Речь при первом посещении единоверческого Зыбковского храма
Господу благодарение, что на местах вражды, столько неугодной Ему, вижу водворение мира – дара благодати Его, на местах ненависти к святыне Божией вижу искреннее благоговение к порядку, устроенному не людьми. Да воздаст вам, братия, Господь Бог дарами благодати за то утешение, которым полна душа моя, смотря на нелицемерное благочестие ваше!
Недавно посещал я бывший монастырь Казанский. Искренно говорю вам, братия мои, тяжкие, горькие чувства тяготили душу мою, когда осматривал его. На что ни смотрел я, вырывался из глубины души вопрос, и это – монастырь? И это – обитель лучшего порядка нравственного? От каждой кельи выход в селение мирское! Значит, каждая живущая шла, куда хотела, и жила, как хотела. Никакому начальству, никакому надзору – тут делать нечего. Кучки сельских изб – монастырь! Ни трудов общего послушания, ни общей трапезы – и следов нет. Нет, это – не монастырь это – насмешка духа злобы над святым именем монастыря.
Нет, вовсе не того желали, не то устроили св. начальники монастырской жизни, – св. Феодор Студит, св. Афанасий Афонский. Боже мой! Боже мой! до чего доходит ослепление людей? «Что это за погань – младенец, рожденный в девичьем монастыре и утопленный в колодезе? Вот погань-то, в Зыбкой пелена с четвероконечным крестом найдена в колодезе». Так говорила питомица здешних наставников! Невольно припоминается пророчество апостола: послет им Бог действо льсти, во еже веровати их лжи (2Сол.2:11). Не страшную ли ложь принимали и передавали эти люди? Кто бы мог подумать, чтобы убийство людей, грабежи, разбои, не наказываемые злодейства могли быть выхваляемы наставником спасения душевного? А это было у здешних учителей раскола. Для чести человечества не хотелось бы верить, что это было; но цел письменный памятник. Бесстрашно обращая на злое слова Господа, здешний наставник писал, «ангелу воронковской церкви напиши, вем твоя дела и труд твой, его же подъемлеши на избиение трудников и старцев, хотящих разрешится от суетного мира сего и прияти венцы со отцы брынскими. Сего ради, зело накажутся поносящие твое имя, хлопальщики, млатобойщина. Дерзай чадо мое возлюбленное, и не преставай умножали число мучеников, никто тя не одолеет ни в судах стародубских и губернских, ни в лесах и борах машевских, где подвижники твои назирают проезжих щепотников и над ними мясничают». Ужас поражает душу и проникает до костей при размышлении о такой проповеди! Скажите, чего доброго, может ожидать даже гражданское общество от таких людей? Или какой смысл человеческий может оправдать терпимость в отношении к таким людям? Не скажут ли нынешние чада раскола, что у них теперь нет того? О, стоит только дать полную волю, дети далеко превзойдут отцов своих! В этом порука – жизнь детей, только да не возглаголют уста моя дел человеческих.
Любовь – дело святое, любовь – отличие истинных христиан. Но кому не известно, какие разногласия между называемыми согласиями раскола? Один толк до того отвращается другого, что считает осквернением есть и пить с другим из одних и тех же сосудов. В спорах между учителями толков – такая брань, такая злость, такое исступление, что невольно говорит душа, тут нет христианства.
Апостол предсказал, здравого учения не послушают, но по своим похотям изберут себе учители, чешеми слухом (2Тим.4:3). Не выполняется ли это в расколе? Малограмотные миряне, ничему не учившиеся, кроме азбуки, и знакомые только с мирским плутовством, – пастыри духовного стада! Поручают ли сокровище слуге, обокравшему прежнего своего господина? Честный человек с негодованием смотрит на блудного сына, своевольно оставившего дом родительский и беспутно живущего на чужой стороне. А раскол принимает только тех священников, которые убегают из дома Отца небесного, из церкви Божией. Казалось бы, как не видеть простой истины, что, если принимают беглых священников, почему не принять не беглого? Если признают освящающее действие архипастыря в лице беглого священника, почему чуждаются того же самого архипастыря? Почему не принимают посылаемого им лучшего священника? Здравого учения не послушают, но по своим похожем изберут учители, чешеми слухом. Вот апостольское объяснение делам раскола! Раскол принимает и прогоняет наставников по одному своему произволу; произвол гуляет у него без узды. Хочу то, и не хочу другого, – вот закон дел его! Пусть то, чего хочет он, мелко, пусто или даже гнусно, – до того нет дела. Здравого учения он не слушает. Оттого и неисчислимое число толков раскольничьих. Наемник за деньги продает святыню, и наемник самый бесчестный, купленный заклятыми врагами православия, заклейменный запрещением святейшего патриарха, «давай нам, говорят, этого наемника, он по нас, он нам стрижет попов, каких хотим». Видите, им нужны слуги произволов их и не нужны слуги Божии; что им до честных тружеников нивы Божией? Какое страшное ослепление! Укажу еще на одно, не здешние ли братия, более, чем за пол столетия пред сим принимали и превозносили благословенное священство? Не здешние ли братия – Никодим, Виталий, Герасим и многие другие? Они вводили благословенное священство и в Малиновом монастыре, и в Никодимовой пустыне, и в Покровском монастыре, и в Казанском монастыре, и в Климовой, и в Зыбкой! Отчего ж потом совсем другое было? Здраваго учения не послушают, но по своим похожем изберут учители, чешеми слухом. Вот единственно-верное объяснение! Другого не найдете.
Братия! Кому назначен ад? Своеволию! Ох! страшитесь своеволия во всем, тем более в делах веры!
Благодать Отца и Сына и Святаго Духа да будет с вами! Аминь.
