Слово в 28-ю Неделю по Пятидесятнице (Притча о званных на вечерю)

Братия! Снова притча «о званных», которая уже читалась 14 недель назад. Снова иносказание, разъясняющее путь в Божие Царство. И опять раздается призыв, обращенный к вам: идите, идите, идите в чертоги Отца, где все уготовано вам, о чем и не мечталось человеческому сердцу! Изберите небо и свет, куда зовет Бог, вместо земли и греха, куда вас тянет порочное сердце.

И опять черная тень упрека ложится на нас, потому что мы предпочли горечь вместо сладости, празднику – будни, свету – тьму. Выбрана нами грязь вместо чистоты, плен вместо свободы, нудная возня вместо торжества. Эта черная тень упрека, как печать нашего греха, ограниченности и неразумения, пусть неизгладимо стоит в нашем сознании, и пусть без устали днем и ночью она терзает нашу заглохшую совесть.

Сегодня мы еще углубим этот упрек, получив назидание из второй части названной притчи. Эта половина рассказывает, что когда раб донес своему господину (по евангелисту Матфею – царю) об отказе званных прийти на уготованную вечерю, «тогда, разгневавшись, хозяин дома (царь) сказал рабу своему: пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых» (Лк.14:21). Когда после того все еще оставалось место на вечере, господин снова приказывает: «Пойди по дорогам и изгородям и убеди прийти, чтобы наполнился дом мой» (Лк.14:23).

Евангелист Матфей к сказанному добавляет: «И рабы те (царя)... собрали всех, кого только нашли, и злых и добрых; и брачный пир наполнился возлежащими. Царь, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду, и говорит ему: «Друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде?» Он же молчал. Тогда сказал царь слугам: «Связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов; ибо много званных, а мало избранных"" (Мф.22:10–14).

За отказом званных, к трапезе Бога собираются с улиц и переулков нищие, увечные, хромые и слепые. После них с дорог и распутий, от изгородей и заборов подбираются последние, уже как бы выброшенные из нормальной жизни остатки человечества.

Братия, это мы и есть! Мы и бездомные, мы и бескровные, с душами как пыльная улица, пустыми и вытоптанными, как площади, где гуляет ветер и нет ни травинки жизни... Мы, запутавшиеся в проулках жизни, застрявшие на распутьях, топчемся беспутно у заборов и опора наша, как дырявая изгородь.

И разве мы не нищие? Нищие из нищих! Совсем прожившие все богатство и оставшиеся в рубашках и лохмотьях. Увечные мы и хромые, беспомощно и жалко колыхающиеся туда и сюда, и совсем, совсем незрячие, как с бельмами на глазах, ничего не видящие, себя не видящие. Мы – как последнее отребье людей. И его собирает Бог!

О бесконечность Божия милосердия! Оно не бросает землю, даже когда кончается сбор с нее здоровых и цельных. В века, когда идет моральное вырождение человечества, милосердие Бога все же выбирает из расселенной по земле гущи людской все, имеющее хоть малейшие признаки жизни.

О бесконечность Божия милосердия! Оно как сеть, наброшенная на вселенную. И как сеть, закинутая на дно водоема, не гнушается никакой грязью, так и сеть Божия всех влечет силою Божией любви.

Упорствующие – устыдитесь! Нищие, обнаженные – откликнитесь! Увечные – поднимитесь! Хромые – выпрямитесь! Слепые – прозрейте! Последние остатки человечества – оглядитесь! Поймите свое падение и содрогнитесь, но не поддайтесь малодушию. Не говорите: «Потеряно все», – встрепенитесь под солнцем Божией любви!

И откликнитесь зову! И злые, и добрые, потерявшиеся, отошедшие, равнодушные, забитые, искалеченные, ожесточенные – все, все откликнитесь зову. Домовладыка Господь заботится об одном: пусть дом Мой наполнится возлежащими. Они и будут «избранные».

Так занимайте же места на сладкой вечере брака! Из «последних» вы зоветесь стать рядом с «избранными». Ревнуйте же, встряхнитесь, идите! Неустающий зов любви, не гнушающийся последним отребьем, открывает всем вход на сладкую вечерю Бога.

Собранные, рассказывает притча, вошли без всякого права, без всякой заслуги, по одному зову любви и милосердия, которые все покрыли и сравняли, «нищих» с богатыми и избранными. О величие любви! О беспредельность милосердия Божия!

На этом не останавливается притча, а сообщает еще одну мысль о Божием зове. Мысль о том, что призванный на вечерю Бога должен со своей стороны позаботиться облачиться в одежду вечери-брака. Один из вошедших в чертоги царя изгоняется с вечери Бога, ибо он оказался не в брачной одежде.

Одежда брака давалась. Очевидно, изгоняемый не позаботился даже о том, чтобы надеть ее. И неодетый в ризу брака изгоняется... Царь только справедлив. Изгнание – не месть, не кара за нищету и уродство раздетого. Нет. Нищета всех уравнена с богатством, и отверженность всех покрыта любовью! Но для Царства Света нужна и одежда Света, чтобы слиться со Светом и насладиться им. Для брачного пира нужна одежда брачного пира, чтобы насладиться полнотой торжества.

Одежда и в обычной жизни всегда соответствует обстановке, занятиям и душевному состоянию человека. Разные одежды для работы и для отдыха, будней и праздника, траура и веселия, и неестественно на празднике радости появиться в одежде скорби. Так точно и с одеждой души: для каждого места пребывания души имеются свои одеяния. Душа грешная имеет одеяние греха, родное ей. Одеяния порока и страсти – пестрые и разнообразные. Души праведности имеют одеяния праведности. И их – много, и они – разнообразны.

Неестественно представить себе объятого страстью в одежде добродетели, чревоугодника – в одежде постника, блудника – в одежде целомудрия, злого и хитрого – в одежде смиренника. Чуждое одеяние будет фальшью, обманом, кричащим о себе ради других людей и невыносимым самому обрядившемуся. Хотя в жизни мы встречаем нередко попытки «обрядиться в чужое платье», но невозможно сделать так, чтобы при этом было легко и удобно самому нарядившемуся. Как неловко чувствует себя человек в чужой одежде, так невыносимо тяжко душе, попавшей в несродное ей, чуждое состояние.

Как можно объединить пьющего с трезвенником, разнузданного – со скромным? Они же взаимно исключаются! И для худшего пребывание с лучшим всегда невыносимо. По этой причине исключается с брачной вечери неодетый в одежду брака. На празднике радости надо быть в одежде радости, это – справедливо. На Божьем торжестве Света надо быть в одежде Света. Это нужно, чтобы принять Свет, наполниться Светом. Только тогда возможно для души блаженство Света.

Душа мрака несродна Царству Бога и Света. Как же она сольется с этим Царством? Пребывание ее в нем будет невыносимо из-за подчеркивания ее темноты. Она, чуждая Свету, будет здесь лишней. Оттого не имущий одежды брака и Света исключается с вечери Света.

Знаменательно, притча указывает на это, что со стороны изгоняемого не было и тени протеста. Когда Царь и Домовладыка спрашивает неодетого: «Друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде?», виновный не оправдывается – «Он же молчал». Как это верно для души, осужденной Богом и лишаемой Его Царства!

«Он же молчал»... Что возражать? Зов был. Нищета, уродство, слепота забывались и снимались. Пред душой открылись все возможности. Она приравнивалась к лучшим, неповрежденным и вводилась в чертоги избранных. Может ли быть дар богаче и блистательнее? Бог сделал все! Нельзя даже представить себе, чего еще можно было бы пожелать душе от Бога.

И потому нет душе оправдания. Ей только об одном надо было позаботиться – принять дар, а чтобы его принять, надо было оказаться способной к этому приятию. Для участия в браке надо было надеть одежду брака. Для царства Света оказаться способной принять Свет. Об этом должна была позаботиться сама душа. Если она не позаботилась, значит она пренебрегает дарованным и отвергает его. И потому нет оправдания душе!

«Он же молчал»! Тем более безответна душа, что самая одежда брака, одежда Света выдается тем же Господом. Забота человека только о том, чтобы принять эту одежду и облечься в нее.

Как это происходит, как душа одевается в одежду Света? Притча не раскрывает этого, и мы не будем входить в подробности достойного одеяния души. Лишь скажем, что одеяние души, о котором должен позаботиться человек – это прилепление души к стихии Неба, дабы душа могла хоть какими-то своими точками слиться с этой стихией и стать участницей вечного блаженства.

Облачение человека в одежду Света идет всегда параллельно отклику человека на зов Бога. Ежедневный, ежечасный, ежеминутный отклик на Божий зов и является тем «деланием», которое ткет одежду Света. У изгоняемого с вечери человека, несмотря на его отклик, не последовало облачения в одежды Света, видимо, потому, что самый отклик его на Божий зов был поверхностным и случайным.

Вот при каком условии обеспечивается душе место на вечери Бога – если она запаслась одеянием Света. Если же его нет и душа облечена во тьму, то она и удаляется во тьму. «Бросьте (его) во тьму внешнюю («кромешную» – по славянскому обозначению)», – говорит царь слугам (Мф.22:13). Куда же иначе? Ведь вне царства Света и Бога что может быть как не тьма? Туда и изгоняется душа тьмы.

«Там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 22:13). Этими словами притча указывает на безрадостное состояние души, и она же объясняет причину невыносимой муки изгнанных душ. Казалось бы, если душа тьмы попадает в сродное ей царство тьмы, то она должна найти там все, к чему тяготела, а значит, удовлетворение и довольство. Почему их нет? Отчего «плач и скрежет зубов»?

Две причины указывает нам притча. Первая заключается в том, что душа была уже в чертогах Домовладыки и ее глазам открывалось готовящееся торжество любви. У темной души тоже, в момент определения ее участи, открываются глаза, она прозревает, видит, что такое царство Света, понимает, как негодна она в своем мрачном уборе и как искажена ее жизнь, удаленная от истины и добра. В момент определения своей участи душа переживает то, что святой апостол определяет словами: «Придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения...» (1Кор.4:5)

Когда душу, понявшую весь ужас своей черноты, отлучат от царства Света, на ее долю только и останется «плач и скрежет зубов». Ей останется только безысходный плач о недоступном счастье, о невозвратной утрате единственно истинного, единственно радостного, единственно блаженного.

Не только плач о недоступном Свете будет уделом темной души. Душу будет раздирать неистребимый огонь своей нечистоты, от которой не убежишь, не скроешься. Греховные нечистоты, как ползучий гад, неотступно будут с душой и в душе. Эта своя, вечно терзающая душу бездна будет куда горше плача о пренебрежении Света. От нее-то в бессильной ярости будет «скрежет зубов», потому что никуда душе не уйти от темного гада и своего собственного смрада, увиденного теперь в его наготе. Никуда не уйти, потому что выброшенный во тьму кромешную связан по рукам и ногам. «Связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю...» (Мф.22:13) Этими словами притча указывает вторую причину невыносимой муки душ в царстве тьмы.

Связание рук и ног означает невозможность для души изменить свое состояние и приблизиться к Свету. Время «делания» прошло... Воля души определилась – по своему свободному избранию она вся во зле, и теперь связываются руки и ноги ее. Делание кончено. Передвижение души по ее воле уже невозможно. Так приходит последний конец.

Для избранных открылась трапеза Любви, для отверженных – кромешная тьма. Для откликнувшихся Свету – светлость чертогов, для замкнувшихся в мраке – темнота вечной ночи. Для надевших одежду Света – ликование и радость, для окостенелых во зле и нагих – неизбывность горького плача и раздирающего душу «скрежета зубов».

Братия! Таков конец. Упрек в пренебрежении к Божию зову, упрек за тяготение «земле», «волам» и «добыче» разрастается в трепет отчаяния: «Горе отвергшим! Горе нагим! Горе отдавшимся тьме!»

Потому снова и снова спрашиваем мы: «Запаслись ли мы одеждой Света? Что мы выбираем?» Ведь выбор дает каждый день. «Что избрали вы? Всегда ли Свет? Всегда ли верность Небу и Богу?»

Когда же мы видели последний конец, то выбор сделался еще проще: Небо или кромешная тьма? Ризы Света или кромешная тьма? Сладость вечности или неизбывность плача и скрежета зубов? С Богом или вне Бога?

Выбирайте! Аминь.