Речь в торжественном собрании Тифлисского отдела Общества ревнителей русского исторического просвещения в память Императора Александра III 26 февраля 1901 г.

Нравственный облик Царя-Миротворца

Некогда царственный пророк древнего Израиля в порыве священного вдохновения, созерцая будущие судьбы своего народа, рисовал для него образ желанного царя в одном из псалмов своих. «Он сойдет, – говорил он, – как дождь на скошенный луг, как капли, орошающие землю... И будет жить... и будут молиться о нем непрестанно, всякий день благословлять его... и будет имя его благословенно во веке; доколе пребывает солнце, будет передаваться имя его» (Пс. 71:6, 15, 17).

Не находите ли, достопочтенное собрание, в этих чертах царя древнего Израиля поразительное сходство с Царем Израиля нового – народа святорусского, с Царем, которого сейчас, в день его земного рождения, мы помянули заупокойного молитвою? Отошли теперь от нас на расстояние дни жгучей скорби, охватившей всю Русь и весь мир при вести о смерти Царя-Миротворца, смягчилась и самая жгучесть скорби, но на расстоянии же и самый образ Государя Александра III становится еще целостнее, величавее, прекраснее и обаятельнее, и чувствуется при воспоминании о нем та же тихая, бодрящая радость, радость за то, что жил в наши дни такой человек на земле, и человек этот был нам родной, был наш, был Царь на Руси...

И теперь, в собрании членов Общества, которое существует в его память и имя его выставляет своим знаменем, естественно чувствуется потребность воскресить в душе его образ, остановиться на нем мыслью, отдохнуть сердцем, оживиться нравственно от духовного прикосновения к этому дивному Царю и человеку нашего времени. Нравственный образ поминаемого Царя не напрасно называют удивительно целостным, потому что он действительно сливается со всеми проявлениями его жизни и деятельности. Не в искусной политике и дипломатии, не во внешних условиях и посо6иях объяснение его успехов и его мирового значения, не здесь первоисточник всего, что так или иначе привлекает нас в деятельности почившего Царя: великое дело его, дело умиротворения Европы, подъема русского самосознания, расцвета внутренней мощи России, – это всецело есть плод высоко-христианской личности Государя и прекрасных качеств его русской души. Поэтому и неудивительно, если и наше Общество, по существу назначенное к тому, чтобы содействовать изучению и уяснению отечественной истории в духе русских начал, проявленных в славное царствование покойного Государя, не может отнестись к этим началам только отвлеченно и теоретически, но неразрывно хранить связь с самою личностью покойного Государя, и изучение его жизни, его характера, его верований и взглядов, его дум и надежд ставить одною из первых задач своих.

Покойный Государь жил, как умер, и умер так же, как жил, – и здесь сказалась та же целостность его духовного склада. Помнится, когда впервые огласились несложные, но глубоко трогательные подробности его кончины, когда в час смерти, как от последнего удара резца гениального мастера-художника, окончательно вырос пред нами во всей духовной красоте его величавый образ, – тогда-то под живыми впечатлениями сказано было меткое слово о нем в правительственном извещении его народа: «Кончина Государя Александра Александровича была праведная, как праведна была жизнь Его, исполненная веры, любви и смирения». Этими словами, действительно, кратко и ярко охарактеризована вся жизнь покойного Государя.

Воистину глубока и трогательна была его религиозная вера, чистая, ясная, цельная, как у ребенка; по выражению одного из близко знавших покойного Царя иностранцев, «вера была основным фондом его души»9. Нашему Обществу мы обязаны тем, что в его изданиях недавно напечатаны выдержки из переписки покойного Государя с его Супругой во время прошлой войны с Турцией. Письма писаны к самому близкому лицу и не были назначены для оглашения: тем более они дороги для характеристики Государя. Вот что мы читаем в одном из писем: «Во всем, что делается на земле, есть воля Божия, а Господь, без сомнения, ведет судьбы народов к лучшему, а не худшему, если они, конечно, не заслужили полного Его гнева. Поэтому да будет воля Господня над Россией, и что ей следует исполнить и что ей делать, будет указано самим Господом. Аминь». Вот с этим-то несокрушимым и мощным «Аминь» во святилище своего сердца он и провел всю свою жизнь и как человек, и как Царь. Глубоко он был проникнут сознанием иного, высшего, незримого мира, который нас окружает; можно сказать, он жил в предощущении этого мира и всегда был к нему готов10, – и действительно, в последний раз сказалась эта вера в час его кончины величавой и торжественной, в предсмертных словах этого Царя – богатыря по духу – к его Супруге: «Чувствую конец. Будь спокойна, Я же совершенно спокоен». Как Государь верил он в Россию, в свое Богом врученное ему дело – в свою Царскую власть, как в религиозный долг, в самодержавие, как Божье посланничество. И так глубока, так искрення, так проникновенна и всепокоряюща была его вера, что в годину тяжкой смуты, когда, казалось, заколебался Царский престол, когда будущее России представлялось безнадежно-беспросветным, когда все металось в отчаянии, он не поник главою, но перелил эту свою могучую веру и в нас, в своих подданных, и – дивное дело – в короткое время упрочил древний Царский престол в самом сердце, в твердынях самой души своего народа, умиротворил Россию и, подняв ее высоко-высоко в глазах всего света, поднял ее и в ее собственных глазах, в ее собственном самоуважении...

«В том царская Его заслуга пред Россией,

Что – Царь – Он верил Сам в устои вековые,

На коих зиждется Российская земля;

Их громко высказал, – и как с высот Кремля

Иванов колокол ударит, и во мгновенье

Все сорок сороков в Христово Воскресенье

О светлом празднике по Руси возвестят, –

Так слово Царское, летя из града в град,

Откликнулось везде народных сил подъемом, –

И как живительным, весенним первым громом

Вдруг к жизни призваны, очнутся дол и лес, –

Воскресла Русь, сомнений мрак исчез,

И то, что было в ней лишь чувством и преданьем,

Как кованой броней, закреплено сознаньем».

(А. Майков).

Такая живая и мощная вера всегда бывает, по апостолу, любовью споспешествуема... Только в этом святом чувстве веры и любви мог Царь почерпнуть силы для своего колоссального, непрерывного труда, который свел его в раннюю могилу, надломив, наконец, его богатырскую натуру. Сломленный уже тяжелым недугом, прикованный к одру болезни, среди мучительных бессонных ночей, среди тягостных дней не оставлял он своих державных трудов, и Россия, одна его возлюбленная Россия была предметом его предсмертных забот и мыслей. А в годы правления не было решительно ни одной области государственного хозяйства, куда бы не взглянул он любящим и заботливым оком. И везде он хочет облегчить жизнь, утешить, отереть слезы. Самодержец всесильный, вступивший на престол среди таких тяжелых обстоятельств, ни разу не проявился он в гневе или мстительности, но всегда являлся народу своему в ласке, милости и привете: прокормил миллионы голодных, облегчил бедствия холеры, каждому сословию даровал какие-либо облегчения, льготы, милости. Говорить ли о любвеобильной, чистой и безупречной его семейной жизни, в которой явил он идеальный образ любящего отца и мужа? Говорить ли о том, как много раз мелкие и крупные интриги, кровные обиды и от врагов и от облагодетельствованных лиц и народов как бы искушали и силились поколебать это величие и долготерпение любви, взывали о мщении, готовом разразиться кровавыми войнами, – и как любовь же побеждала в нем естественное самолюбие, подавляла личные чувства, торжествовала над ними во имя христианского долга и общего блага?

Здесь любовь граничит со смирением. Смирение на троне Самодержца, повелителя величайшей в мире Империи, – это ли не диво нравственного мужества и самообладания?! Не любил он проявлять свое Царское величие внешним великолепием и повелительностью, удалялся пышных выходов и парадов, – зато без счета провел он часов в уединении своего рабочего кабинета. В век всеобщего стремления к роскоши и излишеству поражал он всех своею простотою и довольством малым. Он не выдавался речами, не рисовался подвигами, не бряцал оружием, не шумел вызывающими горделиво-витиеватыми речами, грозя миру всего мира, как это видим мы и слышим иногда на недалеком Западе... В нем не было ничего приподнятого, ничего кричащего, не было того картинного, показного героизма, который всецело занят и любуется собою, занят мыслью о произведенном им впечатлении, о том, что подумают и скажут о нем другие. Его жизнь была исполнена другого героизма: русского, народного, смиренного и неблестящего, но бесценного нравственно, героизма труда и подвига от дня мученической смерти его благороднейшего отца, когда он взошел на окровавленный престол посреди смуты умов, уныния сердец и ужаса народного и взял тяжкое бремя правления, воспрянув оживить надежды народа, – и до дня смерти, когда он оставил сыну своему царство в таком порядке, в каком не оставлял его своему преемнику ни один из венценосцев русских. Но это был особый героизм, близкий и понятный сердцу народа, как родственный его духовному складу и христианским идеалам, молча и твердо исполняющий свой долг и не подозревающий даже своего величия.

В наших народно-мистических представлениях святая Русь рисуется, как край великого долготерпения; по народным верованиям, всю родимую землю нашу «с крестной ношей Царь вселенной исходил, благословляя»... По народному воззрению, в жизни христианина непременно должна проходить черта аскетизма. И жизнь народного Царя нашего, в котором отразились лучшие свойства русской души, была жизнью крестоносца, жизнью подвижническою, путем трудовым и тернистым. По своему положению, как никто другой, мог он избрать себе путь жизни широкий и пространный, себялюбиво-беспечальный, ведущий, по слову евангелия, в пагубу; но вольною волею, хотением верующего и любящего сердца избрал он себе путь узкий и прискорбный: подъяв крест царственного долга, он нес его до могилы в смирении и самоотречении. В торжественную минуту смерти, когда созерцал он оба мира, на рубеже которых находился, вдруг оживился потухающий взор, забилось ослабевшее сердце... Что увидел он тогда пред собою? Велико и неизъяснимо священное таинство смерти, но верим с дерзновением и отрадою, что не мимо его прошло слово Божественного призыва в молитве церковной: «В путь узкий ходший прискорбный, все в житии крест свой, яко ярем вземшии и Мне последовавшие верою, приидите, насладитеся ихже уготовах вам почестей и венцев небесных!»

Да будет же благословен покой твой, боголюбивая, чистая душа! Наш родимый, наш незабвенный, милый сердцу народному русский Царь! Ты сошел, как дождь на скошенный луг, как капли, орошающие землю! Пока будут биться наши сердца, доколе будет стоять твоя святая Русь, за которую ты в труде и подвиге любви положил свою душу, и доколе будет сиять на земле святая Божия Церковь, которой ты служил, как добрый сын, в смирении на высоте царства, – дотоле будешь ты жить в благодарных сердцах; дотоле имя твое будет в благословениях и дотоле будет возглашаться тебе и о тебе вечная, вечная память!

Источник: Полное собрание сочинений : В 5-ти т. / Протоиер. И. Восторгов. - Репр. изд. - СПб. : Цар. Дѣло, 1995-1998. / Т. 2. : Проповеди и поучительные статьи на религиозно-нравственные темы (1901-1905 гг.). – 1995. – 890 с. - (Серия "Духовное возрождение Отечества"). ISBN 5-7624-0002-6