылках.

1) Злом мальтусовская тенденция преобладания роста населения над ростом пищи будет представляться тем людям, которые, подобно Каутскому, конечную цель жизни сводят к эвдемонистическому началу: наивозможно большее количество благ материальных поровну для всех людей.

Закон народонаселения не позволяет даже и мечтать о таком рае, поэтому социалисты типа Каутского проектируют искусственно ввести регулирование деторождения.

Но европейская практика неомальтузианства, как мы видели, ведёт к разложению общества.

Введя искусственное сокращение населения, социалисты прервут условия экономического и духовного прогресса и таким образом сами себе выроют могилу.

2) Наоборот, для людей, ставящих цель жизни над людьми и признающих этих последних лишь средством для осуществления высших и вечных предуказаний, тенденция Мальтуса не страшна. Жизнь или смерть для них сами по себе не играют роли, ибо смерти, как таковой, нет. Все исполняют долг, и если падают некоторые на посту, это не менее почётно, чем продолжать дело живым. Отдельный человек и человечество в своей совокупности здесь не могут умереть: они сливаются вместе со своей целью в Боге и в вечном воскресении.