Слово в неделю 31-ю, против злословия. Харьков. 1856 г.
Не лжите друг на друга, совлекшеся
ветхого человека с деяньми его (Кол.3:9).
И еще хочу говорить с вами, возлюбленные, о злословии. Грех злословия так тяжек, что не скоро взвесишь тяжесть его. А между тем иные хотят извинять себя в этом грехе. В настоящем случае взвесим тяжесть злословия по его началам и рассмотрим извинения, которые выставляют, чтобы оправдать себя в злословии.
Если злословие по действиям своим, есть преступление тяжкое, то таково же оно и по началам своим.
Главный источник его испорченное самолюбие. Поскольку же самолюбие является в нас в разных видах или в разных частных грехах, то и злословие является плодом то того, то другого вида самолюбия.
Гордость, первое отродье самолюбия, довольная собою, не довольна бывает, когда её мыслям является высший или равный, которого достоинства теснят и давят ее собою. Положение неприятное! Искреннее признание своих недостатков могло бы облегчить смущенную душу. Но гордость обращается к недостаткам другого и начинает потешаться вслух других на счет оскорбительного величия, сыплет насмешки и остроты, за недостатком действительных выдумывает ошибки и погрешности, выставляет в смешном виде даже благонамеренные поступки другого; словом изображает неприятного человека так, что другие смеются над бедною жертвою, а жрец доволен собою. Казалось бы, чем тут быть довольным? Тем ли, что у себя не чуют бревна, а указывают на сучок в глазу другого? Или тем, что сатанинскую гордость потешили в себе до того, что разродилась она злостью насмешек, оскорбительных для одного брата и соблазнительных для нескольких?
Страсть властвовать над другими также вооружается злословием и клеветою, когда видит, что другие готовы способностями своими приобрести власть, если не высшую, то равную. Вспомните Амана. Он оклеветал целый народ пред царем и целый народ готов истребить, за то только, что Мардохей не хотел унижаться пред ним. О! как страсть плодовита на всякие клеветы, на самые гнусные неправды, при дворах царских, в домах вельмож, в палатках военачальников! И где не является она с тлетворным дыханием клеветы? И в обществах сельской простоты сколько страдают от споров о власти, разражающихся злостью злословия!
Тщеславию хочется отличаться чем-нибудь пред другими? хочется блистать какими-нибудь преимуществами, хочется занимать собою других. И вот оно выступает на ловлю ветра! Как же поймать его? Пред высшим легкое средство отличиться – лесть высшему; и – вот, чтобы понравиться высшему, злословят пред ним о том, кто не нравится высшему. На что не решаются, чтобы приобрести благосклонность высшего? Чем обратить на себя внимание общества? Позабавить на свой счет общество очень можно, предметов довольно, но прибавишь ли себе блеску? Говорить о дельном – не достает средств, мало смысла. Всего легче выставить пред обществом смешное в другом. И вот откуда явился ум, которого нет на дельное! Два, три, подобных остряка подали помощь. И пошла потеха. Едва брошена одна шутка, как посыпался град насмешек язвительных, клевет самых едких и злых. Какова эта забава, слушатели! О! если бы посмотрели в глубину души своей, как жалки показались бы себе самим, гоняясь за ветром и из-за ветра нанося столько ран душе своей!
Бывает еще злословие бедной лицом зависти. Терзаясь счастьем и славою других, завистник хотел бы уничтожить это счастье и эту славу. Но средства насилия или невозможны или опасны для него. Оружие легкое вредить другому – злословие, бросать его может самая трусливая рука. И завистник беспощадно поражает им все, что тяготит его. Как бы ни была чиста жизнь высокого лица, зависть покроет ее гадкою краской, намерения представит в черном виде, поступкам даст вид, по-своему усмотрению. Пример тому святейший из святых Господь наш Иисус Христос. Во все время служения Его людям жизнь Его была шествием к Голгофе, под градом стрел, бросаемых книжниками и фарисеями. Ни высокое учение Его, ни чудеса, ни святость жизни не укротили завистливой злобы; она только раздражалась более и более против Него. Клеветы, злобно размноженные и коварно расположенные, приготовили, устроили и совершили наконец то злодеяние, от которого дрогнула земля, и потемнело солнце.
Ненависть, овладевая сердцем человеческим, погашает в нем всякое чувство любви и справедливости. Она изливает желчь свою на ненавистного в самых бессовестных клеветал. Человек, по недостатку способностей и дурной жизни лишившийся места, вместо того, чтобы обратить негодование против себя, тем только и занимается, что осуждает начальников в несправедливости и разных слабостях, подчиненных – в низкой лести и происках, с языка его льются злословия потоком, он находит удовольствие в том, чтобы лишать других уважения, какого сам не может заслужить. Отверженная и превратившаяся в ненависть любовь осыпала целомудренных Иосифа и Сусанну самыми несправедливыми обвинениями. Женщина, обратившая жгучую ревность в ненависть, становится сатанински злобною. Нет убеждений, которые утешили бы её клокочущую ненависть, нет просьб, которые смягчили бы ее, нет услуг, которые бы тронули ее. Чтобы погубить в общественном мнении лице ненавистное, она не останавливается ни пред чем, преследует предмет ненависти со всею хитростью и осыпает его всеми едкими клеветали.
Вот причины, располагающие людей к злословию! Все они, как видите, нечисты, грязны, гнусны. И такое-то занятие называют приятным!
Как ни странно, но люди и такое занятие оправдывают в себе, или по крайней мере хотят извинить его.
«Злословие светское, говорят, не плод намерения, вредить ближнему, им хотят только оживить разговор, приятно занять общество».
Но не будем говорить о том, что хотеть забавлять людей пустотою – желание не высокое; не будем говорить, что по наставлению апостола из уст христианских должно исходить только слово полезное для назидания в вере, способное доставить благодать слушающим (Еф.4:29), а по слову Спасителя за каждое праздное слово дадим мы ответ. Не будем допрашивать тех, которые хотят забавлять других злословием, действительно ли злословят они без намерения дурного? Пусть совесть их отвечает им самим: не коварствуют ли они, по словам премудрого, над своими други, егда же увидени будут, глаголют, яко играя содеях? (Притч.26:19). Мы скажем только, что коль скоро не наблюдать над своим сердцем, трудно, чтобы та или другая страсть не высказалась в слове. Положим, что не хочешь ты насмешкою вредить ближнему. Но злословие твое теряет ли от того свои злокачественные действия? Перестает ли оно вредить ближнему? Нет, от твоей язвительной насмешки вовсе не легче другому, тогда ты шутя бросаешь стрелы в него. Шутка твоя – не забава для брата, когда она лишает его дорогой собственности его доброго имени. И каково твое сердце, которое способно забавляться насчет бедствий другого, наслаждаться страданиями его! Извини, если твою забаву назовут сатанинскою.
«Конечно, говорят, клевета – гнусна, но виновен ли приятный рассказ о действительной слабости другого?»
Но ты, который злословишь ближнего, скажи, положа руку на сердце, точно ли все что говоришь ты худого о другом, действительно было так, как представляешь? Всякая прибавка в действительности, – ложь, – это правда, против которой сказать нечего. А цветы, которыми украсил ты рассказ свой, преувеличение веса ошибки, допущенное так или иначе, две, три, черты, которыми увеличил ты объем события – все это обратило мнимо невинный рассказ твой в клевету. Не говорю уже, что ты – не сердцеведец и потому не в состоянии знать расположений, с какими сделано то или другое ближним.
«Ужели же не следует говорить худое о другом, если не для его пользы, то в предостережение другим?»
О! говори полезное для других, но не преступай законов правды и любви. Христианская ревность печется о спасении ближних, но не о бесславии их. Если она говорит о проступке ближнего, для пользы других, она указывает на темный образ порока, не терзая чувства едкостью и грязью красок, говорит о слабости осторожно, чтобы не изменить правде и любви, говорит не столько о личном грехе брата, сколько о святости общего долга любить добро, наконец говорит, как нужно говорить. Если же тогда, как грех брата был тайною и известное тебе о нем не вполне дознано тобою, ты, обязанный беречь честь брата, выставляешь его на показ другим; выполняешь ли ты долг свой в отношении к себе и другим? О! ты грехи, мертвые для людей извлекаешь из их мрака и смрадом их заражаешь сердца невинные, соблазняешь слабых и губишь непорочных.
«Не от меня первого вышла клевета, если это клевета; я передал то, что слышал», говорит иной в свое оправдание.
Но оправдывает ли это тебя, друг мой? Если другой был не скромен, это не сняло с тебя обязанности быть скромным. Если другой увлечен был злостью страсти, разве надобно тебе следовать примеру его? Ты должен делать свое дело. Дошло до слуха твоего оскорбительное для чести ближнего, пусть оно умрет в тебе (Еккл.19:10). Иначе, разглашая его, ты подвергаешь себя ответу за все последствия. Ты слышал то и другое, но твое дело поверить слышанное, чтобы и для себя не принять басни за правду, тем более не выдать басни в виде правды вслух других.
«Виновен ли я, говорит еще иной, что передал я другому за тайну неприятную весть, а тот разгласил ее?»
Но ты, любезный, сам сознаешь, что известного тебе о другом не следовало пересказывать, а сам пересказываешь, не обвиняешь ли ты сам себя? Ты сознаешь, что не надобно вредить чести другого, а сам чернишь ее? Ты просишь, чтобы другой сохранил тайну, оскорбительную для брата. Не значит ли это говорить, чтобы другой был более снисходителен к брату, чем ты сам, был менее несправедлив, чем ты сам? Ты извиняешь себя слабостью, не сохраняя тайны? Но почему тогда, как сознаешь себя слабым, не хочешь думать о том, что другой и третий будут не крепче тебя й передадут другим оскорбительное для брата, в виде более оскорбительном, чем ты передал? Почему мысль о неприятных последствиях твоей нескромности не удержала тебя от нескромности? Что, если, прося другого сохранять тайну, хотел ты только отнять тем у обвиняемого все средства к оправданию, чтобы терзали честь его ненаказанно? Это уже не только преступление, но преступление самое черное по намерениям.
О! Ты, имеющий судить за каждое праздное и за каждое вредное слово! Прости нас, если от необдуманных слов наших потерпело доброе имя собратий. Подай нам твердость, чтобы не лгали мы друг на друга, после того как совлеклись мы ветхого человека с деяниями его. Аминь.
