Слово в день коронования Его Императорского Величества, Государя Императора Николая Павловича. 1831 г.

Царь уповает на Господа: и милостию Вышняго не подвижится. (Пс. XX. 8).

Как некогда сподвижники Давида увидели его в крайней опасности от нападающего иноплеменника: то «кляшася мужи Давидовы, глаголюще: не изыдеши ктому с нами на брань, да не угасиши светильника Израилева» (2Цар. XXI. 17).

Подлинно видеть Возлюбленного Царя, подвергающагося опасности для безопасности Своих подданных, есть зрелище, сколь возвышенное, столь же поразительное для верного народа. Чем очевиднее попечение Царя о нас, простертое до самопожертвования: тем более Он возлюблен для нас. Чем более возлюблен: тем более трепещем за Него во время опасности. Чем более страшимся за Него: тем более дивимся Его великодушному бесстрашию. Чем более дивимся Ему: тем более чтим Его, тем более любим, тем более видим и чувствуем в опасности Его нашу собственную опасность. Так волны сильных душевных движений одна другую рождают, одна другую поглощают, и опять рождают одна другую до тех пор, как, наконец, усматриваем, что гроза опасности миновала превознесенную главу, и светильник Израилев сияет яснее прежнего.

Вы понимаете меня, россияне: потому что я говорю теперь по нашему общему опыту.

Господи, «в руце» Котораго «власть земли», и Который «потребнаго воздвигаеши во время на ней!» (Сир. X. 4). На какое трудное время обрел Ты потребным избранного и воздвигнутого Тобою Николая! В то самое время, когда Он вступал на родительский и прародительский престол, Ему надлежало перешагнуть чрез опасность, или лучше сказать, чрез бездну, грозившую поглотить и престол, и царство. Он не поколебался; заградил бездну; мы успокоились: вдруг видим Его вновь среди опасностей брани. Две трудные брани окончены со славою; мы торжествовали; вновь открывается опасность, тем более грозная, чем менее знакомая, – опасность губительной болезни; и где сия опасность очевиднее угрожает народу, там именно является Царь наш, с Своею отеческою попечительностию о Своих подданных, с Своим, светильника Израилева достойным, светом, чтобы разгнать сумрак страха истинного и ложного, чтобы уменьшить причины опасности действительной, чтобы уничтожить призраки опасности мнимой, чтобы спасительно проникнуть сквозь сугубый мрак легковерного и упорного невежества, – увы! – не менее иногда опасного и пагубного, как злоумышление. Конец ли трудностям хотя ныне, и хотя по шести летах необыкновенными подвигами ознаменованного царствования, будет ли приближающееся седьмое лето летом совершенного покоя и мира, – Ты веси, Господи, в руце Которого власть земли.

Чем же, россияне, облегчим столь часто для нас возобновляющуюся заботу верноподданнической любви? Чем упрочим и обеспечим нашу радость о Царе своем? Не тем же ли, чем Царь обеспечивает Свою безопасность, посреди самых опасностей? – «Царь уповает на Господа: и милостию Вышняго не подвижится».

Воспользуемся сим величественным примером, чтобы дать самим себе наставление в такой добродетели, которая для всякого звания и состояния человеков равно благопотребна и спасительна.

Надежду на Бога непременно должно в основание положить, если хотят созидать благополучие прочно и безопасно.

Мы живем во времени. Составные части времени суть прошедшее, настоящее, будущее. Как будущее необходимо входит в состав времени: так надежда, которая относится к будущему благу жизни, необходимо входит в состав временной жизни, ее дел и ее состояний. «О надежде, – говорит Апостол, – должен есть оряй орати и молотяй с надеждою своего упования причащатися» (1Кор. IX. 10). Если бы по трудах дня, отходящий ко сну, потерял надежду встать на утро здравым и укрепленным в силах: то не нашел бы на ложе своем ни покоя, ни укрепления, и благодетельная природа затруднилась бы в преподании человеку готовых для него благодеяний, без помощи его надежды получить оные. Не нужно больше примеров. Очевидно, что нельзя жить во времени без надежды. Следует выбирать, на кого, или на что положить надежду, чтобы она была тверда и не обманчива.

Человек может полагать надежду или на самого себя и на свои способности и силы, или на другого человека, или на разные вещи и обстоятельства, или на Бога. Выбирайте, что лучше.

Навуходоносор, глядя на свою столицу, сказал: «несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы моея?» Сия великолепная речь не договорена: но по сказанному не трудно угадать и то, что еще сказать оставалось. Если я, – хотел он сказать, – мог и умел воздвигнуть сию огромную столицу: то, конечно, меня достанет и на то, чтобы поддержать мое величие и славу. Вот надежда на самого себя! Но вот и судьба сего самонадеяния: «еще слову сущу во устех Царя, глас с небесе бысть: тебе глаголется Навуходоносоре Царю: царство твое прейде от Тебе; и от человек отженут тя, – дóндеже увеси, яко владеет Вышний царством человеческим» (Дан. IV. 27–29). Это старинная повесть, подумает невнимательный, и захочет пропустить ее мимо ушей: но и в новейшия времена управляет миром не тот же ли Бог, Который древле осудил и наказал Царя Вавилонского? Был и в недавнее время, у недавнего народа, самопоставленный властитель, который говорил: вот великая империя, которую я создал; вот мои народы, – мои, не по праву наследия (он не мог сего сказать), не по Божией милости (он не хотел сего сказать), мои, говорил он, по праву моей крепости, для моей славы. Что же? Небо не отвечало ему словами, как Навуходоносору, но точно также, как Навуходоносору, отвечало самым делом; не только царство его прешло для него, но и от человек отгнали его, и заключили в дикой пустыне среди отдаленных морей. Я не царь, и не созидал Вавилона, может еще подумать иной, и заключить, что ему ничем не угрожает грозная судьба Навуходоносора: но бедствие Навуходоносора произошло не от того, что он был царь, и не от того, что создал Вавилон, а от того, что возгордился успехами своих предприятий, возложил надежду на самого себя, не признал власти Божией над собою; а как от подобных причин подобные должны быть последствия, то пример его всякому самонадеянному каково бы ни было его состояние, какие бы ни были его предприятия, действительно угрожает внезапным разрушением на мечтании основанного благополучия. Не думайте, что для наказания каждого самонадеянного по сему примеру, потребовалось бы много чудес, на которые, по-видимому, Провидение не расточительно: нет; самонадеянность естественно заключает в себе начало безумия, а безумие бедствия.

Возмем ли человека в рассмотрение самого в себе, отдельно? – Мы тотчас можем усмотреть, что надежде на самого себя препятствует недостаток того или другого совершенства, нужного, чтобы устроить самому свое благополучие, или устроенное поддержать и упрочить. Один, например, полагается на свой природный ум: но, не получив соответственного способности образования, и с богатым природным сокровищем не много в оборотах жизни выторговать, а много проторговать может. Другой ожидает своего благополучия от своего неутомимого трудолюбия; но, если он не имеет дара изобретательности, то промучится целый век, и не произведет ничего более обыкновенных мелочей. Иной обладает отважностию и мужеством: но если не обладает в то же время рассудительностию и осторожностию, то он всегда ближе к опасности, нежели к торжеству и славе. И, напротив, рассудительный без отважности может много хорошего придумать, и ничего не сделать. Посему должно заключить, что, дабы человеку можно было сколько-нибудь основательно положить надежду на самого себя, ему надлежало бы обладать вдруг всеми возможными совершенствами и притом каждым в высокой степени. Вообразить такого человека существующим есть мечтание; а вообразить таковым самого себя есть безумие. Итак, очевидно, что в надежде на самого себя заключается безумие.

Станем ли рассматривать человека в соотношении с другими? – Опять не трудно усмотреть, что надежде на самого себя препятствуют другие люди, которые или не способствуют нашему благополучию потребною помощию, или даже вредят оному. Не будем утверждать, чтобы сие слишком часто делалось по злобе: остережемся, чтобы не оскорбить доброй природы человеческой усиленным порицанием примешенного к ней зла. Но сие часто может случиться без намерения, по неволе, по необходимости, по неизбежным встречам и столкновениям людей на скользком пути к благополучию, и на перекрестках оного. Счастье, искомое в мире, нередко бывает подобно невесте, которой если ищут десять женихов, то девять против одного по необходимости должны оказаться искателями безуспешными; один должен перемочь многих, и следственно, ему нужно иметь качества превосходные пред каждым из них, и пред всеми; либо должен получить уступку и помощь от многих, и следственно, ему нужно много искуства, чтобы выиграть благорасположение многих, между тем как повредить успехам искателя могут преимущества других людей, также как и их недостатки. Пусть бы, например, кто нибудь имел исполинскую силу Голиафа, и потому надеялся, что военная слава скорее или медленнее непременно придет к нему, как обрученная невеста: камня из пращи юного пастуха, уповающаго на Господа, и верного Царю своему, довольно, чтобы в конец разрушить сию надежду на самого себя. Посему опять надобно заключить, что дабы человеку можно было сколько нибудь основательно положить надежду на самого себя, ему надлежало бы каждого и всех превосходить умом, искуством, силою, словом, всеми возможными совершенствами. Вообразить такого человека существующим есть мечтание; а вообразить таким самого себя есть безумие. Итак, опять очевидно, что в надежде на самого себя заключается безумие.

Что ж? Лучше ли возложить надежду на какого-нибудь другого человека? – Почему лучше? Всякой другой не так же ли человек ограниченный и несовершенный? Итак, если в надежде на самого себя заключается безумие: то найдется оно также и в надежде на другого человека, хотя, может быть, несколько меньше, потому что менее гордое.

Но, кроме сего, в надежде на человека заключается еще преступление, и преступление тяжкое, именно оскорбление Величества Божия; ибо люди, истинно чтущие Бога, если надеются добра от других добрых людей, то основание сей надежды углубляют до упования на Бога, «споспешествующаго во благое любящим Его» (Рим. 8:28), и обращающего в орудия сего споспешествования все твари, особенно же благие; напротив того, безрассудно полагает надежду человек на человека в том только случае, когда не возлагает ее на Бога, и таким образом, не воздает должной чести Божию могуществу, премудрости и благости. Посему в слове Божием написан строгий суд против надежды на человека: «проклят человек, иже надеется на человека, и утвердит плоть мышцы своея на нем, и от Господа отступит сердце его. И будет яко дивия мирика в пустыни, и не узрит, егда приидут благая, и обитати будет в сухоте, и в пустыни, в земли сланей, и необитаемей» (Иерем. XVII. 5–6).

Говорить ли о суетности надежды на разные вещи и обстоятельства, как то: на богатство, на знатность родовую, на преимущества звания, приобретенные в обществе? – Не в сих ли вещах мудрый и опытный Соломон находил суету, столь поразительную, что не находил довольно силы в наименовании суеты, для выражения того, что ему представлялось? «Суета суетствий», восклицал он, «всяческая суета» (Еккл. I. 2). Но на что Соломон? О сей суете довольно правды говорят те самые, которые надеются на оную. Я презираю богатство, говорит прельщенный знатностию: а страстный к богатству говорит: какая польза в мечтах честолюбия? Тот и другой судят хорошо; сложите их мнения вместе, и составится полная Соломонова истина: «суета суетствий!» Навал Кармильский, среди самого богатства, на которое надеялся, умирает смертию страха и отчаяния. Ахитофел Галамонийский, который, по-видимому, не без причины мог понадеяться на свою важность при дворе Иерусалимском, потому что «имже образом вопросил бы кто Бога о словеси: тако всяк совет Ахитофелов, и иже Давиду, и иже Авессалому» (2Цар. XVI. 23), – не смотря на сие Ахитофел сам себе присуждает смерть отчаяния. Иов, которому, кажется, менее других надлежало бы потерпеть от непостоянства внешних благ, пoелику он не согрешил надеждою на оные, испытал, однакож, сие непостоянство жестокими опытами. Надобно признаться, что добрая надежда не есть такая вещь, которую можно бы было запереть в сокровищницу, или доказать родословием, или получить как неотъемлемое достояние в числе прав по званию и преимуществ по месту в обществе.

Что же наконец остается? – Одно из двух: или надежда на Бога, или отчаяние, если только позволительно положить оные рядом для выбора. Если ты возложил надежду свою на Бога, то ты положил ее на основании непоколебимом, и обеспечил свое благополучие: пoелику Бог всегда будет иметь довольно благости, чтобы попещись о твоем благе, довольно премудрости, чтобы изобрести для сего средства, довольно могущества, чтобы привесть их в действие, и, наконец, довольно милосердия, дабы и в том случае, когда ты своим неблагоразумием и злоупотреблением свободы сам поколеблешь свое благополучие, по твоему раскаянию и молитве, вновь придти к тебе на помощь, и восставить твою падшую скинию. Но если бы кто потерял надежду на Бога, (Который, впрочем, по благости Своей не отъемлет ни у кого живущего): в таком случае по истине отчаяние не было бы более неосновательно, нежели надежда на твари тленные, коловратные, суетные, ничтожные.

Бедные человеки, у которых не только кратковременная буря бедствий разрушает долго на слабом основании утверждаемые надежды, но которых и легкий ветр пустой молвы колеблет страхом, как листья древесные978. Что мешает вам от ненадежности тварей возвыситься к верной и необманчивой надежде на Бога?

До Бога высоко, говорит простонародный ум. Да, высоко, для тебя, который низко мыслишь. В самом же деле до Бога ни низко, ни высоко, ни близко, ни далеко; пoелику Он вездесущ, и потому ближе к тебе, нежели твоя душа к твоему телу; только умей найти сию близость верою и молитвою. «Близ Господь всем призывающим Его, всем призывающим Его во истине» (Пс. CXLIV. 18).

Но я сего недостоин, скажет кто-либо. Так отвергай скорее все, что делает тебя недостойным; а между тем веруй, и молись, и уповай на Бога.

Боже наш! «На тя уповаша Отцы наши: уповаша, и избавил еси я: к Тебе воззваша и спасошася: на Тя уповаша и непостыдешася» (Пс. XXI. 5–6). «И» ныне «да уповают на Тя знающии имя Твое: яко не оставил еси взыскающих Тя, Господи» (Пс. IX. 11). «Уповайте на Него весь сонм людей: излияйте пред Ним сердца ваша, яко Бог помощник наш» (Пс. LXI. 9). «Благо есть уповати на Господа» (Пс. CXVII. 9). «Да уповает» истинный «Израиль на Господа отныне и до века» (Пс. CXXX. 3). Аминь.

* * *

* Слово сие печатается с рукописи, принадлежащей В. М. Метлову, обязательно доставившему нам оную вместе с собственноручным письмом покойного Святителя к князю Димитрию Владимировичу Голицыну, бывшему Московскому Генерал-Губернатору, при котором письме препровождена была и самая рукопись.

** Сие говорено, когда молва о рассеянных будто бы повсюду отравителях распространила в народе опасение. «Примеч. автора».

Источник: Творения. Слова и речи : в 5 т. / свт. Филарет митр. Московский. - [Репр. изд.]. - Москва : Новоспасский монастырь, 2003-2007. / Т. 1: 1803-1821 гг. – 2003. – IV, 299, III с.; Т. 2: 1821-1826 гг. – 2005. – I, 426, IV с.; Т. 3: 1826-1836 гг. – 2006. – I, 480, V с.; Т. 4: 1836-1848 гг. - 2007. - 8, 635, VII с.; Т. 5: 1849-1867 гг. – 2007. – I, 581, XII с.