Слово в неделю 22-ю, на всенощном служении, о богатстве. 1846 г.
Человек некий бе богат.
Ужели богатство – преступление? Ужели спасение – бедность? Богатый – в аду, бедный Лазарь – на лоне Авраама. Ужели оттого это, что первый – богат, а этот – беден? Богатые и бедные! дело идет о вечной участи вашей. Надобно уразуметь притчу Спасителя о богатом.
Человек некий бе богат. Спаситель не говорит, чтобы богатство богача сего было собрано беззаконием; не говорит, что он для обогащения своего отнимал у ближнего собственность, теснил, удерживал у наемника цену трудов его, приобретал чужое ценою обмана, лжи или насилий. Значит, этот богач был еще человек порядочный. Тем не менее он – страждет в аду. За что же?
Облачашеся в порфиру и виссон, любил одежду, придуманную не нуждою, а суетною роскошью. Порфира и виссон, в древнем обычае, была одеждою царскою. Отважная мода сделала эту одежду одеждою самых роскошных богачей. И наш богач не хотел оставаться в кругу обыкновенных; он хотел стать выше других, хотел казаться как можно блистательнее; ему нужна была одежда не многих, одежда моды разорительной.
Казалось бы, что за беда – одеваться прилично богачу, хотя и не так, как многие? разве одежда грех? Не грех, пока она – дело нужды, но грех, когда она – дело страстей; не грех, пока она охраняет стыдливость, но грех, когда показывает бесстыдство и губит чистоту. Не многое нужно, чтобы защитить себя от холода или зноя, но холод и зной не знают мод. Не многое нужно, чтобы одеться прилично состоянию. Но как безграничны прихоти света! Как неумолимо разорительны желания суеты! Не довольны одеждою своего состояния, чтобы разорить свое состояние. Не довольны одеждою, которую готовит Бог для каждой страны, и покупают одежду, изобретаемую корыстью далекой страны. Тратят деньги для приобретения плодов легкомыслия, чтобы потом терзаться еще жалобою на бедность. Хотят одеваться, как не многие. К чему? Разве не каждая одежда – траур, которым покрыл нас грех? Разумеша, яко нази, тогда как согрешили. Тогда поспешили сотворить себе препоясания. К чему же разнообразят этот траур? Если есть люди, которые имеют низость, если есть много людей, которые имеют рабскую волю подражать примеру других на разорение своего дома, еще более оплачьте несчастных рабов. Но к чему же любить низости? Ужели к тому, чтобы разливать заразу нравственную на окружающих, раздражать гниение душ бедных, увеличивать струны души своей и величаться струнами? Сколько грехов, сколько страстей в этой страсти к одежде не многих! Легкомыслие и ветренность, тщеславие и гордость, пересуды и жесткость, соблазн и бесстыдство, расточительность и скупость, ложь и обманы, недовольство собой и зависть к другим! Это ли дела, нужные для вечности счастливой? Христиане! нам, последователям Христовым, всего менее к лицу одежды изысканные. Христос – глава наша, в яслях, на соломе. Нам ли стыдиться простого одра? Христос в нищете, обесславлен, оплеван. Нам ли думать о блеске, о пышности? Глава его – в терновом венце. К чему ж наряды на ваших главах? Он покрыт смертною бледностью. Нам ли домогаться красоты искусственной? Если язычники любили украшения плоти; если иудеи переняли наконец искусство язычников, как богач евангельский, стыдно нам вводить в свое общество жизнь языческую. Не будем льстить себя. Если станем идти вслед за язычниками, не увидать нам рая.
Богач веселился на всяк день семпла. Почему-ж, говорил и не жить весело, когда есть средства? Так и ныне рассуждает мир, и употребляет богатство на грех и разврат. Каких гнусностей не дозволяют себе оттого только, что все могут делать могут купить и продать, хотя бы ад. Но, о Боже мой! ужели богатство освобождает богача от какого-либо долга пред Тобой? Нет! Оно затрудняет путь к добродетелям, воздержанию, к умеренности, смирению, – прельщая на грех легкостью творить грех. Какое несчастье! Богатый тем, что богат, не уполномочивается быть менее умеренным, или менее целомудренным, или менее внимательным к вечному спасению. Напротив, чем более опасностей для спасения в его изобилии, тем более нужно решимости для борьбы с опасностями, чем более искушений представляет ему жизнь его, тем более должен он страшиться своих немощей, своих страстей, своей плоти, тем более должен умерять желания, отсекать волю, вести борьбу с собою и с соблазнами, чтобы не погибнуть. Скажут, почему ж не дозволить себе нескольких часов веселых? Правда, если это желание приятных часов возбуждено мыслью о Боге, если веселятся для Бога, а не без Бога, кто станет порицать такую веселость? Но – жалко смотреть, когда молодой человек легкомысленно оставляет дом родительский и на стороне чужой тратит добро, которым наделила его любовь родительская. Он не чувствует, что расточает добро неблагодарно; он не видит, как близка к нему – легкомысленному горькая бедность. Братия! не такова ли бывает жизнь тех, которые увлекаются порывами жить на свободе веселой? Без внимания к правам Того, Кому должна быть посвящена вся жизнь наша, часы и дни, недели и годы проходят, как сон, легкомыслие тратит дары вечного, не думая о их назначении и своей будущности. И по наследственному праву мы странники на этой земле; а грехи каждого из нас еще далее удаляют нас от Господа; кому совесть не скажет, что мы скитаемся в пустыне страстей, безводной и холодной? Что ж приличнее для нас, беззаботная ли веселость, или важные заботы о себе? Ах! часто нам надобно плакать о множестве грехов наших; часто надобно лить слезы, чтобы орошать ими семена добра в душе нашей. Благо есть ходити в дом плача, неже веселия. Благо оттого, что окруженные веселостью мы забываем о своих слабостях, о своих грехах, и увлекаемся ими; а взор на скорби и горести, более или менее, смиряет нас. Куда завлекла веселая жизнь богача?
Тогда как сам он жил в неге и роскоши, ел и пил так вкусно, тратил для себя так много, – бедняк Лазарь умирал от голода и болезней. Каждый день богач мог видеть несчастного, лежавшего у ворот его, но он проходил мимо его холодно, отвращался от него с презрением. Псы, но природе так не милостивые, были более сострадательны к страдальцу беспомощному, чем их господин; они приходили и лизали кровь, струившуюся из ран Лазаря, а богач гнушался этими ранами и не думал обвязать их. Какая жестокость! Какая черствость души! Отчего она? К несчастью богача, это – одно из тлетворных действий самой изобильной жизни его. Поставленный в независимое положение богатством своим, богач, мало по малу, теряет ясность мысли и живость чувства, чтобы понимать и чувствовать, как горька жизнь бедняка. Не встречая препятствий для себя ни в чем, он привыкает горю думать о себе, запинается только собою, живет для себя одного; ближний перестает существовать для него с его нуждами и горем; богач становится глухим к стонам больного и просьбам бедного; а когда слышит их, не верить в их искренность, презирает бедность, как порок. О! да избавит Бог от такого состояния души!
Чем пробудить эту душу, усыпленную самолюбием и гордостью? Чем подвигнуть ее к милосердию? Взалкахся, и не даете Ми ясти, возжадахся, и не напоисте Мене, странен бех и не введосте Мене, наг, и не одеясте Мене, – скажет Господь немилостивым на суде Своем. Странны покажутся эти слова надменным питомцам изобилия. Они привыкли думать о нищих не иначе, как о людях презренных, достойных отвращения. Как же догадаться, как понять им, что Господь Сам являлся им в лице нищих и молил их о милости к страждущим людям? Но их вразумят там, им откроют глаза на то, что их жестокосердие, оскорбляя создание, оскорбляло Создателя, что их жестокосердие к братиям было жестокосердием к Тому, Кто называется и есть Отец всех.
Каждому состоянию вверено Господом свое дело, судье – правда, пастырю – паства, богачу – делать милости. Милость – общий долг каждого, но преимущественно тех, кому даны средства творить милостыню. Милость преимущественный долг богача. Это его призвание, это его труд, на который определен он Господом.
Его занятия, его образ жизни затрудняют для него совершение иных добродетелей, например, совершение молитвы, поста и проч. Взамен того, ему предоставлено приобретать спасение должным употреблением посланного ему богатства. Взамен того, поручены ему нищие и больные, слепые и увечные, с тем чтобы, подражая любви Отца небесного, берег он их жизнь и покой. Как много богач приобретал бы для души, если бы твердо помнил свое призвание небесное! Если бы тогда, как созывает гостей-богачей на пир грешный, постарался он вспомнить, нет ли алчущих и истаивающих гладом, и поспешил бы накормить их, не был ли бы пир его умереннее, удовольствия чище, душа ближе к небу? Если бы тогда, как готов он тратить золото на роскошную одежду, подумал, нет ли собратий его нагих, не имеющих – чем защититься от холода, он умерил бы свою расточительность, обуздал бы страсть жить по моде. Видите, братия, одна добродетель приучила бы его к многим другим добродетелям. Не льститесь же, неверность богача своему званию, как и неверность каждого, не может быть оставлена без отмщения.
Так не богатство губит богатого, но употребление богатства.
Какая же бедность спасает бедных? Ответ не может быть предложен в беседе сей, и без того не короткой. Если любви вашей угодно выслушать, – он предложен убудет в следующей беседе.
Господи! да будет слово Твое во спасение рабам Твоим. Аминь.
