Речь при освящении новоустроенного здания Томской классической гимназии.
Прошло не более полутора лет с того времени, когда мы при вашем участии совершали молебное пение при закладке здания классической гимназии, – и вот теперь, по милости Божией, при усердном труде и заботливости строителей и пособии благотворителей, это здание приведено постройкой к концу. Мы собрались, чтобы испросить Божие благословение на перемещение сюда для жительства и учебных занятий.
Радуюсь и благодарю Бога, сподобившего и меня быть некоторым участником в этом деле. Сопоставляя разнообразные чувства, порождаемые видом и представлением зданий частных и общественных, разнообразных по целям своим и исполнению, обретаю в душе моей в отношении к этому зданию, назначенному для учебных целей, приятное и благожелательное чувство. Тогда как некоторые здания, частные или общественные, при взгляде на них порождают тяжелое чувство, словно от них навевает на душу что-то отталкивающее, как им несвойственное, чужое, – настоящее здание привлекает к себе взор и мысль, и притом не одним изяществом архитектуры, но, главным образом, по своему высоконравственному и многополезному назначению как учебно-воспитательное заведение. Напрасно иногда нас винят как бы в пристрастном отношении к одним и будто бы безучастном – к другим учебным заведениям. Все учебные заведения, как добрые и полезные по целям своим, благословенны и достолюбезны. Тяжелое чувство могут порождать только те учреждения, которые не приводят учащееся юношество к желанной доброй цели, указуемой уставом заведения. Если гимназия или семинария, то или другое женское учебное заведение приготовляют боголюбивых и послушных чад Святой Церкви, царелюбивых граждан, благонамеренных учителей и воспитателей и других деятелей на поприще государственной и общественной жизни или в области наук и искусств, а также если учебно-воспитательные заведения выпускают из себя благовоспитанных девиц, будущих попечительных матерей, благонадежных воспитательниц и учительниц, распространяющих в окружающей их сфере полезные знания и примером своим утверждающих добрые нравы в духе евангельского учения и церковных установлений, то таковые заведения достопочтенны и достойны любви. Но если из этих заведений выходит юношество неблаговоспитанное, безбожное, нетрезвое, нескромное, буйное, гордое, напыщенное, непокорное предержащей власти, непочтительное к родителям, не уважающее почтенную старость; если они наполняют собой ряды последователей антирелигиозных и противогосударственных учений; если они более любят пиры и забавы и бегают от трудов и серьезных занятий; если они являются непременными посетителями домов увеселений, но отсутствуют в местах молитвы и богослужений, – то, согласитесь сами, нельзя полюбить те заведения, которые дают таковых питомцев, а особенно когда дают так нравственно испорченное юношество не как исключение из лучшего большинства, а как большинство с немногими исключениями.
Да простят меня наставники и воспитатели, если окажется, что я слишком сгустил черные краски этой картины современного воспитания юношества. Я беру крайние пределы – в середине остается довольно места для множества теней и оттенков. Притом, говоря об уклонениях от нормы, я отнюдь не принимаю на себя смелости обвинять в этом тех, на ком лежит ответственность воспитания, хотя и не всегда можно считать некоторых из них свободными от некоторых нареканий. Как благовоспитанное юношество составляет честь для воспитателей, так не могут не помрачать славу заведения юноши зазорного поведения, если терпятся они этими заведениями. Иногда может падать вина за неблаговоспитанность юношей более или менее на состав учителей и воспитателей. Если, например, одни учителя и воспитатели будут созидать дело воспитания, а другие – разрушать, то, конечно, выйдет в результате одно разрушение; если одни будут преподавать учение здравое, согласно с духом устава, а другие разрушать его тайным или двусмысленным словом или писанием «между строк», то, конечно, такой разлад не может не оставить растлевающих следов на воспитанниках. Если одно и то же лицо будет одно говорить с кафедры учительской, а другое, совсем противное, делать в общественной или домашней жизни, то, конечно, это будет то же, что писать и зачеркивать написанное. Впрочем, говоря так, мы отнюдь не думаем, что образование нравственного характера питомцев вполне, без исключения зависит от характера того или другого учебного заведения или от качества воспитателей и учителей. Мы знаем, что характер получает свое первое направление еще в семье. Ребенка, испорченного в семье, трудно бывает исправить в школе. Не исправившегося в школе не исправит самое благоустроенное учебное заведение. Равным образом мы не хотим утверждать, что как образование характера, так и отдельные поступки исключительно зависят от окружающей среды и разного рода посторонних условий. Это значило бы отрицать свободу воли и, таким образом, снимать с виновного ответственность за его проступки. Мы не приемлем этого хотя и новомодного, но ложного учения. Мы убеждены и утверждаем, что в деле образования характера многое зависит от личного самоопределения. Вот, например, благовоспитанный юноша попадает в кружок испорченных товарищей, слышит их речи неподобные, глаголы безумные и уходит отсюда с семенем зла, павшим на его сердце. Что из этого может выйти? Если он заранее определил себя на служение добру – по вере в Бога, в силу обетов, данных при крещении или покаянии, – то он постарается выкинуть из себя это семя зла. Он борется, он молится – и получает благодатное подкрепление и утешение, и выходит победителем злого влечения. Но другой, хотя и также благовоспитанный, но не получивший еще свободной решимости остаться верным тем добрым правилам, какие вложены в него прежним воспитанием, попав в среду развращенного товарищества, легко увлекается вслед за ним и развращается. Таким образом, при одних и тех же условиях в силу свободного выбора и самоопределения одни выходят победителями из тлетворной среды, а другие поддаются влечению среды и погибают.
Если угодно, то представим еще один пример для подтверждения сказанного об этом самоопределении. Некто, закоренелый в грехе, случайно приходит в церковь, слышит там голос проповедника или слово Евангелия, призывающего к покаянию, поражается этим как будто к нему относящимся словом, приходит в сокрушение сердечное, выходит из храма с глубоко запавшим семенем добра, носится с ним, хранит его, и это семя укореняется в нем, прозябает, растет и приносит обильный плод покаяния. Объяснить это одной случайностью, например влиянием слова проповедника и т. п., не значило ли бы делать явное насилие здравому разуму, не было ли бы это мудрствованием лукавым?
Возвращаемся словом своим к этому досточтимому заведению. Да будет благословенно это новоустроенное здание; да не приближается к нему ни огонь, ни иная какая губительная стихия или какая-либо тлетворная сила. Да почиет Божие благословение на всех потрудившихся при сооружении этого здания и на всех споспешниках в деле сооружения. Да послужит это здание как бы новым мехом для нового вина. Все, что несогласно с вечными идеями истины, красоты и добра, все, что взимается на разум Божий, да останется вне стен этого нового здания.
Да будет руководящим началом для руководящих и руководимых, здесь учащих и учащихся вера в Бога, любовь к Богу, преданность царю, послушание Церкви и любовь к отечеству. Да будет вписано это учреждение в разряд тех, которые выпускают из стен своих юношей благовоспитанных, сынов Церкви покорных, царю преданных, отечеству полезных, для родителей и воспитателей вожделенных.
