Слово в день Успения Божией Матери. 1912 г.
Сегодня мы празднуем Успение Божией Матери. Никогда так не оправдывалась та великая истина, что какова жизнь человека, такова бывает и смерть его, как при этом событии. Смерть Божией Матери была самым наглядным отражением Ее добродетельной жизни. Она, как и вся жизнь Ее, полна была чистейшей любви к Своему детищу – Иисусу, а потому не только не была горькой и лютой, но, напротив, приятной и сладкой.
Вот нам, братие, прекрасный образец, которому и мы должны подражать, если хотим иметь мирную, безболезненную кончину. И нам смерть будет сладка и приятна, если она, как и жизнь наша, будет освящена любовью к Богу – этой истинной дщерью неба, которая все смягчает, все облегчает, все услаждает.
Тот, в сердце которого горит огонь искренней любви к Богу, не только не боится смерти, но желает ее и ожидает как Ангела, приближающего его к источнику вечной радости и утешения. Чтобы убедиться в этом, приблизимся мысленно к смертному одру Богоматери. Здесь увидим мы, как обитавшая в Ней любовь к Богу возжигала в Ней желание смерти и как услаждала Она ее наступление.
Мати Божия! Умоли Сына Своего и Бога нашего, да изольет Он на нас Свое благословение и да научимся мы из сего размышления следовать Твоему примеру в нашей жизни и смерти, дабы некогда разделить славу Твою и на небе.
Если бы я дерзнул показать вам, братия, любовь Марии к Своему Сыну во всей ее полноте, то погрузил бы вас в необъятное море, глубина которого неизмерима и берега которого недосягаемы. Огонь Ее любви был настолько силен, что не найти нам слов на языке человеческом, которыми можно бы как должно изобразить его. Всякое пламя любви, которое горело в сердцах святых избранников Божиих и дориносимых Херувимов и Серафимов, в сравнении с тем огнем, коим пылала девственная душа Благодатной, есть не что иное, как тусклое мерцание в сравнении с ярким светом солнечного дня. Но чем сильнее бывает любовь и привязанность к известному предмету, тем большую скорбь причиняет его отсутствие. Вот почему любовь Марии насколько была сильна, настолько же болезненна. Она тяготела к Нему Своей любовью, потому что в Нем одном видела источник Своего счастья, но в то же время и страдала, потому что слишком далеко отстояла от Него и не могла видеть и соединиться с Ним. Кто может поэтому измерить глубину Ее скорби и тоски, которую Она испытывала в ожидании свидания со Своим Сокровищем! Как часто взывала Она вместе с Давидом: Увы мне, яко пришелствие [рус: странствие] мое продолжися (Пс.119:5) и странствованию моему не видно конца. Как усердно молилась Она вместе с невестою в Песни Песней: «О, если бы я могла найти и облобызать тебя (ср. Песн.8:1)! Когда, о когда же, свободная от всяких уз, Я возлечу к Тебе и увижу золотое лице Твое!» Если некогда мать юного Товия, горя желанием видеть отсутствующего сына, ежедневно ходила за город, на то самое место, на котором произошло их разлучение, и орошала его горькими слезами, по целым дням не вкушая пищи (см. Тов.10:4:7), то настолько сильнее было желание видеть Своего Сына у Марии, любовь которой была неизмеримо сильнее, чем любовь матери Товия. «Ах, зачем, – как бы так взывала Она, – зачем и Меня, так же как Иисуса, не возведут на крест, на котором Я могла бы поскорее испустить дух Свой? Зачем и Меня, подобно Стефану, не побьют камнями? Зачем бежит от Меня смерть Моя, которая одна только может соединить Меня с Моим сокровищем? Я готова перенести самые жестокие страдания, самую жестокую борьбу со смертью, лишь бы только соединиться с Моим Иисусом – желанием сердца Моего». И в самом деле, если любовь к Богу пробуждала желание смерти и Давиде, со вздохом говорившем: «когда предстану и явлюся пред лице Господне» (Пс.5:4), если с таким же чувством и апостол Павел восклицал: имею желание разрешиться и быть со Христом (Флп.1:23), то насколько вожделеннее должно было быть желание разрешиться от уз тела у Марии?
Братие! Если бы у нас была хоть одна искорка той любви, которою горело сердце Марии, то мы сразу поняли бы, почему смерть, которую мы встречаем с великим страхом и скорбью, может быть не только не страшной, а даже очень желательной и приятной. Но так как мы своей любовью привязаны более к твари, чем к Творцу, и наше сердце тяготеет более к земному, чем к вечному, то вот почему мы так боимся и трепещем при ее наступлении, вот почему так много при этом бывает у нас скорби и горя, рыданий, слез, ропота и отчаяния. Но измени мы наше настроение, изменится и наше отношение к ней. Зажги мы в сердцах своих огонь той искренней и глубокой любви ко Христу, какой проникнуто было сердце Марии, и смерть представится нам совсем в другом свете. Тогда и мы будем приближаться к ней как к вратам, открывающим нам вход во град Божий, и приветствовать ее как Ангела Божия, который из этой юдоли бед и скорбей переводит нас в страну вечного мира и покоя. Словом, тогда не скорбеть и бояться будем мы при ее приближении, а радоваться и желать ее скорейшего наступления. Когда одному святому юноше сказали о приближении смерти, то он не только не смутился, но пришел в восторг и с необычайным воодушевлением воскликнул: «Иду, иду с радостью, иду к отцу моему!».
Во всем Священном Писании нет более прекрасного примера смерти, как смерть патриарха Иакова. Согбенный под бременем лет и богатый добрыми делами, этот верный раб Божий приказал всем своим чадам собраться к его смертному одру, чтобы преподать им последнее благословение. Горько плакали сыновья его при виде наступающей смерти отца, но сам он показал такое спокойствие и радость сердца, что святой Амвросий мог сказать о нем: «Бывает ли кто так весел даже в юности, как этот в своей смерти? Без всякой скорби и печали, подобно отходящему ко сну, возлег он на смертный одр свой и тако почил о Господе». Что было причиной такой мирной смерти? – Надежда на избавление грядущего Спасителя: «Я уповаю на Твое избавление», говорит он, – вот что усладило его смерть, и усладило настолько, что он смотрел на нее не как на смерть, а как на приятный сон. Если же одна мысль видеть Спасителя чрез несколько столетий могла так усладить смерть патриарха, то какую сладость должна была почувствовать при приближении смерти Мария, которая уверена была, что Она уже чрез несколько мгновений увидит Своего Божественного Сына, да и не только увидит, но и примет участие в Его славе и, так сказать, сядет на одном с Ним престоле. Не должна ли была показаться Ей эта смерть особенно сладкой и приятной? Да, – перенеситесь умственно к Ее смертному одру и взгляните на лице Ее! Вот лежит Она на этом одре без малейших признаков скорби и страдания; Ее не мучит никакая болезнь, не омрачает никакая забота. Здоровая телом, бодрая духом, Она утешает в скорби окружавших Ее апостолов нежными, любвеобильными словами, преподаст им в последний раз Свое материнское благословение. Всецело погруженная в Бога, устремив взор Свой к Нему, Она улыбается среди слез и воздыханий окружающих Ее и тем облегчает их скорбь при разлуке с Собою. Уже скользит, так сказать, на помертвевших губах Ее последнее дыхание, уже отказывает Ей язык, уже останавливается биение пульса Ее, но на челе и ланитах Ее все еще отражается радость и веселие, предвкушение райского блаженства. Поистине, если смерть избранника и любимца Божия, по выражению псалмопевца, есть сон, то смерть Марии заслуживает этого названия по преимуществу. О, какая прекрасная жизнь, когда, умирая, любят. Какая блаженная смерть, когда, любя, умирают. Так лети же Ты, счастливая и благодатная душа, лети на недра Своего Сына и Бога, Который зовет Тебя в Свои объятия! Утоляй теперь Своей жажде, черпай полной чашей утешение из того неисчерпаемого источника, который открыт теперь пред Тобою, удовлетворяй Своему страстному желанию, которое достигает своего средоточного пункта. Но не забудь в высших селениях и тех, которые остаются здесь, на земле, – вспомни и нас грешных, трепещущих в ожидании смерти. Не допусти, чтобы эта смерть наша была слишком лютою, но удели нам хоть одну капельку любви Твоей, дабы она облегчила и наше отшествие из этого мира, как усладила ныне воспоминаемое Твое Успение!.. Аминь.
