Слово на отпевании Д.П.Понсова, 1934 г., Москва, Малое Вознесение
В Священном Писании говорится, что от избытка сердца бо уста глаголют. Да, в большинстве случаев это справедливо, но бывают такие неожиданные скорби, такие жгучие несчастья, как, например, наше горе: потеря горячо любимого человека, – что уста наши замолкают и только сердце изливается в горьких безутешных слезах: «Зачем он ушел от нас, он был нам так нужен, так дорог, а теперь мы никогда, никогда его больше не увидим – нашу радость». И законны наши слезы: Сам Спаситель плакал, когда узнал о смерти Своего друга Лазаря. Лишь бы только не были эти слезы слезами уныния и безнадежного отчаяния, лишь бы только одухотворялись они верой и надеждой, что Господь Бог по Своему бесконечному милосердию берет душу человека тогда, когда она наиболее созрела для будущей жизни. А когда она созреет, никто, даже самые близкие люди, не могут узнать. Это должно утешать нас, а затем, несомненно, должна утешать добрая память, оставленная покойным. В самом деле, не знаю человека, который бы иначе отозвался о нем, как о милом, добром, сердечном человеке, душа которого была открыта не только для близких и родных, которых он горячо любил, но и для всех прочих. Свидетель этому и я сам. В самом деле, кто я для него был? Посторонний человек. А когда я лишился угла, когда никто из близких не мог ничем помочь мне в моем горе и мне приходилось покидать с тяжкой болью в душе Москву и идти в беспросветную жизнь в провинцию, полную многих лишений, – он пришел ко мне, как Ангел хранитель, в самый день почитаемого им преподобного Серафима и предложил в своем доме комнату больному и скорбящему старцу. Я не забуду никогда, как он, добрый Димитрий Петрович, и супруга его относились ко мне за все эти годы моего житья в их доме: казалось, что я был не среди чужих людей, а жил как в своей семье, а как это дорого для старого, больного человека – поймет всякий.
И не только я, но и вы, насельницы Никитского монастыря, испытали его помощь: вспомните, как он болел душой, когда вам пришлось покинуть монастырь, как он старался помочь вам и обеспечить ваше положение, и его духовная связь с вами продолжалась и дальше – и в Хлынове, и здесь, у Малого Вознесения. Он любил ваше благоговейное чтение, ваше истовое служение, гармоническое монастырское пение и спешил сюда, на молитву (и сегодня мне все казалось, что он, дорогой Димитрий Петрович, стоит тут, в алтаре, с сыном Алешей, готовясь причаститься Святых Тайн Христовых, и молится за всех нас). И я, в то время взглянув на него, как-то особенно усердно молился за всю его семью и не думал, что мне, старцу, придется творить над ним, молодым, заупокойные молитвы.
Поистине смерть есть тайна, которую мы поймем тогда, когда все соединимся в Царстве Небесного Отца, чтобы уже вечно жить одной любящей семьей, и пока мы здесь, на земле, будем верить, что любовь не умирает, что она вечно жива, что любовь нельзя заключить во гробе и закопать в землю. Правда, для глаза нашего разрушается и умирает любимый человек, но для сердца любящего он не умирает и будет жить в нас до тех пор, пока бьется это самое сердце. Соединенные этой любовью, усердно помолимся о нем, ибо ему нужны не похвалы, не венки, не пышные речи, а одни только горячие, искренние молитвы. Ведь он и в земной жизни не искал похвал, а находил удовлетворение в тихом и скромном исполнении своего жизненного долга. А теперь он говорит устами Церкви: «Вчерашний день я беседовал с вами, а сегодня нашел на меня страшный час смертный, но прошу вас всех и молю непрестанно, о мне молитеся Христу Богу, чтобы Он, Милосердый, принял меня в Свое Царство любви, истины, красоты и света». Аминь.
