Слово в неделю 31-ю на всенощном служении, против злословия. Харьков. 1856 г.
Не лжите друг на друга, совлекшеся
ветхого человека с деянъми его (Кол.3:9).
В свете считают за приятное занятие, за удовольствие невинное – поострить на счет другого, позлословить, посплетничать; и – тот, кто более других в состоянии злословить, считается более других приятным человеком. Но так ли смотрит на это занятие христиан христианское учение? Христиане! Надобно поверить учением христианским столько обыкновенное занятие многих.
Не хотелось бы говорить неприятное людям, которые любят слушать приятное для них. Но св. писание ни слова не говорит приятного о злословии. Оно изображает злословие красками самыми темными, как порок самый темный. Гортань злоречивых называет оно отверстым гробом (Пс.5:20); язык их – жаром змииным (Еккл.10:11); яд аспидов, говорит, под устнами их (Пс.139:4). Износящие укоризну безумнейшии суть, по суду Соломона (Притч.10:18). Апостол Павел помещает злословие между пороками самыми гнусными, каковы пьянство, воровство и другие (1Кор.6:3, 10). И он же учит, не лжите друг на друга, совлекшеся ветхого человека с деянъми его (Кол.3:9), т.е. убеждает не лгать друг на друга потому самому, что клевета и злословие – дело ветхого человека, чуждого благодати, или, как в другом месте говорит он о злословии, оно – дело язычника (Рим.1:30). Не оклеветайте друга, братие, увещевает ап. Иаков (Иак.4:4). Не судите, да не судими будете, говорит сам Спаситель; Он, как видите, угрожает судом грозного Судии за злословие.
Чтобы вполне понять и строгий суд писания о злословии и отношение злословия к чистому христианскому духу, обратим внимание на отношение злословия к христианской любви и справедливости.
Любовь – отличие христианства; любовь – необходимость христианина. Мирно ли, или враждебно злословие с любовью, необходимою принадлежностью христианина? Приятное занятие многих также дружно с любовью, как вода с огнем. Любовь хочет делать другим только добро; а злословие? Любовь, повелевая любить других как себя, велит делать для них то самое, чего себе желаем, а злословие? Оно поступает совсем напротив.
Как изображает нам писание любовь христианскую? Любовь, говорит ап. Павел, терпелива, милосерда; любовь не завидует, не превозносится; она простодушна и не помнит зла; она не радуется ошибкам другого, не смеется над ними, а скорбит о них; она снисходительна, не осмеивает немощного брата, а жалеет о нем; она радуется в ближнем только истине и добру (1Кор.6:4–7); если хочет поправить ошибку другого, то говорит о ней другому в духе кротости, с участьем нежным (Гал.6:1). Ап. Петр прибавляет, что любовь не только не обнаруживает слабостей другого, напротив старается скрыть их от взоров каждого, даже и от себя, под покров доброты, хотя и заботится обратить сбившегося с дороги на путь прямой (1Пет.4:8).
Так ли поступает злословие? Не говорим о грубом злословии. Оно слишком явно оскорбляет нежную любовь к ближнему, и слова, и тон, и приемы его так нагло обидны, дыша гневом неистовым. Такого злословия, конечно, не любят в свете благородном. Злословие, которое допускают люди образованные, на взгляд, очень любезно. Но по духу добрее ли оно грубого злословия? Увы! оно далеко злее его! наносит раны незаметно, но впускает в них яд самый жгучий (Пс.56:5). Оно бросает стрелы издали, но стрелы самые острые, пронзающие насквозь (Пс.58:8). Оно шутит и, шутя убивает покой и жизнь другого. Оно не столько говорит, сколько дает догадываться, но одно слово, одно движение, одна улыбка сильнее язвят, чем болтливая брань. Вы не верите; вы думаете, что светская любезность робка для того, чтобы быть слишком жестокою к другому. Остерегитесь. Там, где нужно, она очень отважно мешает ложь с истиною, догадки выдает за события, подозрения обращает в приговоры, смелою рукою изменяет действительность, разливая на все цвет черной души своей и – покойно убивает честь и счастье другого. «Вы не можете представить себе, говорит любезный человек, как мне больно, что о том-то говорят то и то (а о нем еще никто другой не говорил худого); готов бы я все сделать, чтобы закрыть историю его; но – она уже гласна» (т.е. чрез него же) и начинает историю с тем, чтобы украсить ее новыми вымыслами, против того, как рассказана она прежде. Если нужно, любезный клеветник сперва опишет уважаемое лице блистательными красками и потом бросит несколько теней, но с самым резким контрастом всему светлому. Это, что называется, украсить жертву цветами, чтобы потом заколоть. Сколько хитростей, сколько приемов, сколько изобретательности – и все для того только, чтобы нанести вред другому! Это ли не жестокость? Это ли не оскорбление любви христианской? И еще довольны своею любезностью, тогда как в ней также много любви христианской, как и в демоне. Други мои! что у кого на сердце, то льется и с языка. Если бы любовь жила в сердцах наших, то и язык наш был бы выражением любви. А в наших обществах о чем говорят? Только и разговоров, только и слов что рассказы, как тот дурно живет с женою, как та унижает себя бесстыдством; как тот или другой чиновник не способен к делам, или тот и другой начальник слеп, или как еще иной разорился на балы. Только и слышны там и здесь пересуды, насмешки, язвительные слова, коварные намеки, притворное сожаление. О! Боже мой! и это в обществе христианском, обществе, которое должно жить только любовью!
Христианская справедливость требует, чтобы не делали мы зла ближнему и запрещает замышлять против него что либо, чего себе не желаем; она требует от нас такой же правдивости, такой же верности слова делу, в отношениях наших к другому, какой желаем мы от других в отношении к себе; она требует не присвоят себе ничего чужего.
На сколько злословие верно справедливости? На столько же, на сколько и любви. Начнем с нрава говорить о другом худо. Кто дал нам власть над добрым именем брата? Пусть брат ошибся, пусть брат согрешил. Судья над ним Бог, дела его подлежат рассмотрению начальства. С чего берет на себя непризванный судья судить и осуждать брата помимо суда законного? И на чем ты основал злые рассказы свои о другом? Так говорили другие! А если другие лгут, и тебе надобно лгать? Если другие лгут, тебе надлежало поверить слова их с действительностью, прежде чем повторять ложь. Но отчасти и сам я видел то, что говорю о другом. Друг мой! если ты не видал души брата, то ты можешь сатану темного принять за светлого ангела и наоборот. Ты справедлив, черня злословием брата? Вовсе нет. Справедливость требует от тебя не касаться доброго имени брата, так как требует она не касаться никакой собственности его. Как назвали бы тебя, когда бы похитил ты вещь, принадлежащую соседу? Вором? Не прогневайся же что назовут тебя этим именем, когда не стыдишься ты публично отнимать у ближнего его собственность – честь. В твоем злословии мужество оказывается дерзостью, кротость слабостью, набожность ханжеством, осторожность притворством, простодушие глупостью, справедливость жестокостью. И ты не думаешь, чтоб был несправедлив ты. О! Боже мой! как ослепляет людей страсть! Отчего это бывает, слушатели, что те, которые любят терзать злословием имя ближнего, очень не любят, вспыхивают гневом и негодованием, когда злословие касается их самих? Положим, что в нетерпеливости их, с какою принимают они раны злословия, участвует и самолюбие. Но – надобно быть справедливыми и к ним, они оскорбляются злословием и по чувству справедливости. Так собственный опыт их показывает им, что несправедливы и они к ближнему, когда дозволяют себе язвить его злословием. Пусть же, чтобы искреннее почувствовать несправедливость своих насмешек, ставить себя чаще под выстрелы насмешек над их слабостями. Пусть выслушивают, не давая места гневу, как станут обвинять их в дурных делах, о которых, они не думали, давать поступкам их значение, которого не соединяли они с ними. Тогда-то, сравнив свое положение с положением других, увидят, что надобно им умерить страсть свою к насмешкам, надобно признать несправедливость своего злословия. Заметьте, слушатели, еще черту злословия – трусость. Клеветник язвит обыкновенно только отсутствующих, язвит в те минуты, когда, как видит, не будут отражать нападки его злости. Если наш остряк заметит, что в обществе есть друг, который не дозволит ненаказанно чернить друга, или есть не друг лица, а добродетели, который не преминет заступиться за оскорбляемую невинность, клеветник – безмолвен, как рыба. Что это значит? Это – новая улика в его несправедливости. Он – низкий трус оттого, что только справедливость не боится ни врагов, ни друзей, и смело говорит об истине. Он несправедлив до того, что гнусен и сам чувствует свою гнусность.
Так злословие есть порок, потому что осуждается писанием оно есть порок, потому что оскорбляется им любовь христианская; оно есть порок, потому что оскорбляет справедливость. Но оно есть еще порок страшный, но пагубным действиям своим.
Мудрый сын Сирахов говорит, язва бичная струпы творит, язва же язычная сокрушает кости. Мнози падоша острием меча, но не яко же падший языком (Сир.28:20–21). Ты, который не задумываясь даешь свободу злому языку твоему! подумал ли когда-нибудь, сколько бед и страданий наносишь ты людям, сколько слез горьких заставляешь лить? Там снедается горестью невинный, которого очернил ты в глазах его начальства, страдает целая семья, оставаясь без хлеба, оттого что питавший ее потерял должность, оклеветанный тобою. Здесь томится в бедности купец, которого лишил ты кредита; без дел и в нужде остается слуга, для которого твои наговоры и подозрения заперли вход во все дома. В другом месте молодая девица убита горестью, цвет девственной непорочности её завял в мнении света, сожженный жгучим языком твоим; а там без средств к жизни сидит достойный учитель, которого за строгость его к лени и порокам описал ты как человека злого и бездарного. Думаешь ли ты, несчастный, что небесное правосудие не видит того, чего не видит земное правосудие? Думаешь ли ты, что столько зол и несчастий, причиненных тобою, останутся без отмщения всевидящим Судиею? Ты здесь не видишь, а за гробом покажут тебе весь огромный объем бедствий, производимых злословием твоим. Ап. Иаков сравнивает язык злого с огнем, который тем быстрее распространяется, чем более находит пищи и наконец опустошает целый лес. Се мал огнь, говорит он, и коль великие вещи сожигает. И язык – огнь, лепота, скопище неправды (Иак.3:5). Подлинно одно слово злое, молва, пущенная из одних ядовитых уст, переходя из дома в дом, из общества в общество, какие страшные следы оставляет за собою! Эти супруги связаны были узами нежной любви и взаимного доверия и утешались детьми своими, заботясь один пред другим о их покое и воспитании, а ядовитые наговоры людей услужливых образовали в сердцах их яд ненависти, они живут в соблазнительном разделении, дети без надзора отца, или матери, родные их дома – в тревогах и вражде. Эти братья, эти родственники, эти друзья, которые так искренно любили друг друга и своею любовью соединяли целые семейства в круги счастливые и довольные, теперь не только сами стали врагами друг другу, но несколько обществ явилось враждебных между собою. Отчего такое бедствие? Увы! несколько речей злого языка, долетевших к ним, произвели страшный пожар. Дафанам и Авиронам нет нужды до того, что от их злословия и клевет против правителей заграждается непокорность между подчиненными, останавливается ход дел общих, страдают тысячи невинных. Страшен в граде своем муж язычен! Он возмятет други и посреди мирных вложит клевету (Сир.9:23, 28:11).
Други мои! пусть разговоры наши будут таковы, чтобы не отвечать нам за них муками в вечности. Аминь.
