Речь при открытии в Троице-Сергиевой Лавре монашеского съезда
Боголюбивые отцы и братия!
Мы собрались сюда подумать о том, какие мероприятия могли бы способствовать наилучшему благоустроению нашей монастырской жизни. Дело, конечно, очень серьезное и важное. А в подобных случаях благоразумные люди обычно обращаются к древним временам и на страницах истории ищут себе уроков и руководства, как это делал, например, царственный псалмопевец Давид, который сказал о себе: Помянух дни древния, поучихся во всех делех Твоих (Пс.142:5). Ввиду сего и я хочу сейчас остановить на минуту ваше внимание на том, как протекала иноческая жизнь в наших русских монастырях, что в ней было хорошего и какие она имела недостатки и какие меры употребляемы были к устранению последних.
Кто знает русскую историю, тот знает и то, какое великое значение, и экономическое, и религиозно-просветительное, в древнерусской жизни имели наши монастыри. Основание последних служило одним из лучших средств для колонизации незаселенных местностей. Иноки избирали обыкновенно для своего жительства такие места, которые удалены были от человеческого жилья. За ними тянулся народ, располагался около них на жительство, и таким образом возникали поселки, сначала небольшие, а впоследствии разраставшиеся в большие селенья, посады и города. Так возник, например, возле Гледенского монастыря город Устюг, около Варнавинского – Ветлуга, Калязинского – Кашин, около Троицкой Лавры – Сергиев Посад. Богатства, коими располагали монастыри, давали им возможность широко благотворить во времена народных бедствий. В один из голодных годов Кирилло-Белозерский монастырь, например, кормил ежедневно до шестисот душ, а Пафнутьев – до тысячи душ. Возле монастырей устрояемы были приюты, богадельни, странноприимные дома, больницы. Некоторые из монастырей окружали себя каменными стенами и служили надежным оплотом против неприятелей, как например Псково-Печерский, Соловецкий, Калязинский и Троице-Сергиева Лавра. Из монастырей выходили проповедники, которые с опасностью для жизни шли в среду язычников и сеяли там семена христианской жизни (Исаия в Ростовской земле, Кукша – у вятичей, Герасим – в Вологодской, Стефан – у пермяков). Некоторые из монастырей, основанные ими, служили оплотом к распространению и утверждению христианства между язычниками. Так например, Коневский монастырь много содействовал обращению к христианству чудского племени, и монастыри Мурманский и Соловецкий – к обращению лопарей. Монастыри были самыми деятельными распространителями и религиозного просвещения. Они первые стали заводить у себя библиотеки, считая книжное дело самым богоугодным делом, и устроять школы для обучения грамоте. Литературную деятельность свою они начали с переводов с греческого и болгарского языков, а затем мы видим у них и оригинальные произведения: проповеди, поучения, произведения повествовательного характера, а в XII веке и летописи. Но главная заслуга монастырей заключается в том, что они оказывали благотворное влияние своим примером как проводники в жизнь без всяких уступок известных нравственных требований.
Но не все, к сожалению, и далеко не все наши иноки были таковы. Уже Феодосий Печерский в своих поучениях обличает иноков и в лености к богослужению, и в несоблюдении правил воздержания, и в собирании имения, и в недовольстве одеждой и пищей, и в ропоте на игумена за то, что он на монастырские средства содержит бедных и сирот. С увеличением числа монастырей и с дарованием им льгот увеличилось и количество монахов, шедших в монастырь не по призванию и искавших в нем лишь более спокойной, беззаботной жизни. Самое стремление к отшельничеству вело иногда к бродяжничеству и подрывало монастырскую дисциплину. Boтчинные владения монастырей также способствовали порче монастырских нравов: монахи становились во враждебные отношения к крестьянам и вели с ними судебные процессы. Существования рядом мужских и женских монастырей не могло не отражаться на целомудрии монахов и монахинь; обычай насильственного пострижения, развившийся в XIV и в особенности в XV веке, еще более способствовал упадку монастырской жизни.
В XIV веке жалобы на упадок нравов в монастырях, на шатание, пьянство и разврат раздавались всё сильнее и сильнее. Стоглавый Собор запретил монахам держать хмельные напитки и шататься по селам, разрешив только выезжать со святою водою по праздникам. В XVII веке, когда некоторые из малолюдных монастырей стали делаться притонами раскола, собор 1681 года запретил вновь строить монастыри и стремился уменьшить число существующих, соединяя их в большие, общежительные. Чтобы уменьшить число тунеядцев и вообще постригавшихся в монашество ради материальных выгод, он постановил совершать пострижение только в монастырях и после законного искуса, так как раньше были нередко случаи пострижения в частных домах от бродячих, а иногда самозваных монахов.
Но никогда надзор за монахами не достигал такой строгости, как в царствование Петра Великого. Этот последний смотрел на монахов как на людей, которые «поядают чужие труды», от которых являются сверх того «ереси и суеверия». Регламент духовной коллегии содержит в себе постановление не строить новых монастырей и старые сводить вместе, а церкви их обращать в приходские. Чтобы прекратить бродяжничество монахов, им запрещен был переход из одного монастыря в другой; архиереи при хиротонии давали присягу не допускать бродяжничества монахов; священники должны были ловить бродячих монахов и представлять их в архиерейский дом; для поимки их снаряжались особые сыщики из монастырского приказа из чиновников гражданских и военных. Настоятели монастырей назначаемы были только из лиц, известных правительству, с отобранием от них подписки не держать в своих монастырях затворников-ханжей и распространителей суеверий. Труд и работа требовались от каждого: ученые должны были заниматься книжным делом, а неученые каким-нибудь ремеслом – столярным, токарным, плотничным, живописным и т.п. Монахини должны были прясть, вышивать, плесть кружева. Монах не мог отлучиться без ведома настоятеля, и не иначе, как с разрешения последнего, и только при свидетелях мог он принимать гостей. К 1723 году был издан указ, вовсе запрещавший пострижение монахов; на освобождавшиеся места повелено было помещать в монастыри инвалидов, нищих, калек. Этот указ, грозивший уничтожением монашества, хотя и был скоро отменен, однако же при Анне Иоанновне закон об уменьшении числа монахов снова был возобновлен. Было запрещено постригать кого бы то ни было, кроме вдовых священников и отставных солдат; наличных монахов велено было переписать. Когда при этой переписи (в 1732 году) открыта была масса постригшихся вопреки указам, их велено было расстригать и отдавать в солдаты.
При таких обстоятельствах монастыри, естественно, скоро опустели, и к 1740 году в них, по свидетельству Синода, остались только дряхлые старики, ни к какому богослужению не способные. Святейший Синод опасался, как бы монастыри вовсе не прекратили своего существования. Но только при Александре I положение монастырей изменилось к лучшему. Александр I, относившийся к монастырям вообще с большими симпатиями, освободил имущество монастырей от платежей и повинностей и даровал им некоторые и другие льготы. Всё это повело к увеличению количества монастырей, к их материальному обогащению и к быстрому возрастанию числа монахов. Но, развиваясь и богатея материально, они, к сожалению, не богатели духовно. Ибо, по мере того как увеличивалось количество монастырей и их материальное благосостояние, увеличивалось количество и таких людей, которые, приходя из мира в иноческие обители без всякого призвания к иноческой жизни, из одних только материальных выгод, приносили сюда мир со всеми его страстями и пороками.
Уже в половине XIX века общество наше стало выражать недовольство и нарекания на монашество за то, что оно ведет мирской образ жизни, не соответствующий данным ими обетам; в настоящее же время эти нарекания более чем когда-либо становятся громкими и настойчивыми. Вам, братие, живущим в своих уединенных кельях и затворах, может быть, не много приходится слышать этих направленных против монастырей нареканий, а нам, архиереям, стоящим на высоте, в среде свободно и гласно мыслящего мира, где со всех сторон дуют на нас его буйные ветры, нам, стоящим лицом к лицу с этим миром, сколько приходится слышать и у себя и около себя, и вблизи и вдали разного рода суждений и толков по адресу наших монастырей и их насельников!
Что же говорит мир? Он говорит: «Для чего существуют иноческие обители? Если для постоянной молитвы Богу, для нравственного совершенствования души, для добродетельной жизни, то и в мире всё это возможно, и там есть примеры высоких христианских добродетелей. А если для ограждения себя от соблазнов мирских, для особенных аскетических подвигов, для полного раскрытия в себе Евангельского духа, то оправдывают ли они такое назначение? И место ли им среди мирских поселений?» Замечаете ли, как невысоко думает о нас мир? Он как будто уверен, что его соблазны, действуя на нас с неотразимою силою, подвергают опасности наше спасение, а с другой стороны, и сам для себя опасается соблазна от того, что видит в нас, и вот он думает: «Не лучше ли было бы инокам удалиться от глаз мира в пустыни?» До чего же доходит, наконец, наше иночество? Как? – мир, тот мир, от которого отрекается иночество ради своего спасения, которого суеты, страсти и пороки заставляют иноков обрекать себя лучше на суровую жизнь в затворах, нежели жить с ним в его наслаждениях, этот самый мир хочет взять на себя устройство нашего дела потому, что видит нашу собственную несостоятельность? И мы будем равнодушно слушать и допускать это? И мы спокойно позволим миру сбросить нас с его земли как сор, как негодную траву? О, да сохранит нас Господь от такого равнодушия и косности!
Что же делать? – Нужно употребить нам все усилия к тому, чтобы, насколько возможно, поднять дух нашего монашества. А для этого не монастыри нужно изгонять из мира, а скорее мир из монастырей, то есть тот всеколеблющий, всеразрушающий и всерастлевающий дух мира, который, как язва, как смерть, скажу словами пророка, усиливается проникнуть не только сквозь наши двери, но и сквозь наши щели и всё переделать по-своему. Нужно крепче закрыть те отдушины и щели, чрез которые проникает этот дух, и создать такую обстановку, такие условия, при которых насельники наших обителей удобнее и беспрепятственнее могли бы показать миру свое иночество во всей его красоте и достоинстве, – показать его не наружным только исполнением монастырских уставов, не видимым только устройством своих монастырей, не черным только одеянием, но из глубины душ их, из существа их внутренней жизни, из их дел общих и личных познать его в его действительности, в полном осуществлении его идей и характера, в их нравственных совершенствах. Явись наши иноки и инокини пред глазами мира во всей чистоте действительного целомудрия, во всем бесстрастии Евангельского нестяжания, во всей глубине самоотреченного смирения, во всем величии тяжелого, но с любовью и радостью носимого креста во след Спасителя мира, покажи они миру, что иноки действительно в духе и жизни далеко от мира, выше его, спокойнее и счастливее в душе, что они обладают такими совершенствами, каких в мире и с миром нельзя иметь христианину, – тогда что сказал бы мир против монашества? Какие могли бы быть с ним споры? Тогда не было бы места никаким с его стороны легкомысленным возражениям, ни презрению и ненависти к монашеству; тогда мир волею или неволею сам преклонился бы пред его достоинством; тогда он понял бы, что иноки не напрасно занимают место вблизи его, что они ему нужны, что не с только иночеству, которому и лес – город, и город – пустыня, и пустыня – рай, сколько самому миру следует подорожить этим соседством.
Вот та мысль, то желание, какое воодушевляло Святейший Синод при распоряжении о созыве настоящего духоносного собора. Отсюда ясно можете вы, отцы и братие, усмотреть и ту задачу, для разрешения которой вы собрались сюда. Преподобный Сергий, под сенью которого собрались вы и которому мы сегодня так усердно молились, да поможет вам с пользою потрудиться над этим столь близким его сердцу делом! От всей души приветствую вас, боголюбивые отцы и братие, и с призыванием Божиего благословения на предстоящее дело объявляю съезд открытым, а вас, Преосвященнейший Никон, согласно определению Святейшего Синода, прошу принять на себя звание председателя съезда и руководить его занятиями.
Прибавления к Церковным ведомостям. 1909. № 32. С. 1457–1461.
