Слово в день коронования Государя императора Николая Павловича. 1848 г.
Бога бойтесь, царя чтите (1Пет.2:17).
Благодарение любви к нам Господа Иисуса! В сем священном храме служитель слова с миром в совести может на деле видеть исполнение апостольского слова: царя чтите. Одни долгою службою на поле брани, другие верною службою в суде, правды, иные усердною и всегда готовою платою повинностей государственных верно свидетельствуют, что им известна заповедь апостольская о почитании царя. Не сомневаюсь, что каждый из предстоящих здесь знает даже и то, как обширна эта заповедь, как не внешние только действия, но и самые помыслы, самые тайные чувства и желания наши покоряет она себе и царю нашему, как заставляет она страшиться даже того, чтобы мыслью возглаголать стропотное против Помазанника Божия или не оказать повиновения ему принадлежащего, – знает твердо слова апостола, весть Господь неправедники на день судный мучими блюсти, наипаче же о господстве нерадящыя, продерзателе, иже славы не трепещут хуляще (2Пет.2:9–10). Так с миром в совести служитель слова может считать исполненным здесь апостольское слово, царя чтите.
Но так ли выполняется другое слово апостола, Бога бойтеся? Не дивитесь, что так думаю о сем известном апостольском слове, – считаю его как бы не довольно известным и признаю за обязанность служителя слова часто предлагать о нем слово. Я думаю, – если есть между нами не довольно успевающие или ослабевающие в благочестии, то это, между прочим, и оттого, что они не имеют должной боязни пред Господом; также как, если многие другие идут с успехом по пути спасительному, то их облегчает в их подвиге чувство благоговения к Господу. Бог почему и вашей любви хочу я предложить слово о апостольском слове, Бога бойтеся.
Увы мне, погиб я, яко человек сый и нечисты устне имый посреде людей нечистые устне имущих аз живу, и Царя Господа Саваофа видех очима моима. Так восклицал пророк, пораженный ужасом при мысли о своей нечистоте и о святости Господа, пред которым узрел он себя. Не все пророки, чтобы видеть очима своима Господа Саваофа. Но все ли могут пред очами Господа указать только на одну нечистоту устен своих, на пребывание с людьми, нечистые устне имущими, и на то, что они только человеки? Дозволит ли кому из нас добрая совесть поставить себя на одну степень с Боговидцем Исаией? О! кто начислит грехи и беззакония наши? Кто укажет нам глубину нечистоты, в какой мы повержены? Совесть легко прощает тебе слабости общие для всех людей, хотя не простила она сей слабости пророку. Но, как много грехов, как много беззаконий, которые пьем мы, как воду, повторяем по привычке нашей к ним, не чувствуя страха, не чувствуя даже и слабого смущения в душе своей? Грехи к грехам, беззакония к беззакониям прилагаем мы ежедневно. И, однако, все мы живем пред очами Господа мстителя неправдам нашим, ревнителя святости и чистоты, страшного во гневе на грешников. Мы не видим Его во свете видения пророческого; духовное око наше омрачено грехами. Но это должно ли умалять страх наш пред Ним? В слепоте своей мы усугубляем нечистоты свои, не думая о том, что будет с нами. Теперь мы не видим Господа святости, но некогда увидим, и – тогда огонь святости Его потребит грешников. Потребит Господь вся делающие беззакония (Пс.100:8). Потребит всякого любодеющего от него (Пс.72:27).
Если царство Христово, к которому по благодати Христовой принадлежим мы, преимущественно есть царство любви, то да не думаем, чтобы любовь Христова к нам освобождала нас от страха пред Богом. Св. апостол говорит, приемля царство непоколебимое, будем хранить благодать, и помощью её будем служит благоугодно Богу, с благоговением и страхом (Евр.12:28). Апостол с чувством благодатного обладания дарами любви Христовой поставляет в необходимой связи чувство страха и благоговения. Так, Христос не для того страдал за нас, не для того умер за нас, чтобы мы безбоязненно творили грех, чтобы жили по воле беззаконных желаний сердца нашего. Нет – Он искупил нас от страха казни, которой сами избежать мы не могли, но с тем, чтобы мы, верою объемля Его – Спасителя нашего, и любовью не отпадали от Него и от святого закона Его; Он приобрел для нас всю любовь Отца небесного, которую потеряли мы грехами, но предоставил воле нашей, при помощи благодати, удержав сию любовь и усвоят дары её. Если мы не внимательны к толикой любви Христовой, то тем усугубляем виновность нашу пред грозною правдою Божией. По истине, како мы убежим гнева, о толицем нерадивише спасении? Братия во Христе! кому больше дано, с того больше взыщут. Мы больше, чем отцы наши ветхозаветные, получили даров благости Божией; больше и страшиться должны правды Божией. Мы больше, нежели другие, осенены благодатным покровом благости Божией. Устрашимся столь близкого общения с нами святого и правосудного Бога нашего! Бог поругаем не бывает! Возможно ли, чтобы столько даров Божиих могли мы безнаказанно расточать, не употребляя их по их назначению? Благость Божия, конечно, не до того простирается к нам, чтобы оставить без строгого суда и наказания наше пренебрежение к её щедротам.
Не думаем ли мы, что любовь христианина к Господу своему может дозволить нам проводить время свое без страха Божия? Любовь к дивному в совершенствах Своих не может быть без чувства благоговения. Любовь истинная постоянно размышляет о величии Бога своего, неуклонно зрит на беспредельную славу имени Его и не дозволяет себе ни одного движения, в котором бы могло обнаружиться невнимание к высокому предмету её помыслов и желаний. И потому-то самая радость её о Боге никогда не бывает без трепета и ни одно дело служения её Господу не бывает без страха. Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом (Пс.2:11).
Совершенная любовь изгоняет страх, говорит апостол любви (1Ин.4:18). Это значит только то, что любовь на высшей степени своего совершенства сама по себе, без нашего усилия, исключает страх рабский, трепещущий одного гнева Божия, но не означает того, чтобы совершенная любовь исключала смиренное сознание своего недостоинства, или благоговение к Богу великому и святому. Заметьте, что апостол говорит о высшей степени любви, о любви очищенной опытами скорби, о любви укрепленной, подвигами самоотречения, а не о временных восторгах души, еще не узнавшей ни всей нечистоты своей, ни трудности восхождения к Богу. Сей-то любви присвояет он свободу духа, но такую же, какую может иметь достойный сын в отношении к доброму отцу. Добрый сын любит отца своего нежно, и свободно открывает ему свои мысли, желания, нужды. Но он не был бы уже добрым сыном, если бы подходил к отцу с дерзостью, без уважения к нему, – если бы стал требовать от отца того, на что не имеет права по-своему положению. Точно так, истинно боголюбивая душа, если приближается к Богу с дерзновением и любовью, то вместе с тем остается справедливою к себе и Богу своему. Она не дозволяет себе забывать своей удобопреклонности к падению, своих грехов и преступлений, которые столько раз повторяла она; не перестает зреть в Боге сердца своего Бога святости, который благоугождается только жизнью святою и не может не отвращаться от нечистых сердец наших. Вот почему говорится и святым, бойтеся Господа вси святии Его (Пс.33:10). Так для истинной любви свят и спасителен страх Божий!
Кому же и почему не нравится страх Божий? Тайной гордости нашей, потому что он обуздывает её движения, смиряет её замыслы, велит ей молчать в нас. Потому-то, желая избавиться от тяжелой власти, она завлекает неопытную душу в самоволие. Остерегайтесь тайкой гордости, остерегайтесь особенно тогда, когда вы только что вступили на путь спасительный. Ей приятно, ей очень хочется любоваться собою. Потому, она не только скрывает нашу виновность пред Богом, не только побуждает смотреть, долго смотреть, на доброе, что удалось нам сделать, но выставляет нас пред нами в лучшем виде. Отселе, едва только совесть начинает представлять сознанию нашему наши грехи, наши привычки дурные, едва только начинает успешно действовать страхом суда Божия на исправление жизни, – самомнение спешит успокоить едва пробудившуюся душу мыслью о нашей довольно исправной жизни, об общей слабости природы нашей, украшает воображением дела юности духовной, ослабляет решимость воли чувством успехов некоторых. С гордостью не совместен страх Божий. Она мало по малу старается ослабить его в нас, изгладить его в душе; а ослабляя страх Божий, укрепляет за собою власть над душою нашею и возрастает в ней.
Там нет истинной любви к Господу, где не обращают внимания на честь и славу Единого – достойного любви и славы. Там обыкновенно уважают вместо Бога себя, вместо воли Божией – свою волю. Не станем прельщать себя, что мы стоим на высокой степени духовного совершенства, когда ощущаем в душе своей восторги любви к Господу, приближаемся к Нему в молитве с чувством утешения, если эти восторги духа не сопровождаются чувством благоговения, они не только не святы, но даже опасны. Они не святы потому именно, что в них нет святого страха Божия, а есть тайная гордость, тайное самоуслаждение. Они опасны и страшны потому, что, быв возбуждены тайным самомнением духа горделивого и, усиливая взаимно собою сие самомнение, приближают душу к глубокому падению.
Теряя страх Божий, теряем и внимательность к своему спасению. Вспомним братия, те дни и часы, когда, по милости Бога нашего, мы сознавали от всей полноты нужду исправления и жизни спасительной; вспомним, как глубоко проникнуты мы тогда были страхом Божиим, с какою искренностью внимали мы себе и воле святого и праведного Бога, и – как страх Божий пробуждал нас от небрежности и возбуждал к делам покаяния. Пока полна душа благоговением к Господу, она хранит себя от греха и старается освящать желания и действия свои волею Того, пред кем благоговеет она, – волею Того, чью волю она считает святою и непреложную, чью власть – властью всемощною и вседействующею. Она страшится, как бы не оскорбить своими неправдами Бога сердца своего, как бы не сделать чего-нибудь неугодного Тому, кто Господь её во времени и в вечности. Блажен муж бояйся Господа, в заповедех его восхощет зело (Пс.111:1). Встречается искушение, искушение льстивое и сильное, но которому велит противостоять закон Божий? Благоговейная душа говорит себе, како сотворю глагол сей и согрешу пред Богом? (Быт.39:9).
И сим помыслом, пробуждая в себе осторожность, она побеждает искушение. Не вооружись она сим оружием, – наслаждение греховное своею сладостью увлечет ее в волю греха. Страх, по естественному своему действию, гонит покой и лесть греховного наслаждения; страх сам по себе есть движение души беспокойное, которое, возбуждаясь грозною мыслью о предстоящей опасности, гонит из души мир, столько необходимый для состояния наслаждения. Для того, чтобы он совершенно препобедил возбудившееся чувство преступного удовольствия, нужно только, чтобы он был сильнее сего последнего. Страх Божий точно также действует на душу, и преимущество его спасительное для нас, состоит в том, что по свойству своему он сильнее всякого другого чувства может потрясать душу нашу. Страх Божий, предохраняя душу от падений, побуждает ее умудряться во спасении, замечать, какие спасительные средства более могут быть полезны ей по её расположениям внутренним, по обстоятельствам знания и состояния, что надобно ей употребить в одном случае, чем воспользоваться в другом. Страх Божий, умудряя во спасении, ведет душу от подвига к подвигу и утверждает на спасительном пути; он не дозволяет оставлять без скорби сердечной грехов и проступков, и порождает в душе ненависть ко греху и любовь к чистоте и святости. Вот почему премудрый называет страх Божий источником жизни, хранителем души от зла, залогом крепости. Страх Господень, говорит он, ненавидит неправды (Притч.8:13). В страсе Господни упование крепости. Страх Господень источник жизни, творит же уклонятися от сети смертные (Притч.14:26–27). Если страх Божий поведет вас в храм Божий, как легко, как скоро вы явитесь и как прилично будете предстоять в нем; он не позволит вам здесь блуждать мыслью и взором по земле, не позволит беседовать с людьми, кто бы они ни были; он устремит и ум, и сердце, и слух и взор к единому Господу. Подобно сему, он будет располагать желаниями и поступками вашими в вашем семействе, в вашей жизни общественной и частной.
Если страх Божий не оказывает в нас такого действия своего, то это оттого, что мы прогоняем его от себя то страхом человеческим, то желаниями покоя земного. Как быть страху Божию в сердце нашем, как производить ему спасительное действие на нас, пробуждать от беспечности, возбуждать к покаянию, когда мы то волнуемся страхом бед житейского моря, то отягчаем сердца наши удовольствиями века сего? Если бы мы входили чаще в сердце наше с мыслью о суде Божием, если бы реже открывали душу для опасений земных, если бы постоянно умеряли в себе желания довольства земного мыслью о мздовоздаянии, какое правда Божия готовит для веселых века сего, то, конечно, мы не замедлили бы на стезях лукавства и обольщения духовного, конечно, поспешили бы только дальше бежать от греха, но более и более преспевать в добродетелях, в молитве, в посте, в верности званию, в отсечении своей воли. Ибо, зачем бы тебе, душа моя, медлить искренним, глубоким раскаяньем? Зачем отлагать со дня на день обращение и оставлять в себе терния греховные, когда бы ты постоянно помышляла, какой чистоты, какой святости требует от тебя святость Божия, и какой огонь готов поясть нечистоты твои в вечности. Зачем бы тебе столько нерадеть о молитве, о посте, о делах звания твоего, зачем предаваться сну и беспечности, когда бы размышляла и чувствовала ты, что время земного твоего подвига коротко, а в вечности нерадивого раба ожидает огонь, и тьма, и муки нескончаемые? Зачем бы тебе так дорожить желаниями воли твоей, которые и сама ты иногда признаешь несправедливыми, – и тем не менее скорбишь и досадуешь, если они остаются неисполненными?
Господи, Господи! утверди в сердцах наших страх Твой – святой и спасительный, да им охраняемые сохраним любовь к Тебе и не уклонимся от закона Твоего. Аминь.
