Рассказы о последних подвижниках Троице-Сергиевой Лавры: об искушениях и данных свыше вразумлениях. О духовной прелести (о. архим. Онуфрий)
Предавшись самовольному подвигу, инок впал в прелесть: видел свет, изменение на иконе, поднимался во время молитвы на воздух
Инок Троице-Сергиевой Лавры, отец архимандрит Онуфрий, о себе рассказал следующее: «Окончил я курс Кантонической школы в девятнадцать лет. Душа моя была полна желания посвятить свою жизнь служению Богу. С этой целью я прибыл в Гефсиманский скит, что при Сергиевой Лавре. Он тогда только что открылся. Игумен скита отец Анатолий, видя мою юность, долго не принимал меня, но, уступая моим слезам, наконец решил принять.
Послушание мне дано было при больнице – служить больным. Старцем моим был назначен иеросхимонах Феодот, который прибыл из молдавской Нямецкой Лавры; это был старец строгий и к себе, и ко всем прочим. Горя непреодолимым желанием спастись, прихожу я однажды к отцу Феодоту и прошу его благословения класть келейно по нескольку сот земных поклонов. Старец, удивленно взглянув на меня, спросил: “Разве ты не бываешь на братском правиле, где читается три канона – Спасителю, Божией Матери и Ангелу-хранителю, акафист и исполняется пятисотница?” Когда я ему сказал, что на правиле бываю, тогда он строго взглянул на меня и сказал: “С тебя довольно и того, что исполняет вся братия”. Но я продолжал слезно просить, чтобы он сверх братского правила благословил мне класть земные поклоны в келлии. С неохотой старец сказал мне: “Ну, клади по десяти поклонов”.
Получив благословение на поклоны в келлии, я стал класть ныне десять, завтра двадцать и с каждым днем прибавлял и прибавлял и дошел до двух тысяч поклонов в день. Жажда к молитве во мне развивалась с каждым днем все более и более. На молитве я готов был умереть. Мое желание молиться разгорелось до того, что я стал замечать, что лик Царицы Небесной, перед которым я молился, иногда начинал блистать светом. Блистание света с каждым днем все усиливалось и усиливалось. Радость в душе моей в силу этого была столь велика, что я представлял себя стоящим уже не на земле, а на небе. К довершению еще большей моей радости, я стал замечать, что Матерь Божия с иконы мне улыбается, а сам я кладу поклоны, как бы не касаясь пола на аршин, совершая молитву на воздухе. Видя такое дивное, неописуемое явление, ниспосланное мне с Неба, как мне думалось тогда, за мою веру и любовь к Богу, я мнил себя удостоенным этой великой Божией милости за свою чистую, святую жизнь.
Преисполненный таких мыслей и чувств, я решил своими переживаниями поделиться со старцем. В глухую полночь спешу к нему однажды в келлию и бужу его. Когда открыл он мне дверь своей келлии, я упал к его ногам в порыве той же прелестной радости и воскликнул: “Батюшка, батюшка, какая у меня радость, какая у меня радость!” Старец сурово спросил меня: “Какая у тебя радость?” – “Батюшка, дорогой мой! – воскликнул я.– Моя радость состоит в том, что, когда я молюсь, Матерь Божия Своим ликом божественно озаряет мою келлию неизреченным светом. Она улыбается мне с иконы, а сам я, когда молюсь, поднимаюсь от пола приблизительно на аршин и молитва моя совершается на воздухе” Лицо старца стало еще суровее. Он спрашивает меня: “Да ты сколько поклонов-то земных кладешь?” – “Батюшка, вы благословили мне класть по десять поклонов, а я, грешный, кладу по две тысячи в день”. Старец пришел в неописуемый гнев и громко воскликнул: “Ах ты, мальчишка негодный! Как ты осмелился самовольно дойти до такого множества поклонов! Тебе не Матерь Божия улыбается во свете и не благодать Божия поднимает тебя на воздух, а ты пошел на самоволие и гордость. Ты в прелести и самообольщении помышляешь, что уже сподобился за свои мнимые подвиги великих Божиих дарований и святости. Несчастный, ты действием диавола вошел в совершенную духовную прелесть”. Лицо старца стало еще грознее, и он крикнул на меня: “Если я узнаю, что ты осмелишься продолжать самовольные поклоны в келлии, тогда я пойду к игумену и буду просить, чтобы он немедленно выгнал тебя из обители как негодного, самовольного послушника, исполненного бесовской гордости и самообольщения”. Затем он отпустил меня с видимой глубокой скорбью.
После этого отец Феодот, мой старец, все последующее время моей жизни в скиту относился ко мне с особенной отеческой любовью и попечением. Благодаря ему Господь помог мне исцелиться от тяжкого духовного недуга и выйти благовременно из гибельной прелести».
