Проповедь в понедельник Пасхи
Приидите, пиво паем новое, не от камене неплодна чудодеемое, но нетления источник, из гроба одождивша Христа, в Нем же утверждаемся
Ирмос 3‑й песни канона Пасхи
От величайшего события мы ожидаем величайших последствий. Ныне вся исполнишася света, небо же и земля и преисподняя, - возглашает песнь церковная. И мы ищем этого дивного света, но вместо него видим только обыкновенное сияние солнца. Смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав, - множество раз пели мы вчера, поем и сегодня, но в то же время видим, что смерть ежедневно из среды нас берет себе новые и новые жертвы, а сущие во гробех не восстают к новой жизни. Днесь всяка тварь веселится и радуется, яко Христос Воскресе, - уверяем мы друг друга, но тварь, сколько мы ее знаем и видим на земле и с земли, не принимает участия в нашем празднике. Что же это значит? Что особенного принес с собой нареченный и святой день Воскресения Христова, «един суббот Царь и Господь, праздников праздник и торжество торжеств»?
Праздник Воскресения Христова, правда, не окружен у нас чудесными явлениями, какими сопровождалось некогда само Воскресение. Но и год спустя после великого события христианская Пасха уже почти не разнилась от нашего празднования. Чудес воскресения мертвых не было уже и тогда, было только воспоминание о них. Однако же в сам день Воскресения Христа из гроба и смерть была попрана, и сущим во гробех живот был дарован, и свет разливался по земле, и тварь давала знать, что она не нечувствительна к совершавшемуся таинству. Следовательно, и ожидания наши правы, и слова Церкви верны, и песни ее поются недаром. Так. Но событие такой важности, как Воскресение Христово, не должно ли было оставить по себе постоянных, вечных последствий? Без сомнения, оно их оставило. Где и какие? Существенно принадлежа к явлениям мира духовного и составляя, по выражению песнописца, иного жития, вечного начало, оно и последствиями своими простирается также главным образом на дух человека, на его иную, посмертную жизнь, на его обновление, сооживле-ние, совоскресение и вечное соцарствование Христу.
Приидите, пиво пием новое, не от камене неплодна чудодеемое.
Священнопевец, чьими восторженными словами украшен, услажден и оживлен настоящий праздник, по близости пребывания своего к Иерусалиму, можно думать, ежегодно проводил его у живоносного Гроба Господня. Проливая там потоки радостных слез и преисполненный умилением, перед которым всякая отрада земная терпка и жестка, он от скалы гроба переносился мыслью к другой скале, таинственно источившей некогда — под ударом руки чудотворца — обильную воду. Но то ветхое питие, утолив жажду пивших, пресеклось, и камень остался опять неплодным, каким был до внезапного извержения струи.
Глубокий богословствующий взор певца, открывший дивные подробности соотношения между Заветами Ветхим и Новым, не мог не заметить сходства двух утесов, равно таинственных, равно свидетельствовавших о непосредственно проявленной некогда силе Божией и равно безмолвствовавших в его время. Упомянув о камени неплодном, он явно припомнил образы, упомянутые апостолом и изъясненные Христом. А именно: все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие: ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос (1Кор.10:3–4). Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру… Плоть Моя Истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие (Ин. 6; 32–33, 55). Плоть’ Богочеловека, данная Им в Жертву за жизнь мира, некогда покоилась во глубине той скалы, там совершилось над ней преестественное таинство одухотворения и прославления, необходимым следствием которого долженствовал быть и тот непрестающий ток жизни, или воды живой (Ин.7:38), которую Господь предлагал жаждущим спасения. Этой водой жизни упоен был священнопевец.
Питие новое проникало весь состав его, выдвигало дух его к неудержимым излияниям восторга поистине божественного. Приидите же, — воскликнем и мы друг к другу, — пиво пием новое, не от камене неплодна чудодеемое.
И пусть “склонный к самомнению рассудок наш при виде гробного камня Иисусова удержится от совопросничества — где тут источник, где питие? Где таинство, где чудо? — как мудрствовали непокорные люди в пустыне.
Но Израиль в пустыне был поставлен в иные отношения к чудесам. То было время дивное, не похожее на последующие времена. Народ жестоковыйный и каменносердечный (Иез.11:19) много лет и веков ходил среди бесчисленных и беспрерывных чудес Божиих и не видел их, не знал их, не понимал их, не думал о них; не видел, что одно чудо говорит столько же, сколько и другое; не знал, что где чудо, там и чудотворец; не понимал, что по миновании чуда не миновалась чудодеющая сила; не думал, что чудо есть чудо, а не удовлетворение праздному любопытству или обыденным потребностям жизни. Оттого лишь только слух его переставал внимать гласу Господа своего: Я Господь, Бог твой… Да не будет у тебя других богов (Исх.20:2–3), он уже говорил Аарону: Сделай нам бога, который бы шел передними (Исх. 32, 1). Оттого лишь только чудная манна сделалась явлением обыкновенным, он уничижил ее и искал заменить мясом! Оттого непрестающее чудо Скинии Сви-дения, знаменуемое огнем и облаком, откровениями и силами, он пренебрегал и поклонялся кумирам! Оттого и напоенный в жажду в пустыне водой, чудесно изведенной из камня (Числ.20:11), спустя малое время вознес ропот, что здесь нет ни хлеба, ни воды (Числ.21:5), как бы требуя, чтобы чудо стало ежедневным порядком его жизни.
Не так ли мудрствуют и те, которые желали бы, чтобы Воскресение Христово было началом постоянных, непрестающих чудес, подобно тому, как изведение евреев из Египта — их Пасха — было на долгое время сопровождаемо чудесами? Но все это происходило с ними, как образы; а описано в наставление нам (1Кор.10:11). Как для тех скала, источившая воду, осталась безжизненным камнем, так и для пытливости современных совопросников века сего камень гроба Иисусова нем, хладен, мертв…
Будем же справедливо и благоговейно признательны к делам Божественного Промысла. Изучим завещанный Ветхим Заветом урок. Мы могли убедиться, что Господу Богу не трудно сделать чудо. Уступая слабости нашей мысли, мы могли бы сказать, что его сделать легче, чем поддержать в непременном и неизменном порядке всю безграничную, неисследимую целостность тварей — это вечно дивное, непрестанное чудо, перед которым изумеваешь тысячекратно более чём перед водой, истекшей из бесплодного камня. Но трудно человеку, мыслящему о земном (Флп.3:19), удержаться в должном отношении к чуду, трудно не свести чудесное на обыкновенное, таинственное на простое, Божеское на человеческое.
Да будет для вас вечно памятна еврейская манна! Христианское человечество, воспитанное благодатью и многовековым опытом Божественного Промышления, стоит много выше тех людей, которые требовали ежедневных чудес, чтобы верить Богу, и, несмотря на чудеса, не верили. Не станем искушать Христа, как некоторые из них искушали и погибли от змей (1Кор.10:9). Не забудем, что и нас всегда стережет змий древний (Откр.20:2), всегда готовый смущать нас сомнениями и лукавыми советами и дерзко клеветать на Самого Бога.
Так, христолюбивые братия! Мертвенное ложе Богочеловека теперь может пребывать немым, темным, холодным. Но Воскресение Господа Иисуса Христа не есть ли событие, принадлежащее всем временам и векам? Глаголы ангела: Его нет здесь, Он воскрес (Лк.24:6), огласившие погребальную пещеру, и явление Самого Воскресшего — принадлежат ли одному определенному времени? Нет, они имеют величайшую важность и для нас; камень гроба для нас преисполнен жизни, возвышенных надежд и неизреченных утешений. Мы находим в нем нетления источник, из гроба одождивша Христа.
Нетления источник! Не игра ли слов это прекрасное и чудное выражение вдохновенного певца? Где он видел на земле нетление — на земле, где всё, что живет, рождается от тленного семени (1Петр.1:23), упражняет силы свои в рабство тлению (Рим.8:21), и все, рожденные на уловление и истребление, злословя то, чего не понимают, в растлении своем истребятся (2Петр.2:12); на земле, где жизнь невообразима без смерти? Бог — живой и пребывающий вовек (1Петр.1:23), единый имеющий бессмертие (1Тим.6:16), нетленный (Рим. Г, 23) и неизменный (Мал.3:6). Бог не сотворил смерти (Прем.1:13), — говорит один древний богопросвещенный мудрец. Стихийным своим составом введенный в общий чин живых существ земли и подверженный необходимости разрешаться на стихии, человек в то же время предназначен был продолжать бытие свое без поражающего явления смерти. Путь к этому бессмертию указан был ему в питании плодами древа жизни, долженствовавшими предотвращать тление, может быть, постепенным утончением тела приготовляя его к мгновенному преображению в тело духовное (1Кор.15:44).
Всем известно плачевное обстоятельство, отстранившее человека от древа жизни. Питаясь теперь тем же, чем питаются и все животные земли, род человеческий и общую с ними разделяет участь нетления. Но более 2000 лет потомство первозданного еще обнаруживало в себе следы первоначального питания человека от древа жизни. Люди жили по несколько веков. Тление как бы еще не смело ка‑, саться их предназначенного для бессмертия состава. Но если утрата пищи нетления грозила человеку поминутно смертью, то возможное уклонение от тлетворной пищи высвобождало его от закона ее. В то всё еще чрезвычайное время был пример, что человек, угодивший Богу, после 365 лет жизни преложился. Тление не нашло себе места в человеке, жившем для Бога. В высшей степени замечательно это соотношение богоугождения с нетлением. Сравнительно в более близкие к нам времена другой угодник Божий — Моисей — жил еще 120 лет. Но зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась, - замечено о нем (Втор.34:7). И еще ближе к нам просиял на всё человечество великий угодник Божий Илия. От того, кто имел силу воскресить умершего, можно сказать, бежало тление. Счастлив гнетомый землей род наш, что может хвалиться такими победами над тлением! Наука чувств и опыта говорит, что и одно явление природы, не согласное с принятым законом, уничтожает силу закона. Возрадуемся же, братия: закон тления не есть, значит, непреложный закон нашего бытия.
Итак, видно, что было некогда и может еще быть на земле нетление. Но вместе с тем видно и то, что источник этого чрезвычайного явления давно иссяк. Укажет ли нам его певец Воскресения? Приидите, - говорит он, — пием новое питие - Христа, одождившего из гроба источник нетления. Мы возвращаемся, таким образом, опять к боговместимой пещере Воскресения. В ней, то есть в совершившемся в ней событии, и заключается новый источник нетления. В ней Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец… для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком (Ин. 10; 11, 10)
Жизнь, которая начинается и оканчивается дыханием человека, носится то возрастающим, то умаляющимся телом, слагается вся из противоположностей, беспрерывно одна другую сменяющих и одна с другой враждующих, очевидно, не есть истинная жизнь души человеческой. Эта жизнь, существующая во времени и на время, называется временной. Живя ею, душа постоянно трудится для другой, истинной жизни — вечной, которой та составляет только малую долю, начало, наглядное Выражение, частный и случайный образ. Эту вечную жизнь, выходящую за пределы земной жизни и — после падения человека — не управляемую более ее собственными слабыми силами, пришел на землю даровать человечеству Сын Божий. К этому потоку жизни, льющемуся из живоносного гроба, приглашает нас и священнопевец.
Пророчески говорил о ней многократно Господь наш Иисус Христос. Но здесь, братия, готово повториться то же, что было в Капернауме. Многие из учеников Его, слыша то, говорили: Какие странные слова! кто может это слушать? (Ин.6:60.) Где же жизнь вечная”? Как же не умрет во веки? Спрашивает и теперь робкая мысль ученика Христова. Напротив, никто из веровавших в Него, соблюдающих слово Его, ядших Плоть и Кровь Его не остался жив, все померли, помирают и помрут несомненно.
Поспешим пресечь тягостное недоумение Господним словом: Это ли соблазняет вас? Что ж, если увидите Сына Человеческого восходящего туда, где был прежде? (Ин.6:61–62.) Что тогда? Остается досказать. Тогда, — отвечает колеблющаяся между опытом и словом Божиим мысль, — Сына Человеческого надобно будет признать Сыном Божиим и Богом, Которого слово не может быть ложно. Что же далее? Не видели ли мы Его в самом деле восходящим туда, где был прежде? Отчего же и после вознесения Его на небо продолжается прежний порядок тления и смерти между людьми как верующими, так и не верующими?
Дух животворит; плоть не пользует нимало (Ин.6:63). Вот чем отвечает Господь на совопрошение разума. Богоповеданное родословие человечества свидетельствует, что мы состоим из персти земной и дыхания божественного. Земная персть подлежит всем законам земной изменяемости; дух жизни должен оставаться неизменен, как неизменен Бог. Уже само выражение дыхание жизни показывает, что живет в нас дух, а не плоть. Плоть мертва и тогда, когда жизнь находится в полном развитии телесных сил. Она ежедневно и видимо тлеет, еще до смерти день за днем умирает. Не в ней и не на ней совершается тайна вечной жизни. Не ее союз с духом пришел продлить или укрепить Сын Божий, а союз живущего духа с живым Богом. Плоть, таким образом, яе пользует нимало. Оживляемая духом, она усиленно стремится к своему родному уделу — смерти — и достигает его ранее или позже.
Дух животворит. К духу относятся все обетования жизни вечной, возвещенные Господом, Но имеем ли мы право говорить таким образом? Есть ли вечная жизнь нечто условное для человека — такое, что может быть, а может не быть? Или она принадлежит ему необходимо, по свойству его духовной природы? Имея в виду изречения Господни, в которых жизнь противопоставляется не смерти, а суду или осуждению на муку (Ин. 5; 24, 29), надобно думать, что жизнь вечная, по Божественному разуму, есть не одно вечное событие и, следовательно, не одно бессмертие, а бытие вечно-блаженное, короче: вечное блаженство. Одно просто нескончаемое бытие, по мысли Господа, есть дело до того естественное, ясное и общеизвестное, что о нем в Евангелии и не рассуждается. Дело не в бытии, а в наслаждении бытием, или жизнью. Равным образом и выражения евангельские — не увидит смерти… не умрет во веки… — также надобно относить к духу, а не к телу человека; к избавлению от вечного осуждения, а не от телесного нетления. Одним словом: дело здесь опять не в прекращении бытия, а в мучительном бытии, или смерти. Человек может жить и в то же время не иметь жизни вечной, в нем пребывающей (1Ин.3:15); пребывать в смерти (1Ин.3:14), быть отчужденным от жизни Божией (Еф.4:18), заживо умершим (1Тим.5:6).
Слышится мне заботливый голос верующего сердца: не производится ли посредством такого изъяснения жизни и смерти непозволительной подмены понятий, в высшей степени важных и дорогих душе нашей? Что это за новая жизнь и новая смерть, о которых редко кто слыхал? И почему известные жизнь и смерть не суть то, чем признаются всеми? Пусть не смущается опасливый страж истины! Иное дело — наши понятия о вещах, иное — суждение о них Божие. Достаточно прочесть с вниманием одну главу Евангелия, содержащую в себе выражения о вечной жизни, и сличить ее хотя бы с первыми главами книги Бытия, где в первый раз высказывается Божественная мысль о смерти, чтобы увериться, что по мысли этой жизнь человеческая есть именно блаженное, а смерть — несчастное (но в обоих случаях — вечное) бытие и что наши привычные понятия о жизни и смерти должны быть исправлены.
Но, братия мои! Ужели всерадостный праздник Воскресения не имеет более близкого отношения к судьбе нашей, чем блаженство другого мира? Ужели горестное явление разрушения нашего телесного состава должно оставаться так, как было и после Восстания от мертвых Искупителя нашего? Ужели в день Воскресения Христова мы не радуемся и за победу над своей смертью? Ужели смерть телесная есть один напрасно смущающий призрак, на который в деле спасения нашего и внимания не было обращено? Мы Даем себе право ожидать от нашей Пасхи нетления действительного умерщвления смерти, как и воспевает умиленная Церковь. С мыслью об этом попрании смерти смертию мы свыклись, сроднились, сжились. И если бы кто сказал нам теперь, что не о ней идет дело, не о ней поется и возглашается в светлые дни Пасхи, у нас была бы отнята немалая доля утешения. От смерти бо к жизни… Христос Бог нас преведе. Радующие речи! Кто не подумает, слушая их, что дело идет о его собственной смерти, упраздняемой силой Христова Восстания, и кто не согласится ублажить себя мыслью, что отныне приведенных Христом от смерти к жизни ожидает только жизнь и жизнь?
Не одно вечно-блаженное бытие одождил нам из Своего гроба Господь. Совместно с ним течет оттуда и светлая струя нашего телесного нетления, нашей неразрушимости, чудодейственной мощи и, наконец, воскресения, или мгновенного изменения (1Кор.15:52). Даровано нам и это предивное прибавление к жизни вечной, то есть вечное сожитие тела с духом — то, к чему призван был первозданный.
Если плоть теперь не пользует нимало, то потому, что дух, оживляющий ее, слаб. При его бессилии она берет перевес и направляет его деятельность не к его вечным целям, а к минутным увлечениям, то тем, то другим тлетворным удовольствиям. Чем более человек живет, тем более поставляется в зависимость от своего прошедшего: до того, что может, наконец, утратить всякую самодеятельность и стать одним как бы невольным продолжением того, что уже началось. Предположим теперь, что жизнь человека перешла на сторону плоти и что чем более он живет, тем более подчиняется общему закону земли. Чего ожидать ему впереди? Ничего, кроме преждевременного нетления.
К сожалению, такое положение человека по причине своей общности стало считаться естественным, непреложным и неизбежным, так что у духа отнят был последний повод вступить в борьбу с подавлявшей его плотью. Он, животворящий, утратил оживляющую силу и, можно бы сказать, последовательностью рождений, одно другого плотянейших, выродился до того, что однажды Господь Бог прямо изрек о людях, что они суть плоть (Быт.6:3). Века прошли с тех пор, а плоть порождала всё плоть по своему образу и подобию, ускоряя и умножая тление и сокращая жизнь людей. Надлежало в самой плоти открыть помогающую духу силу, обновить плоть, освятить плоть.
И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца (Ин.1:14). Мир призван был увидеть необычайный союз Божественного духа с плотью. Глубоко павшее человечество восстановлено было в лице Человека Христа Иисуса на принадлежащую ему высоту торжества духа над плотью. Не только Сам Господь свидетельствовал о том перед целым светом в Своем Лице, но и окружавшие Его, увлеченные Его словом и примером, обнаруживают в себе силу духа, увлекавшую за собой всецело послушную плоть.
Вспомним Петра, ходящего по водам; прокаженных мужей, верующих и очищающихся от проказы; кровоточивую жену, размышляющую: если хотя к одежде Его прикоснусь, то выздоровею (Мк. 5. 28), касающуюся и исцелевающую. Но то, что было только как бы частной попыткой при жизни Богочеловека, с Его Воскресением долженствовало стать общим уделом верующих. Верующий в Меня, - говорил Господь, — дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит (Ин.14:12). Лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам (Ин.16:7).
Когда Утешитель пришел, то все, введенные общением с Ним в живой союз со Христом, получили от Божественной силы все потребное для жизни и благочестия и, став причастниками Божеского естества, удалились от господствующего в мире растления похотью (2Петр.1:3–4). Началось нетление. Как Он, единый имеющий бессмертие (1Тим.6:16), нетленный Бог, носил в Теле Своем, воспринятом от естества земли, начало преестественного бытия, столь разительно проявленного на горе Фаворской, — так и мы, причастники Его жизни, носим в своем теле залоги иного бытия, не стихийного, не временного, неразрушимого. В ком дары Святаго Духа постоянно возгреваются усилиями собственной духовной деятельности, тот еще в этом мире изменяется в образ будущего духовного бытия: не зря, видит; не внимая, слышит; не касаясь, движет; не ходя, переносится; творит силы и чудеса, исцеляется мгновенно от смертельных язв, не чувствует мучений, препобеждает благодатью Божией законы телесной жизни, потребности сна и питания; просветляется телом, в течение столетий почиет нетленно, является заживо духом и, наконец, по смерти не истлевает, источает миро и творит силы, свидетельствующие о непрестающей посмертной жизни его в неразрывном союзе со Христом. Что всё это, как не благодатные прозябения, вырастающие от на-поения этого приснотекущего источника нетления?
Мы, более иных христолюбцев счастливые обитатели этого града (говорено в Киеве), не видим ли воочию совершающегося этого нетления? Мы знаем более. В один из праздников Пасхи нетленные насельники пещер глашали, как живые. Чего еще более? Какое свидетельство еще нужно того, что Христос действительно смертию смерть попра и сущим во гробех живот дарова, что Он есть Пасха нетления и что древле держимое смертию и тлением возведеся поистине к нетленной и присносущной жизни?
Но отчего так мало нетленных и так много истлевающих? — продолжает совопрошение. Конечно, не от бессилия самого источника. Если он и одного сделал нетленным, заставив существовать неразрушимо по смерти, то, значит, он действительно есть и источает нетление, а от того весьма простого и ясного обстоятельства, что источник есть источник, а не само питие, и что кто хочет напиться, тот должен прийти и пить.
Но как утренняя заря предваряет, предвещает и предъизображает собой восходящее солнце, так слабые проблески неразрушимой жизни, возникающие кое-где и кое-когда из глубокого мрака вещественного бытия благодатными лучами нетления, суть только предвестники настоящего дня пакибытия - только отсветы восходящего светила жизни вечной. Так как плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия и тление не наследует нетления (1Кор.15:50), то за обветшанием телесного состава должно последовать его обновление, претворение, воссоздание, предивное чудо всемогущества Божия, которому мы ничего подобного не видим в окружающем нас мире. Когда Начаток, Первенец из мертвых (Кол.1:18) восхочет привести к Отцу всю братию, настанет последний день.
Царски рьшая, яко от Иуды лев, издаст творческий глас оживления Иисус Христос и возбудит мертвые от века. Все, находящиеся в гробах, услышат глас Сьша Божия и, услышав, оживут (Ин. 5; 28, 25) и воскреснут нетленными (1Кор.15:52). Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие (1Кор.15:53); какмы носили образ перстного, будем носить и образ небесного (1Кор.15:49). Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения (Рим.6:5). Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда… последний же враг истребится — смерть (1 Кор. 15; 54, 26), тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа? (1Кор.15:54–55.) Итак, смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития, вечного начало, и играюще поем Виновного, единого Благословенного, Отцев Бога и Препрославленнаго.
Но увлекаясь святым восторгом, забудем ли мы, что в неизреченно радостный день всеобщего Воскресения, яко тает воск от лица огня, так погибнут грешники от лица Божия; что делавшие зло изыдут в воскресение осуждения (Ин. 5, 29) и каждый получит соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2Кор.5:10)? О печальное Воскресение! О плачевная жизнь бесконечная! Веруем, Господи, и молимся, да не постыдится вера наша, что всех, которых даст Тебе Отец Твой, Ты не погубишь (Ин.17:12), но где будешь Ты, там и слуга Твой будет (Ин.12:26).
Приидите, пиво пием новое, не от камене неплодна чудодеемое, но нетления источник, из гроба одождивша Христа, в Немже утверждаемся.
Если почему мы особенно веруем и дерзаем верить в милость Божию, так это потому, что в Нем — во Христе — утверждаемся. Без Него, без Его явления на земле, учения, чудотворений, страданий, смерти и Воскресения — что такое человек здесь и что такое жизнь его на земле? Начало без продолжения, конец прежде совершения, призрак, сонный образ, мечта, ничто! Рожденные от тленного семени - что такое люди одни, сами по себе? Земля и пепел коротка и прискорбна наша жизнь… Она — прохождение тени (Прем. 2; 1,5). Ибо всякая плоть — как трава, и всякая слава человеческая — как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал (1Петр.1:24)! Суета сует (Еккл.1:1), плоть и кровь (1Кор.15:50), рабство тлению (Рим.8:21), нечистота и беззаконие (Рим.6:19)! Без Христа, без спасительного служения Сына Божия роду нашему нам не на чем было бы стать твердо ни мыслью, ни сердцем, ни волей. У нас не было бы тогда ни отрады в прошедшем, ни успокоения в настоящем, ни надежды в будущем. Мы не знали бы ни что жизнь, ни что Мир, ни что Бог; не могли бы ни решиться на что, ни чему ввериться, ни за что взяться, ни от чего отказаться. Одним словом: человек был бы наиболее жалкое существо земли, а мы верующие — несчастнее всех человеков (1Кор.15:19).
Не преувеличиваем ли мы? Не много ли сказали, придав такое безмерное значение событию, без которого обходилось человечество столько веков и без которого обходятся еще сотни миллионов людей, живущих при иных понятиях о Боге и человеке, отрицающих наше учение о грехопадении, искуплении, спасении человеческого рода. С другой стороны, точно ли христианство доставляет духу человеческому такую твердость, что ему более не остается ничего пожелать, успокаиваясь вполне и совершенно на догматах, на правилах, на постановлениях и на обетованиях Евангелия? Предмет этот, христоименитые братия, и был, и есть, и, может быть, до конца веков пребудет настолько пререкаемым, насколько ум наш может заноситься и восставать на разум Божий, а сердце — упорствовать в своих привязанностях к тому, что раз принято им по страсти ли, по привычке ли, по выгоде или по ложно истолкованному голосу совести. Требуется собеседование нескольких дней, чтобы ответить на немногословные вопросы сомнения, выставленные нами сейчас. Встреча с ними да не смущает, впрочем, нас.
Первое появление Господа Иисуса Христа во храме вызвало следующие пророческие слова о Нем: Се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий (Лк.2:34). При последнем посещении храма Он сам говорил: Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла. Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит (Лк.20:17- 18).
О, сколько уже пало, но сколько и восстало людей, преткнувшись о камень этот! Еще раз: да не смущаемся этим! Что явилось в нашем изменчивом образе и что огласилось в нашем извивчивом слове, того неизбежная доля быть пререкаемым. И чем дивнее в очах наших, таинственнее и непостижимее являющееся, тем сильнее нападает на него разум. 18 веков он упражнялся в этой тщетной и непосильной работе и всегда сокрушался о камень, положенный в Сионе, камень преткновения и соблазна. Теперь ли ему ожидать успеха от своей борьбы с Чудным (Быт.32:29)? О имени Господа Иисуса Христа надеемся, что и в жестокой брани века нашего с Евангелием дело кончится тем же сокрушением нападающего. Ибо тяжело нам помыслить, что, наконец, сам камень падет на человеческий разум. Тогда он неизбежно раздавит лучшее, чем отличается и украшается род наш.
Допустим однако на минуту, что то, на чем мы утверждаемся усилиями всех наук о земле и небе, поколебалось, распалось и исчезло под ногами нашими. Что дадут нам вместо него разрушители вековечного здания? На чем утвердят нашу мысль и нашу волю и какой надеждой успокоят вечно тревожное перед образом смерти сердце наше? Наука — истина, отвечают нам, и ей нет дела до того или другого состояния или расположения человека, до его веры, до его надежды, до его души, наконец. В таком случае есть ли человеку дело до науки? — можно бы спросить. Напротив, тем-то и дорога, тем-то и желанна, тем-то и тверда в свою очередь святая вера наша, что она дает нам именно то, чего мы ищем, как основы и опоры себе среди вечно колеблющего нас своими неразрешимыми загадками мира. О, как нужна нам эта опора, не от человека приемлющая свидетельство (Ин.5:34), но от вышних (Ин.8:23) посланная, богооткровенная! Там, где всё разверзает перед смущенным нашим духом ужасающую пропасть тления, разрушения, исчезновения, где отовсюду грозят ему пустотой, случайностью (или — вместо нее — слепой необходимостью, бесцельностью и безличностью), где оставляют его одного среди неисходного мрака, в страхе и в смертном унынии, — в каком лучезарном сиянии присно-радующего света, с каким сладчайшим утешением не только неразрушимой, но и вечно блаженной жизни является ему образ Христа, поправшего смертию смерть, пленившего ад, воскресшаго и с Собою вся воскресившаго! Что подобное может отыскать и дать человеку мир со всеми открытиями и изобретениями смертной науки? В Нем — и ни в ком другом — утверждаемся мы, бедные и жалкие земнородные, от персти созданные и в персть обращаемые Бога повелением! Но легко понять, что не в этом одном утверждает нас Своим Воскресением Христос Бог. Это только самое великое, чем напоевает нас питие новое, не от камене неплодна чудодеемое. Но его хватит и на все мелкие обстоятельства жизни. Оно пригодно ко всему. На всякий зов души, несомненно, отзовется христианину богоносный и живоносный гроб Господень, утверждая в нем всё, что ослаблено болезнью, грехом, заблуждением, невниманием, неведением. Да одождится его источник нетления и на наш гроб в день общего Воскресения! И да утвердится тогда воскресающее сердце наше в Господе вовеки! Аминь.
