Слово в день празднования Пресвятей Богородице в Страстном монастыре. 1834
И тебе же самой душу пройдет оружие. (Лук. II. 35).
Бедствие человека непорочнаго и добраго есть одна из трудных загадок, какия предлагает видимая вселенная человеку размышляющему. Видя добраго страждущаго, другой добрый страждет и сам, поелику чувствует сострадание: и таким образом от одной загадки родится другая: за что и сей страждет? Видит сие слабый верою, и подвергается искушению в вере. Видит склонный к пороку, и разрешает загадку на свою голову: какая же, говорит, польза быть добродетельным? Видит склонный к неверию, и непонятную загадку разрешает другою, несравненно более непонятною; он говорит: случай господствует в мире и в делах человеческих.
Благословенная в женах! Непорочнейшая из дщерей человеческих! И Тебе премудрый старец Симеон не усомнился предложить сию грозную загадку: «и тебе же самой душу пройдет оружие». День плачевный и ужасный, но вместе спасительный разрешил Тебе загадку пророчества. Терние венца Иисусова, гвозди Его распятия, копие прободения Его, Его раны, Его болезненный вопль, Его умирающий взор, – вот оружия, которыми Твое матернее сердце пронзено было столь же безпримерно глубоко, сколь совершенна Твоя любовь, сколь безпримерна Твоя непорочность. Теперь, когда Ты пребываешь в Божественной славе Сына Твоего, для Тебя уже разгадана и загадка необычайнаго события: теперь Ты видишь во свете Божием, для чего надлежало пройти оружию и Твою чистую душу, и как сие согласно и с безконечною премудростию, правдою, и благостию Провидения, и с Твоим безконечным блаженством.
Матерь Света! низведи нам искру света от ума Христова, дабы уразуметь и нам тайну бед и скорбей земных, не столько, сколько бы желало наше любопытство, но сколько нужно для нашего мира и спасения.
Не было бы никакого зла на земле, и никакого бедствия в человеках, если бы не было греха. «Единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть» (Рим. V. 12), в имени которой заключается сокращение всех бед и зол. За грех определен человеку принужденный и изнурительный труд вместо свободнаго и легкаго делания: «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт. III. 19). За грех болезни: «в болезнех родиши чада» (Быт. 3:16). За грех смерть: «в оньже аще день снесте» от древа запрещеннаго, «смертию умрете» (Быт. II. 17).
Человек, потеряв опыт первоначальнаго чистаго бытия своего и вселенной, потерял и понятие об оном. Как рыба, движущаяся в воде, не знает лучшей и более совершенной жизни, какою животныя живут в воздухе: так бедная душа человеческая, погруженная в грубый и тленный стихийный мир, и в нем живущая, как рыба в воде, не знает тонкой и нетленной жизни райской. Отсюда недоумения своемудрствующаго разума о том, была ли подлинно такая жизнь, и как она могла быть. Я приведу теперь одно только из сих недоумений, для примера их ничтожности. Разум разсчитывает, что если бы люди все раждались, и ни один из них не умирал; то умножение людей сделалось бы наконец несообразным с пространством и способами земли обитаемой; и таким образом теснота вселенной требует смертности человеков, чтоб умирающие очищали место преизбыточествующему множеству раждающихся. Таковым мелочным счетчикам жизней мы можем сказать тоже, что Господь сказал Саддукеям, которые из законов брака вздумали было извлечь опровержение учения о жизни будущей: «прельщаетеся, не ведуще писания, ни силы Божия» (Матф. XXII. 29). Кто вам сказал, что земля была бы вечною темницею для человеческаго безсмертия? И неужели вы думаете, что с земли на небо нет иной дороги, кроме той, которая лежит чрез гроб и могилу? Неужели также вы думаете, что землю, и прежде ея проклятия в делах человека, так же как ныне, надлежало размерять десятинами на каждаго человека, для его обитания и продовольствия? «Прельщаетеся, не ведуще». Не растленный грехом человек несравненно менее зависел в жизни от произведений земли, нежели ныне; а земля, без его труда, несравненно щедрее была для него в своих произведениях, нежели ныне. Совершив на ней определенное поприще, он восходил бы на небо так легко, как в Иаковлевом видении лествицы, досязающей до небес, «Ангели Божии восхождаху и нисхождаху по ней» (Быт. XXVIII. 12). Возможность сего перехода в Енохе и в Илии отчасти нам показана. Не опасайтесь! Нетленная жизнь безгрешнаго человека разсчитана была Провидением лучше, нежели вами ныне. поелику же вечное Провидение от века провидело и то, что превосходный и необходимый для блаженства дар свободы будет человеком употреблен во зло, и тем рушится первоначальное устроение человека и земли: то нет сомнения, что премудро и благодетельно разсчитано им и последовавшее за сим смешение добра и зла, которое нас изумляет и поражает.
После общаго вопроса о бедствиях человечества, зачем оне есть в царстве Провидения, на который ответ уже заключается в том, что мы доселе сказали, испытующий разум предлагает два особенные вопроса: во-первых, зачем бедствуют и невинные, во-вторых, зачем и те, которые не безвинны, страждут не в соразмерности с виною своею, а нередко наименее виновные страждут наитягчае. Дадим ответ на оба сии вопроса.
Для сего воззрим на человечество не нашим взором поверхностным, но глубоко проницательным взором людей просвещенных свыше. В каком виде им представляется человечество? «Вси согрешиша, и лишени суть славы Божия» (Рим. III. 23), говорит Святый Павел. «Кто чист будет от скверны?» вопрошает Иов, – и ответствует: «никтоже, аще и един день житие его на земли» (Иов. 14:4–5). «В беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя» (Пс. L. 7), исповедует Давид, не опасаясь нарушить сим отзывом заповедь почтения к родителям. Что же сие значит? то, что все человеки согрешили еще во Адаме, который, поелику начал раждать детей уже после греха, то не мог без чуда передать им того, чего уже не имел, – безгрешности и нетления, а естественно передал то, что имел, – грех и тление. – Если бы кто из нас дерзнул еще спросить: чем же виновны мы, невольно наследовавшие от Адама грех и тление? таковому, если он сколько нибудь внимателен к себе, вместо меня могла бы ответствовать, и заградить ропотливыя уста, его собственная совесть, которая может в жизни каждаго указать случаи, в коих мы не были верны добрым побуждениям, быв для того довольно сильны и при наследованном повреждении. «Болий есть Бог сердца нашего, и весть вся» (1Иоан. III. 20); и потому видит в нас и те тонкия нравственныя нечистоты, которых более или менее огрубевшая совесть не примечает. Итак «аще беззакония наши назриши Господи, Господи, кто постоит» (Пс. CXXIX. 3)? Сим размышлением, вопрос: почему бедствуют и невинные? не только разрешается, но и уничтожается; потому что, по строгому суждению, нет на земли невинных, и следственно все бедствующие бедствуют, как более или менее виновные, кроме Единаго, «иже греха не сотвори» (1Пет. II. 22), и Котораго страдания, высочайше таинственныя, имеют блаженнейшее для нас изъяснение, ибо «Той язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, наказание мира нашего на Нем: язвою Его мы исцелехом» (Иса. LIII. 5); Он подъял и понес тяготы, нас подавляющия, чтобы с тем вместе возставит нас от падения.
Что касается до вопроса: зачем люди, хотя, может быть, небезгрешные, но по всем открытым признакам безвинные, бедствуют иногда чрезмерно тяжко: кто может обличить Провидение в сей чрезмерности? Если признаем, что бедствующий небезгрешен; и если знаем, что всякий грех есть отступление от закона, следственно возстание против воли Бога законоподателя, мятеж в Царстве Божием, оскорбление вечнаго величества Божия: то скажите какой грех слишком мал для временнаго бедствия, и какое временное бедствие слишком велико для греха?
Нет спора о том, что не все грехи равно тяжки, и что есть разныя степени виновности в грехе одного рода: но кто из нас может довольно верно взвесить сию тяжесть, довольно точно определить сию степень? Для сего должно положить на весы, и поставить в меру, не только видимое дело, но и невидимое желание, и сокровенное намерение, и тайную мысль, силу и немощь, познание и неведение, пособия и препятствия, прельщение к злу и поощрение к добру, невнимательность к неизведанному и неверность дознанному опытом, закоснение и раскаяние, ожесточение и сокрушение: но кому возможно все сие, разве единому Испытующему сердца и утробы, всеобъемлющему и всеведущему? Также и для того, чтобы взвесить тягость бедствия, надлежит принять в разсуждение, кроме открытаго вида онаго, степень чувствительности бедствующаго, скудость и даже отсутствие, или напротив обилие противодействующих утешений, и многое, для чего нет веса и меры у внешняго зрителя. Как же говорим мы о чрезмерной тяжести бедствия, в сравнении с тяжестию греха, разве на угад и на удачу?
Бог действует на временную жизнь человека, поврежденнаго грехом, не только в качестве судии, чему еще будет особенное время в конце веков, но также, и преимущественно, в качестве врача, чему теперь-то и есть время. Посему Он определяет человеку меру бедствия и скорби иногда не как отщитанное воздаяние за дела, но как прием врачевства, способный препобедить силу греховной болезни: а это совсем другой разсчет. Есть болезненныя состояния, которыя кажутся маловажными и не угрожающими, но против которых сведущий врачь находит нужным употреблять жестокия врачебныя средства. Притом же Врач небесный не всегда начинает врачевать болезнь душевную по ея уже раскрытии: взор Его проницает в глубину души, самой сей душе невидимую, и открывая там тонкий зародыш греха, страсти, самоволия, самоугодия, тонкую примесь зла и нечистоты к добрым склонностям и расположениям, орудием искушения извлекает наружу сии болезненныя начала для их уврачевания, и для возведения души к высшей чистоте. Не случается ли видеть, что люди благоучрежденные в жизни, охотно прибегающие к Богу, лишась того, что сильно любили, например детей или супруга, мирской чести и славы, или имущества, так предаются скорби, что в ней одной сосредоточивают свою жизнь, не умеют подкрепить себя здравым размышлением, в котором прежде не имели недостатка; не могут довольно собрать себя в молитву, в которой прежде находили услаждение; вера, любовь к Богу, преданность в волю Божию, суть теперь для них только знакомыя имена и звуки, после того как они до своего несчастия ощущали в себе силу и действие оных? Что сие значит? – то, что любезное им они любили чрезмерно, и паче Бога, хотя сами того не различали; что дети, супруг или супруга, честь, слава, имущество были идолы их сердца. Что же было делать Сердцеведцу и Душелюбцу, как разве отнять идол, исторгнуть, хотя болезненно, неправильную любовь к твари из души, которую Он хощет наполнить Своею Божественною любовию? Он любит, милосердует, очищает, врачует, приготовляет к блаженству; а мы смотрим, и говорим: как Он тяжко посещает!
Наконец согласимся, что есть бедствия, о которых совсем нельзя спрашивать: за что, но разве: к чему? в которых не нужно обвинять человека, но в которых надобно только уметь оправдать и возлюбить Провидение. Таковы бедствия Иова, Пророков, Апостолов, Пресвятыя Девы. Не быв на сей высшей степени духовнаго возраста и жизни, когда питаются крепкою пищею креста, мы, в нашем младенчестве Христианства, – дай Бог, чтобы, хотя в младенчестве! – без сомнения только слабо и невнятно можем лепетать о путях и подвигах душ полнаго возраста Христова. Вопросим же лучше их самих, что скажут они нам о своих бедствиях. Что же говорит Иов? «Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако бысть. Буди имя Господне благословено во веки» (Иов. I. 21). Что говорит Апостол? – «Радуюся во страданиих моих» (Кол. I. 24): «якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше» (2Кор. I. 5). Видите ли, как не кстати мы, грешные люди, вступаемся за Праведников, и покушаемся возстать против Провидения за их бедствия? Они не приемлют нашей безразсудной услуги; они не жалуются на горькую участь свою; не хотят перемены ея; они радуются; они благословляют Бога; они счастливы; мы не понимаем их счастия, и думаем, будто можно роптать за то, за что они благодарят.
Если вы хотите хотя догадочно понимать то, до чего еще не достигли: смотрите на земное, и гадайте о небесном и Божественном. Ты любишь друга; он тебя любит; и тебе благодетельствует. Совершенно ли, при сих отношениях, удовлетворена твоя любовь, если она полна и чиста? Думаю, нет. Ты можешь думать: «уверен ли друг мой в искренности любви моей? не подозревает ли он, что я люблю больше его благодеяния, нежели его?» Пусть же откроется случай, когда ты мог бы для своего друга понести труд, скорбь, опасность: если ты благородная душа; как охотно ты бросишься на сей случай! И перенося для друга твоего труд, скорбь, опасность, как будешь ты радоваться, что теперь он несомнительно узнает искренность и чистоту любви твоей! Приложи сей пример к любящим Бога в благополучии. Они уверены, что Бог знает их сердце, к Нему благодарное: но не доверяют себе. Они могут, и некоторым образом должны заботливо помышлять о том, совершенна ли их благодарность к Нему, чиста ли любовь, не прилепляется ли сердце их тайным пристрастием к благодеяниям, мимо Благодетеля, и любовь, питаемая временными благодеяниями, не угаснет ли по истощении сей пищи. Является искушение, и приглашает: принеси в жертву твоего возлюбленнаго Исаака; претерпи для Бога лишение того, что ты более всего любишь после Бога; понеси гонение, безчестие, страдание за имя возлюбленнаго Иисуса. Как воскриляется при сем Боголюбивая душа! Как она готова вступить в поприще страдальческаго подвига, предать себя в огненное испытание! Как она тверда в сем испытании? Как утешает ее мысль, что наконец она приносит Богу жертву, которая ей не дешева! Какое успокоительное и удостоверительное свидетельство дает ей совесть, когда огнь искушения не изменяет злата ея, когда в горниле страданий сильнее возгарается любовь ея к Богу, когда сквозь внешнее умерщвление природы просиявает внутренняя благодатная жизнь, и небо в человеке утверждает надежду о человеке в небе! Поверьте, неопытные, что не лгут сии люди, когда говорят о своей радости в страданиях что в огне бедствия они поют и славят Бога с такою же безопасностию, свободою и услаждением, как три отрока в пещи Вавилонской.
Христиане! кого из нас на пути жизни временной не встречает чаще или реже разнообразное бедствие? Тщетно старались бы мы обойти все такия встречи; по крайней мере некоторыя из них неизбежны: следственно надобно благовременно приобучать себя, чтобы встретиться приличным образом. Предложенныя теперь размышления да побудят нас к тому, чтобы встречать бедствие не как врага и мучителя, но как справедливаго наказателя грехов, как врача душевных болезней, как посланника Божия, как вестника благодати. «Его же бо любит Господь, наказует» (Евр. XII. 6). Аминь.
Источник: «Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского» в пяти томах (1873, 1874, 1877, 1882, 1885) – М., типография А. И. Мамонтова и К° (М., Леонтьевский переулок, № 5). Раздел «Библиотека» сайта Троице-Сергиевой Лавры.
