Проповедь в Неделю вторую по Пасхе (на вечерне)
Не будь неверующим, но верующим
(Ин.20:27)
Итак, в обществе самих учеников Христовых, самовидцев, и собеседников, и соучастников воплотившегося Бога Слова было уже место неверию! Горькая и безотрадная мысль! Чего же ждать от учеников Его, отдаленнейших и по времени, и по месту? Как слабому семени святой веры взойти и возрасти в древо, долженствующее осенить собой всю землю? Как устоять и удержаться тому, что по-видимому готово было пасть и разрушиться при самом построении? Не от Самого ли Господа слышится тяжкое для христианского слуха слово: Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк.18:8.)
Когда пройдешь мысленно историю Христовой веры, то сколько раз печально задумаешься над судьбой ее! Когда посмотришь на современный христианский мир, то не только задумаешься, но и упадешь духом от горестного зрелища. Вера Божия, святая, спасительная, чудодейственная — где ты? Где вера наша? — можем и мы вслед Господу (Лк.8:25) спросить самих себя. Но из уст верующего, в обществе верующих, притом на месте тайносовершительных действий веры — уместно ли слышать жалобу на отсутствие веры? Ах, братия! Если только надлежащим образом понять, что такое вера, то легко не поверить и собственному заверению о вере. Что же такое вера?. Вера есть уповаемых извещение, вещей обличение невидимых (вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом; Евр.11:1). Так определяет нам ее святой апостол Павел. С первого раза видно, что ту веру, которая у всякого на языке, надобно нам значительно пополнить. На что мы уповаем и чего не видим! Многого и премногого не видим и еще большего уповаем. То, что мы видим, говорят, есть только малейшая часть в сравнении с невидимым, а то, что имеем, как нас учат, есть совершенное ничтожество в сравнении с уповаемым. Вера, таким образом, заключает в себе предметы величайшие, несчетные и недомыслимые. Это одно ставит ее превыше всего, что входит в круг нашего мышления. Но с верой, кроме того, соединяется столько обетовании жизни настоящей и будущей (1Тим.4:8), что она становится не высочайшим только, но и ближайшим к нам предметом.
Что же она такое? Кратко можно сказать, что она есть согласие на то, чему учит Церковь. Но и Церковь учит тому, во что научалась верить; следовательно, начало веры надобно искать далее самой Церкви. Она передает нам только учение Христово. Но и Господь Иисус Христос говорил, что учение Его — не Его, но Пославшего Его (Ин.7:16), что Он возвещал только то, что слышал от Отца (8, 26).
Вера, братия, о которой столько слышится и говорится, есть нечто весьма важное, нужное и трудное в ряду всего, чем должен быть занят ум человеческий. Не обинуясь скажем: вера наша есть мысль Божия. Вера начинается в человеке вместе с началом его лично-сознательной жизни. Вера во что? — спросите вы. Вера во всё — в свое бытие, в бытие мира, в связь одного бытия с другим, в определенный образ мира, в его порядок, целесообразность, причинность. Всё это одна и та же вера, она же и разумная жизнь.
Человек, говорим мы, есть существо разумное, потому что он есть образ Бога — перводетельного и началоисточного Ума. Быть же разумным значило для него быть созданным с тем, чтобы разуметь всё, его окружающее, и, побуждаясь разумением, решиться так или иначе действовать, то есть жить. Но то, что первообраз его — Бог — ведает во всей пространственной и временной совокупности, всесвободно и всесовершенно, человек не иначе познаёт, как только по частям, одно за другим, неполно, как бы невольно, неточно, неясно, одним словом: недостаточно. С первых минут своего бытия он должен видеть себя посреди бесконечного множества предметов, которые ему предстоит узнать.
Но как узнать? У души его есть к тому несколько внешних путей. Она, например, видит, слышит и т. п., вследствие чего и находит вещи с определенными свойствами, в определенных отношениях одна к другой и к ней самой. Затем полагает, что признанное ею точно таково, как ей кажется, и наконец на основании этого положения составляет обо всем свои понятия, с помощью которых и уразумевает мир. Какой нескорый, непрямой, небезопасный путь ведения! Хорошо ли душа видит, слышит и т. п.? Те ли свойства находит, какие существенно принадлежат вещам? А всего важнее: точно ли можно ей положиться на истину своих заключений? Кто ей поручится, что внутренний закон ее мыслей находится в полном соответствии с законами бытия вещей? Несмотря на всё это, человек, лишь только увидит вещь, тотчас составляет заключение о ней. Откуда же оно? От веры. Человек верит, что его заключения согласны с самим делом. Кто уверяет его в этом? Вера — от слышания. Он слышит в себе голос истины, заставляющий его думать так, а не иначе. Этот голос доносит до него дух его — первоначальная черта сходства нашего с Богом, обращенная всегда к Богу, частью однажды и навсегда изглаголавшему Себя в нем, частью доныне глаголющему в святилище существа нашего — в совести. Слышание от слова Божия (Рим.10:17). Итак, Бог глаголет в совести. Совесть изводит слух, слух внушает веру, вера дает ведение, ведение решает дело.
Вера, таким образом, предваряет в человеке всякое познание ума, всякое определение воли. Она есть первое и существенное последствие его тварного и — еще более — его духовно-телесного бытия. Она есть посредница для него между Богом и миром. Где она, там несомненное свидетельство о Боге едином, неизменном, всегда Себе верном, положившем на всяком бытии Свой единый вечный закон и через него открывающем Себя всему разумному миру. Она предназначена к тому, чтобы при всех переменах познания и действования хранить в глубине духа человеческого одно и то же вечное признание Бога. Ибо прежде всего и паче всего она есть свидетельство о Боге, осуществившем Свою творческую мысль во всем, к чему суждено человеку обращаться со своей разумной и неразумной жизнью. Все соделавший Господь ради Себя (Притч.16:4) не мог дать другого значения всей чудной целесообразности мира, кроме проявления повсюду Себя Самого. Оттого, стремясь к Миру, человек волей-неволей стремится к Богу и, веруя во что бы то ни было в Мире, исповедует тем свою веру в премирное бытие, дающее смысл явлениям мира.
Первый взгляд на беспредельное разнообразие всего существующего и на неудержимое влечение ко всему нашего духа убеждает всякого, что человек создан не с тем, чтобы прилепиться исключительно к чему-нибудь одному или иметь что-нибудь одно в виду, вне связи его со всем прочим; нет, напротив — с тем, чтобы от всего идти к одному, в бесконечном разнообразии искать неизменного прообраза всего и, думая о том, что приходит и проходит, додумываться постоянно до того, что остается непреходящим вовеки. Это-то единое, первообразное и вечное и составляет существенный предмет всякой веры человеческой. Как бы ни ограниченно, ни односторонне раскрывал человек свои познавательные силы, всегда он действует по указанию и руководству одной и той же прирожденной ему веры. Вера, таким образом, есть самобытная школа боговедения для человека, из которой7он не может выйти до тех пор, пока владеет разумом.
В древние времена к вере обыкновенно примыкало и всякое любомудрие человеческое, так что хранитель и учитель веры был тогда в то же время и наиболее ученый человек, и песнописец, и оратор, и даже врач. Под покровом веры развивалась тогда вся частная и общественная жизнь людей, первое слово которой было слово веры. И сколько человек ни разномыслил, ни заблуждался, ни развращался на земле, посланница Божия — вера — всегда неуклонно ходила за ним пестуном. Что бы ни говорили человеку его боязливые и погрешительные помыслы, к какому животному бесчувствию и безмыслию ни влекли бы его страсти и похоти, она, и в самом невольном обезображении своем свято чтимая и превозносимая, неумолкаемо говорила ему о Боге, заставляла его тяготиться удовольствиями, отрешаться от суеты, торжествовать над страстями; обращала его к его совести, говорила ему о невидимом, бессмертном, духовном; учила богомыслию, богопочитанию.
Сколь мало удовлетворял этому внутреннему влечению человека внешний, суетливый, чувственный характер жизни, это известно. Вместо действительности он давал душе мечту, вместо истины — ложь, вместо богопочитания — бессмысленный обряд, вместо Бога — дерево и камень. Сколь много терзалась от этого душа, призываемая, конечно, верой к лучшему и совершеннейшему богопоклонению, это также известно. Она то отвергала одно за другим ложные верования и мечтательные предположения, то пыталась совместить их каким-нибудь образом в одно вероучение, то думала выбрать из них наилучшее, очистить их, объяснить сколько-нибудь богоприлично. Но ничто не помогало.
Наконец, вера внутренняя (идея Божества) уже слишком разошлась с верой внешней (религией). Первая всегда учила человека идти от себя и от мира на пути боговедения, последняя страстно устремлялась на всякий земной образ, отыскивая в нем утраченные черты Божества; представляла Бога в ложном виде, обезображивала, уничижала., славу нетленного Бога изменила в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмьшающимся (Рим.1:23). Когда учение Господа нашего Иисуса Христа огласило мир, вера узнала это учение как собственное достояние и всюду, где его ни встречала, спешила присоединиться к нему, покорить ему разум как спасительной, Божественной истине.
К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни (Ин.6:68). Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? (Лк.24:32.) Эти и другие, подобные им свидетельства полного согласия внутренней веры людей с евангельским учением говорили, что отныне оно одно должно быть общим верованием человечества. И действительно, вскоре истины христианства привлекли к себе веру человечества как совершеннейший ее первообраз. Всякий, на кого падал положенный в Сионе для непостыдной веры Камень (Рим.9:33), сокрушался Им, и всякий, кто падал на этот Камень, сокрушался об Него (Лк.20:18). Странная (Деян.17:20) и юродствующая (1Кор.1:21), по выражению апостола, проповедь побеждала мир (1Ин.5:4). В настоящее время под именем веры главным образом разумеется уже вера в учение Христово, от которой резко отделяется всякая другая вера, понимаемая как неверие или и прямо 6ез6ожие.
Братия! Судя по тому, что сказано нами о вере, как легко, по-видимому, верить! К вере влечет человека его природа. Вера есть самое желанное явление в человечестве. Вера имеет на своей сторон всевозможные свидетельства своей истинности. Вера столько дает и еще более обещает дать человеку. Что же значит, что вера святая не везде есть, где есть сердце человеческое, где есть дух богоподобный?
Во-первых, значит то же, что значило столько раз встречающееся в Евангелии неверие учеников Господа. Не во всей ли полноте и ясности говорила им за себя святая вера и словом, и делом их Учителя? Не достаточно ли было, по-видимому, и одного из бесчисленных чудес Его, чтобы довериться Ему совершенно? Но только в редкие минуты восторженного порыва ума и сердца они высказывали свою веру в Него. А прямо и единогласно исповедали это уже только в последний вечер своего блаженного общения с Ним.
Теперь видим, что Ты знаешь все и не имеешь нужды, чтобы кто спрашивал Тебя. Посему веруем, что Ты от Бога исшел (Ин.16:30). Но и тогда они еще обманывали себя. Учитель сказал им: Теперь веруете? Вот, наступает час, и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного (Ин.16:31).
Так и случилось. Сколько раз прежде Своей смерти Он говорил им, что Его убьют и что Он воскреснет в третий день. И что же? Не только никто не ждал этого, но никто и верить не хотел тому, что Он действительно воскрес в третий день. Что же это за ослепление было очей чувственных и умственных? Это была крайняя немощь природы человеческой, до того оземленившейся, осуетившейся, уничижившейся, что ей уже как бы невозможно стало возвышаться до крепкой, полной и живодейственной веры в самое решительное и непререкаемое откровение Бога.
Той же немощью одержимы и все мы. Не пойдем далеко за примером. Представим себя на месте апостолов, собранных вкупе на горе Галилейской, или представим, что Галилея эта здесь, в этом собрании верующих. Господь предстает перед нами и показывает нам руки и ноги и ребра Свои… Мы не затруднимся сказать, что подобное явление перед нами Иисуса Христа вызвало бы в нас и глубочайшее благоговение, и теплейшее умиление, всесвятое, благое и совершенное. Но надолго ли? Едва бы окончилось предивное видение, у нас немедленно открылось бы место переговорам и совопрошениям о нем, прениям, мнениям и сомнениям. Чуть бы мы вышли из храма, охвативший нас поток обыденной жизни вдруг ослабил бы в нас потрясающее впечатление только что совершившегося знамения. Почти можно быть уверенным, что к концу того же самого дня мы бы уже думали о нем так же, как о многом другом, а к концу следующего дня – как думаем обо всем другом! Месяц, а тем паче год, достаточны, чтобы если не совсем изгладить, то вполне ослабить память события. Время, обычный ход природы, привычная суета жизни, страсти духа и пристрастия плоти подавляют и погашают в человеке всё, что не от мира сего. Неудивительно потому что святая вера от беспрестанных волнений и приражений мира колеблется в человеке во все дни его земной жизни и что ее нужно беречь и поддерживать, взращать, а иногда и вновь насаждать. Господи! Умножь в нас веру (Лк. 17, 5), — говорили в вечное поучение верующих апостолы.
Во-вторых, значит то же, что значило преследовавшее Господа Иисуса Христа в течение всего служения Его роду человеческому подозрение к Его лицу, слову и делу книжников и фарисеев, переходившее нередко в открытую вражду, в ожесточение, в гонение против Него. Он сам говорил: Не вливают также вина молодого в мехи ветхие (Мф.9:17), а большая часть Его слушателей были именно мехи ветхие, изветшавшие от древней лжи, привыкшие к ней, всосавшие в себя ее богопротивный дух, для которых тяжело и невыносимо было новое учение. Оттого они употребляли все усилия, чтобы перетолковать, исказить и уничижить дело Христово; называли Его льстецом (Ин.7:12), грешником (Ин.9:24), бесноватым (Ин.8:52), сообщником диавола (Мф.12:24), богохульником (Ин.10:33) и т. п.; гнали и теснили Его до тех пор, пока не предали последнему поруганию и не стерли, по их мнению, враждебного учения с лица земли. То же было и с первыми проповедниками христианства. Их называли суесловами (Деян.17:18), пьяными (Деян.2:13), сумасшедшими (Деян.26:24), хульника-ми (Деян.6:13), представителями ереси (Деян.24:5), всесветными возмутителими (Деян.17:6), осквернителями святыни (Деян.21:28), язвой общества (Деян.24:5) и т. п.; гнали, мучили и убивали, большей частью думая что они тем служат Богу (Ин.16:2)!
Обстоятельства времени нашего, конечно, иные. Но не встречает ли и ныне проповедника святой веры некое тайное озлобление, тайное противодействие успеху, тайное злорадование неуспеху, многое тайное… И тайное ли только? Не видит ли и ныне заботливый взор христолюбца кругом себя, в среде христианской вместо новой твари (Гал.6:15) всё те же пропитанные запахом иудейства и язычества мехи ветхие, хотя, может быть, и другого вида, и иного качества?
В‑третьих, значит то же, что значит холодная и бесплодная вера бесов, которые не могут не верить, веруют до того, что трепещут (Иак.2:19), но принимают веру не как свободное убеждение, а как насильственную, тягостную и ненавистную необходимость. Случается, конечно, и не в бесах находить эту христоненавистную веру, при которой верующий рад бы совсем отказаться от веры, если бы только мог заменить ее чем-нибудь другим или если бы мог сделать это без укора своему имени и без ущерба своему благополучию. Нет ничего дивного, что так мало проявляет себя вера Христова в таком верующем, так слабо держится в нем, так скудно плодоносит, так робко выступает против нападок неверия, так безуспешно борется с грехом!
Братия, хоть малый упрек в такой бездушной вере не падает ли и на нас? Верим ли мы тому, чему верим, с такой же теплотой, живостью, несомненностью и решительностью, как верим всему окружающему нас ходу и порядку вещей? Не забудем, что в душе нашей — возможно, не замечаемое, не ощутимое лицемерие. Убежден бываешь, что веришь, а в то же время и мысли не имеешь о вере. До трепета боишься Бога и в то же время забываешь о Нем совершенно. Не хромаем ли и мы на оба колена (3Цар.18:21) наши в этом случае, по выражению пророческому?
Может быть, суета и многопопечительность житейская доселе не давали нам времени и повода всмотреться в свою веру. Может быть, привычка искать и находить в себе только одно хорошее скрывала от нас до сих пор состояние веры нашей. Займемся ей теперь. Теперь время благоприятное (2Кор.6:3). Воскресение Христово есть венец, сила, слава и держава нашей веры. Им прежде всего апостолы стали насаждать и утверждать в людях святую веру. Оно так связано с верой, что, по слову апостола, если Христос не воскрес… тщетна и вера наша (1 Кор. 15; 14). Если же Христос восстал, то вера наша не встречает ничего, что каким бы то ни было образом останавливало бы ее успех. И вся вина ее оскудения вполне, неотразимо и неизвинимо падет на нас.. Допытываясь существа веры, мы не усомнились назвать ее Божией мыслью. Такое выражение употребили мы только применительно к человеку — образу и подобию Бога. Но что в нас является ограниченным, сложным и колеблющимся помышлением, то в Боге надобно представлять бесконечной полнотой определения, или судьбой. При всем том, сходство между тем и другим есть, и мы, исходя из него, нудимся сделать следующее соображение: за мыслью у человека следует дело. Мы это видим в себе всякую минуту; не знаем, однако же, каким образом из одного вытекает другое, кто, как и чем посредствует между мыслящей душой и действующим телом. Видно только, что у мысли есть некая таинственная сила, совершающая вдруг то или другое по ее мановению. У Божией ли мысли нет этой силы? Есть она — живая, властная, присносущная и всемогущая, тайносовершительная сила веры, известная всем и каждому из святого Евангелия. Все возможно верующему (Мк.9:23), — провозгласил вслух всего мира наш Божественный Учитель.
Вера, таким образом, во-вторых, есть «уверенность в том, что человек может делать всё». Господи! Кто поверил слышанному от нас (Ис.53:1)? Так вопиял некогда пророк, возвещая великое таинство искупления рода человеческого. Не возопиим ли и мы к Провозвестнику великого таинства веры: кто и когда имел дерзновение согласиться с тем, что для верующего нет ничего невозможного? Кто сам на себе испытал действие такой всемогущей веры? Однако же, братия, слово Господне не подлежит пререканию, и надобно признать несомненным, что действительно и возможна, и есть на самом деле эта чудная, непостижимая и как бы противоестественная вера. Откуда она? Повторим и здесь опять то же апостольское слово: вера от слышания, а слышание от слова Божия (Рим.10:17). Источник, основание и утверждение всякой веры есть глагол Божий, кроме которого разум человеческий не склоняется ни перед чем. Послушаем этот предвечный глагол.
Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, — сказано было о нас, когда мы были еще только в мысли Зиждителя, — и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею (Быт.1:26). Не мог внимать, конечно, этому глаголу тот, кто имел обладать землей, как еще не существовавший, но дыхание Божественное, положенное в основу его жизни, могло впоследствии с большей или меньшей ясностью раскрыть ему тайну господственного влияния его на природу. Этого недостаточно. Господь в слух уха первых людей повторил Свое благословение и Свое определение владычествовать над всею землею (Быт.1:28). Внимая этому двоякому внушению, человек не мог забыть, что он обладатель природы земной, находил себя действительно таким и верил в свою великую власть над миром.
То блаженное время давно и очень рано для человечества окончилось. Первый повелитель стал первым рабом в своем расстроенном царстве; и чем более он погашал в себе вседетельный Дух, тем менее оставалось в нем царственного величия. Мир отовсюду восставал на него, теснил его, томил, уничижал. Вместе с тем погасала и вера обладателя в свое владычество. Он не только перестал думать о своем высоком значении для земли, но сам добровольно возвысил над собой землю от великого до малого из ее явлений и произведений. Величайший муж Ветхого Завета, обновитель рода человеческого Ной, принимая от Бога новое благословение на новое обладание землей, имел уже нужду в посторонней поддержке своего пререкаемого достоинства. Да страшатся и да трепещут вас. все звери земные, — говорил ему Бог, — в ваши руки отданы они (Быт.9:2). Другой великий муж, явивший в себе беспримерную силу духа и заслуживший имя отца всех верующих (Рим.4:11), прямо и торжественно исповедал перед Богом, что он прах и пепел (Быт.18:27). Ибо дары и призвание Божие непреложны (Рим.11:29).
Несмотря на всю глубину своего падения, человек остался в завете с Богом и Его силой восполнял немощь духа своего. При первом возвышении бывшего державца земли над грехом и суетой, при первом взыскании им утраченной власти Господь, как Отец чадолюбивый, спешил возвратить ему его первобытное достоинство; и сколько длился, завет Божий с человеком, столько являлись по временам в истории человеческой плоды чудодейственной веры. Вспомним Иисуса Навина, Самсона, Илию, Елисея, Исайю, Азарию.
Но то, что долженствовало быть постоянным уделом человека, сделалось теперь даром чрезвычайным, редким, сверхъестественным. На исходе Ветхого Завета человечество совершенно отреклось от своего царственного владычества над силами естества, свободно и охотно порабощало себя всему, признавало ход и порядок вещей как неизменную необходимость земного бытия и мало-помалу дошло до убеждения, что чудотворение есть дело или Божеское, или бесовское, но ни в коем случае не человеческое. В это-то время Пророк великий восстал между людьми (Лк.7:16), Которому повиновались суша и воды, люди и животные, ангелы и демоны. Во всеуслышание Он возвестил тайну Своих чудотворений. Мир узнал предивную новость: что все возможно верующему. Вера твоя спасла тебя (Мк.5:34), по вере вашей будет вам (Мф.9:29), — говорил Чудотворец. — Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, — будет ему, что ни скажет (Мк.11:23). Неслыханное учение! Неудобоприятное обетование!
Много сокровенных сил вызывал Господь из немощного естества человеческого, но нигде слабая воля человеческая не выказывала себя столь мало способной к выполнению Божественных требований, как в решимости верить в свое необыкновенное могущество. Ближайшие слушатели внушений и обетовании Христовых — апостолы — много раз не находили в себе мужественной смелости верить своей силе. Малейшее же сомнение и колебание упраздняло всю веру, по крайней мере, прекращало ее действенность. Припомним Петрово хождение по водам… Что же касается до других слушателей, то они с трудом могли и понимать, что такое вера, о которой говорил Иисус Христос. Один из них оставил нам разительный пример своей неустойчивости на высоте веры. Верую, Господи, — возопил он, — помоги моему неверию (Мк.9:24). Как и всё восстанавливаемое в человеке из поврежденного в первоначальное состояние, вера требовала себе особенной непосредственной поддержки свыше и только при этом пособии становилась верой чудодейственной.
Имейте веру Божию, — говорил Господь, то есть веру в Бога, в Его слово, силу, помощь, — веру, благодаря которой человек делается всемогущим от общения с Божеством, как сказано: все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе (Флп.4:13). Как же стяжать эту чудодейственную веру? Для совершения величайшего дела — победы над законами естества — требуется и величайшее напряжение всех духовных сил человека, требуется христианская жизнь во всей полноте, то есть христоподражательная, требуется непрестанный и неослабный подвиг боголюбия, мироотречения и самоотвержения — трех условий, из которых ни одно немыслимо при плоти, страсти, грехе, суете и постыдном равнодушии к вере. Иначе, братия, и быть не может., История великих подвижников благочестия сохранила нам пречудный и преславный пример того, как в подтверждение обетовании евангельских один верующий, а именно святой Марк Фраческий, одним простым повторением слов Христовых о силе веры заставил двинуться гору… Не сомневайтесь и не дивитесь. В минуту смерти чудотворца был слышен Божественный голос, назвавший его «совершенным христианином». От христианства совершенного следовало ожидать и плодов совершенных, то есть тех самых, которые обещал Христос верующим.
Братия-христиане, если не совершенные, то усовершающиеся, если и не усовершающиеся, то, несомненно, помышляющие о совершенстве, по крайней мере — ведущие совершенство, наконец — хотя бы слыхавшие о совершенстве! В виду стольких обетовании и таких действий веры, отличавших собой жизнь древних пустынножителей и не замечаемых в нашей современной жизни, излишне ли будет спросить нам: есть ли у нас вера и где она?
Вера, во-первых, там, где сердце (Рим.10:10), а сердце — где сокровище его (Мф.6:21); сокровище же это у нас, к величайшему сожалению, не в Боге, Господе Сил, а в корне и источнике бессилия — самолюбии. Но к кому — любовь, на того, естественно, и надежда, к тому и мольба, от того и помощь. Кто же поможет после этого вере нашей? Кто даст духу нашему могущество восстать из-под гнета плоти и земли, проявить в себе истинно и действенно богоподобие и посредством него властно распоряжаться всем окружающим нас бытием? Никто. Ибо никого самолюбец не признаёт своим пособником, руководителем, высшим и лучшим себя, от всех загородит себя своим неприступным самомнением. Он и Евангелию скажет: «Довольно с тебя; ты дало мне всё, что могло дать; дальнейшее предоставь мне». Что же предоставить ему? Свое обо всем мнение и заключение, свое правило жизни, свои наклонности, привычки, страсти… Всё свое. Это ли споспешники веры Божией? Напротив, это самые жестокие гонители ее. Не удивляйся потому, ревнитель божественного, премирного и сверхъестественного, своему бессилию!
Когда являлась чудодейственная вера, она всегда проистекала не из самомнения, а из самоуничижения, не из мудрования, но из крайнего простосердечия; не по преднамеренной пытливости к совершаемому, а как бы даже без мысли о нем. Чудотворец обыкновенно не признавал в себе никаких особенных сил, всего менее мог думать о них и счел бы безумием похвалиться ими. Ему известно, что для совершения великих дел веры требуется великое дерзновение к Богу и, следовательно, отречение от самомалейшего дерзания в свое имя. Нам также известно, братия, что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (1Петр.5:5).
Во-вторых, вера там, где — вера… Мы не играем словами, говоря это. Человек имеет сколь прекрасную, столь и опасную способность привыкать ко всему и, привыкнув, относиться уже к нему как бы бессознательно, машинально и может, таким образом, потерять то, что имел, но всё еще думать, что имеет; может вместо действительного иметь воображаемое; может, наконец, не иметь ничего и всё же думать, что нечто имеет. Дивиться ли, что он и при вере может оставаться без веры? Сила учения Христова о вере в том и состоит, что вера не есть холодное ведение чего-нибудь, еще менее одна мысль о чем-нибудь, а живое и деятельное чувство души, непосредственное, неотразимое и незаглушимое убеждение, восторг души, внимающей вопиющему в сердце нашем Духу сыноположения (Гал.4:6), своего рода видение и слышание! Возможна ли такая вера? Человекам это невозможно, Богу же все возможно (Мф.19:26). Будем на первый раз утешать себя этим. Возможность, значит, всё же есть. Правда, что возможность при условиях Божией помощи — Богу же все возможно.
Но кто же верующий не есть Божий человек (2Тим.3:17)? Кто одним своим христианством не введен уже в завет непрестающего общения с Богом? Кто может сказать, что и ему вместе со всеми верующими не дано все потребное для жизни и благочестия (2Петр.1:3)? Итак, остается возможность обратить в действительность. Великое дело, требующее крайних нравственных усилий, полнейшего раскрытия духовной природы, но — не невозможное. Этому научает нас всякий труд, венчаемый успехом. Сколько терпения, внимания, напряжения, мужества, самопожертвования требуется от труженика для совершения задуманного им, даже не важного дела! Поучимся у всякой науки, в которой достигает совершенства только тот, кто все силы ума употребляет в дело. Всюду требуется неослабное и беспрерывное напряжение действующей силы. Того же самого требует от человека и чудодейственная вера. Вера как только лишь запас, только орудие, предначертание, правило не произведет ничего! Чудотворцы были не слушателями забывчивыми, но исполнителями дела (Иак.1:25), учившие и вместе творившие (Мф.5:19), искавшие, а от того и находившие (Мф.7:7), жившие со Христом, а потому и творившие дела Христовы.
В‑третьих, вера — там, где благодать Божия, спасающая человека (Еф.2:8). Ибо вера есть дар Божий, плод Духа Святаго (Гал.5:22). Вот где в крайнем случае надобно искать решения того томительного недоумения, в которое впадает человек, после всех усилий самого высокого подвига не обретающий в себе обещанных Евангелием плодов веры. На дарование никто не имеет права. Кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею (Исх.33:19. Рим.9:15). Таково определение Творческое относительно всей твари. Но Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего? (Рим.8:32.)
Говорю вам: все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам (Мк.11:24), — сказал, утешая и ободряя человечество, Господь. Тем более и уместно просить, и позволительно надеяться получить от Христа необходимый нам дух веры (2Кор.4:13) живой и действенной.
Ученики Господни знали, что нужно о том просить, и просили Учителя. И сказали апостолы Господу: Умножь в нас веру (Лк.17:5). Да просим и мы, ученики учеников Христовых, общего Учителя и Господа о том же. Он знает крайнее бессилие и нашей мысли, и нашей воли. В этот же день решительного утверждения веры апостольской Он Своим Божественным взором обымал и всех нас и назвал нас даже блаженными за то, что мы не видим — и веруем. О, веруем, Господи, помоги нашему неверию! Аминь.
