Слово в Неделю мытаря и фарисея. Как не доверять себе? Как не осуждать в другом того, что стоит осуждения?
Рече же и ко другим, уповающим
собою, яко суть праведницы,
уничижающим прочих (Лк.16:9).
Как не доверять себе? Кому же и доверять, если не себе? Как не осуждать в другом того, что стоит осуждения? Где же будут уважение к правде? И, однако, Господь произносит обличение на уверенных в себе и на осуждающих другого. Рассмотрим ближе обличение Господа.
Как доверять себе, когда так часто бываю я неверен сам себе? Не умно доверять человеку, который уже не раз обманывал меня. Точно так если много раз, несчетное число раз нарушал я обещания, данные совестью Богу, начать лучшую жизнь и живу по-прежнему, безрассудно полагаться на самого себя, безрассудно доверять себе, как человеку верному в слове. Стыдно мне бывает показаться на глаза и человеку, пред которым не раз оказывался я неверным в слове. Как же стоять мне пред Тобою, Боже мой, без стыда и самоукорения, когда столько раз пред престолом Твоим, пред Твоими ангелами – и святыми, давал я обещания и не выполнял их? Как я низок! Как я преступен! Тебе, Господи, правда, мне стыдение лица (Дан.9:7). Только Твоя благость беспредельная может терпеть меня. Не погубил Ты согрешающего; не погуби кающегося. О! когда бы был я справедлив, по крайней мере в одном, не полагался на себя, не считал себя верным и твердым!
Осторожно, крайне осторожно касаются до хрупкого и слабого стекла, в котором бережется дорогая жидкость. Остерегаются класть на слабое дитя ношу, как бы оно, совсем обессиленное, не пало под тяжестью. С больным человеком обходятся не без опасений. Какова воля наша в отношении к добру? Не тоже ли, что хрупкое стекло, так что каждое неожиданное прикосновение сопровождается печальными следствиями? Не тоже ли, что слабое дитя, так что падает оно под тяжестью каждой страсти? Не тоже ли, что больной организм, так что и слабые занятия добром утомляют ее? Если же так слаб я, если так мало жизненности и стойкости в моей воле для добра, как мне без страха совершать дело спасения своего? Как мне отваживаться на встречу с случаями опасными для души моей? Как не избегать мне предметов и людей, которые, как знаю по опытам, могут пробуждать в слабой душе моей и грешные желания и утешения нечистые? Эта отважность, с которою бросаются на опасные почести и скользкие места высокие, эта нетерпеливость; с которою собирают одуряющие нас богатства, – не дела ли полу-помешенной души?
Как доверять себе, когда ум мой так недальновиден в духовных делах? Пусть обогащен я сведениями разнородными, – и богословскими, и философскими, и филологическими, и историческими, тем более стыдно мне, что в делах душевного спасения вовсе я не зряч, если только не слеп. Как много ошибок в жизни моей оттого, что вовсе не видал я опасностей, грозивших душе моей и напротив по соображениям моим считал дорогу ровною и приятною! Странное дело! в самых простых случаях жизни если душа не обращается с мольбою о просвещении благодатном, непременно попадает в ошибки. Казалось, что ближе ко мне меня самого, что ближе ко мне моих грехов, моих слабостей? Но если смиренная молитва не низведет в глубину души моей света небесного, как мало вижу я себя! Пусть каждый поверит себя на исповеди. Отчего исповедь наша не редко ограничивается только поверхностным поименованием кое-каких грехов? Отчего как бы не знают, даже о чем говорить духовнику, какие грехи свои открывать ему? Здесь-то обнаруживается темное невежество разума нашего, который здраво судя о предметах сторонних, вовсе не понимает, что совершается в душе нашей, выставляет извинения безответным винам, называет белым черное и грязное блистательным, показывает грешника в таком уменьшенном и переиначенном виде, что тот является чуть не праведником. Надейтесь же на зоркость ума своего! Доверяй же спасение души своей одному уму своему. Омрачаемый самолюбием, обманываемый влечениями испорченного сердца, он заведет вас в невылазную грязь жизни. По естественному устройству, чувствования сердца и стремления воли – оказывают влияние на ум наш. Представьте же, что и сердце наше услаждается грехом и воля наша стремится к греху, – какое влияние, если не пагубное, могут оказывать они на ум наш? Может ли разум избавляться от того, чтобы не одуряли его движения сердца и желания воли?
Доверие к себе, дышащее гордостью, не допускает до нас благодати Божией, любящей смиренных и кротких! – Богат есмь и обогатился и ничесо же требую, так говорит, более или менее смело, доверчивый к себе. К чему же благодати сходить на того, кто не чувствует в ней нужды? Уже ли только для того, чтобы презирали ее, подвергали унижению делами нечистого сердца, насмехались над нею в буйстве страстей? Нет, не бросают жемчуга под ноги нечистых животных. Благодать Божия нисходит на душу, которая высоко ценит её достоинство и глубоко чувствует свою нищету и нужду в небесной помощи. Смиренная душа жаждет и ищет помощи небесной и помощь подается ей. Смиренная душа открыта для росы небесной, и эта роса нисходит на нее. «Подчиняясь друг другу, говорит апостол, облекайтесь смиренномудрием, потому что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (1Пет.5:5). Чудное дело, но дело верное, в глубине смиренной души, помимо её сознания, благодать совершает изумительные дела, и незримо расширяет деятельность её даже на окружающую область; смиренная душа как будто совращает всю свою деятельность и молчит, пораженная чувством своих немощей; а между тем совершаются великие дела и в ней и около её, сплою всесильной благодати. «В один день мы сидели и беседовали с братом о пользе душевной, так говорил старец блаженному Иоанну Мосху. Я вспомнил слова аввы Пимена, пусть каждый постоянно укоряет себя во всем. Тогда брат сказал мне, я на опыте дознал плод, какой доставляют эти слова. Один диакон лавры был мне искренним другом. Не знаю, с чего взошло ему подозревать меня в поступке, сильно огорчившем его, и он стал смотреть на меня печально. Видя его печальным, я начал разузнавать от него о причине скорби. Он сказал мне, что ты сделал такое-то дело. Так как я совсем не знал сего дела, то начал успокаивать его и говорить, что не знаю, чтобы сделал я это. Он сказал, нет, я не спокоен. Возвратясь в мою келью, я начал испытывать мое сердце, не допустил ли я чего такого? И ничего не находил. Посему, когда он держал в руках святую чашу и разделял братиям, подошел и я к нему и клялся пред самою чашею, что я не знаю за собою такого дела. Но и тем не удовлетворил я его. Обратясь к себе и повторяя в памяти слова св. отцов, с верою к ним я обратился к своему помыслу и сказал в себе самом, диакон сильно любит меня и по любви сказал мне, дабы я был трезв, бдителен и вперед смотрел за собою. Но, ты, несчастная душа моя, которая говоришь, что не сделала сего, без числа творила грехи и они сокрыты от тебя. Где то, что ты сделала вчера, назад тому третий день и за десять дней? Вспомни, если можешь. Ты сделала и это, как многое другое, но оно скрылось от тебя, как и многое прежнее. Так расположил я мое сердце, и начал благодарить Бога, благодарил и диакона, чрез которого Господь удостоил меня познать грех и принесть покаяние. Встав, пошел я с такими мыслями к диакону просить прощения у него. Лишь только толкнул я в дверь его, он, вдруг отворяя, первый поклонился мне и говорил, прости меня. – Господь известил меня, что ты невинен».
Вот что значит доверие и недоверие к себе!
Святое писание – свет путям нашим. Но и этот свет преломляется и изменяется в душе моей от её нечистых испарений. Надобно, чтобы благодать Божия очищала душу мою; надобно, чтобы небесный свет исцелил умный взор мой. Тогда, только тогда буду верно видеть себя и пути заповедей Божиих, в приложении их ко мне. Когда же это будет? До гроба остается быть недоверчивым к себе.
«Сказал к некоторым, которые – унижали других» (обличение Лк.18:9).
Как не редко приходится видеть себя в ряду уничижающих другого! Самые лучшие поступки соседа кажутся мне малостью. А иным из них не легко приискиваю название, чтобы заклеймить их позором.
Унижение другого – тоже ли, что верная и смиренная оценка поступка худого? Нет. Худого не надобно называть хорошим ни для себя, ни для другого. Когда показывают себе несправедливое в другом, для своей предосторожности, а другому с желанием лучшего для него, это – дело и справедливое, и доброе; особенно оно свято в начальниках и родителях, в воспитателях и пастырях, их главный долг вразумлять подведомых им. Совсем другое дело – переиначивать поступки другого, хулить и осуждать другого, без оснований и с страстью.
Что значит страсть унижать другого? Прежде всего душу испорченную. Бросьте, какую угодно, вещь в сосуд вонючий, эта вещь также будет издавать худой запах. Точно тоже бывает с поступками другого в душе моей. Дурной человек думает, что на свете вовсе нет добрых людей. Вор считает и других ворами; лицемер не допускает, чтобы были люди искренно благочестивые; раб плоти не хочет верить, чтобы можно было сохранять непорочность души и тела. Заглушив в себе небесную любовь к добру, худые люди не ожидают доброго и от других, и на все видимое добро кладут свое клеймо. Может ли так думать искренно – благочестивая душа? О! нет. По её убеждению, есть образ Божий в человеке, попорченный, потемненный, но благодатью небесною возвращаемый в свою красоту, как же не ожидать всего лучшего от такого создания? Если я не становлюсь лучшим, при помощи благодати, если мои дела проникнуты худыми намерениями, это – мое дело; почему думаю я, что и другие – таковы же? Душа брата – храм, закрытый для меня. Пусть вижу я дела брата, но вижу ли расположения души его? А расположения очень много значат в деле, они изменяют характер поступка. Пусть в прошлые минуты брат мой грешил по слабости, но знаю ли я, что в эти он – не радость ангелам?
Христианство требует от нас не унижать, а уважать каждого, как создание Божие, как того, кто куплен кровью Сына Божия и освящен благодатью Духа Святого. Унижать другого, кто бы он ни был, значит оказывать пренебрежение к Тому, кто столько почтил человека своею любовью и дарами. «Почитайте всех» (1Пет.2:17) говорит апостол Петр. «Что ты осуждаешь брата твоего? Или что ты укоряешь брата твоего?» (Рим.14:1, 10) говорит апостол Павел.
Презирать другого может гордость, слепая в отношении к нам самим, и жестокая к другому. Она выставляет нас пред нами в лучшем виде, и она же заставляет смотреть с презрением немощного брата. Для нее весело стоять в величественной позе судии и произносить суровый приговор другому; для нее весело топтать ближнего в грязи и уничтожать его. Чем ниже другие, тем выше она себя видит и это тешит ее. Осмелься другой указать пятно в жизни гордого; осмелься оказаться помехою честолюбивым, хотя и вредным, видам его, жизнь ваша тогда залита грязью, по милости оскорбленной гордости; и слова и дела ваши перевернуты на изнанку и вам не следует жить на земле. Так решила гордость. Какая жестокость к другому! какое ослепление в отношении к себе! Привычка унижать другого есть дело души вовсе – не озабоченной собственным своим спасением и совсем незнакомой с собою. Кто внимателен к себе, тот сознавая в себе свои недостатки, грехи, глупости, считает себя ниже других; он верно умеет оценивать и душевные болезни брата, тогда как гордость не понимает ни себя, ни других. «По смиренномудрию, говорит нам апостол, почитайте один другого лучшим себя» (Флп.2:3). Истинные рабы Христовы знают по опыту, как трудно бороться с страстями и как, при всем желании не делать худого, легко допускается худое; потому они снисходительны к другому и строги только к себе.
Как опасно, как страшно быть строгим судьей другого! «Каким судом судите, таким судимы будете и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф.7:2). Если вы без снисхождения смотрите на ошибки брата, если вы добрые качества его умышленно пропускаете мимо глаз или подвергаете сомнению намерения их, то строг и к вам будет суд небесный. Многое в делах ваших кажется для вас порядочным и даже редким; так смотрят на это и люда сторонние. Но что, если Господа, зрящий сердца, со всею строгостью будет судить тайные побуждения дел ваших? Не придется ли вам испытать казнь убийц и любодеев? О! Боже мой! Открой мне очи на собственное гнилое сердце мое, дабы не унижал я брата моего.
Какой это тяжкий грех – уничижение брата! Что я делаю, осуждая брата моего? Кто дал мне право судии над братом? Не Ему ли, Господу миров, принадлежит право судить и осуждать помышления и дела человеческие? Ближний мой – брат мне, но не слуга мой; он – Божий раб. Богу он и отвечает за свою жизнь, а не мне (Рим.14:4). Как же осмеливаюсь я принимать на себя право, вовсе не принадлежащее мне? Как осмеливаюсь отнимать у Бога право судия людей? Какая это дерзость наглая против Владыки и Бога моего! Если бы принял я на себя высокое звание царя, меня осудили бы как презренного самозванца. Что же будет со мною, если пред очами Вездесущего беру на себя право, принадлежащее Ему одному? О! Боже мой! Прости мне слепую дерзость мою. Апостол учит нас всех, «не судите прежде времени, пока не придет Господь, который осветит скрытое в мраке и обнаружить сердечные намерения; и тогда всякому похвала будет от Бога» (1Кор.4:5). Раз Исаак фивский, находясь в соседнем монастыре, осудил инока за нерадивую жизнь. Эта самолюбивая мысль так завяла сердце Исаака, что он и возвращаясь в свою келью не преставал разбирать и осуждать поступки брата. Когда же подошел он к своей келье, в дверях явился ему ангел и строго сказал, «Спаситель повелел мне узнать от тебя, что должно сделать с тем иноком, который осужден тобою?» Исаак почувствовал всю виновность свою и пав пред ангелом, закричал, согрешил я, беззаконновах, неправдовах! Помолись за меня Спасителю мира. «Встань, сказал ангел, на этот раз Господь прощает тебя, но впредь страшись осуждать твоего брата, прежде нежели Господь осудит его».
Когда видим в ком-нибудь нечто действительно нехорошее не будем одобрять того, но не будем и произносить над тем приговора судебного. Любовь терпит и извиняет все, что только должно быть терпимо; она никогда не переиначивает дел другого, страшась лжи. Она может молиться за другого, но не унижать его; она может скорбеть об ошибке другого, но не утешаться тем, что, другой ошибся; она может желать исправления другому, но не погибели ему.
