Проповедь в Неделю 5‑ю Великого поста. О преподобной Марии Египетской
Пятое воскресенье Великого Поста посвящено памяти Марии Египетской. Имя это, в общем, нарицательно, и даже те, кто мало знаком с церковной жизнью, житиями святых, для кого само слово «агиография» будет таинственным сочетанием греческих звуков, об этой святой что-то слышали. Может быть, видели какие-то картины: измождённая, средних лет или старая женщина, покрытая седыми волосами, в пустыне; или наоборот, молодая красавица, соблазнительная и соблазняющая; или та же женщина у входа в Храм Гроба Господня и Воскресения в Иерусалиме, неведомой силой удерживаемая от того, чтобы прикоснуться ко святыне.
Это история – в изначальном житии предельно персональная, достоверная и очень живо написанная – о грехе и покаянии. О том, как много грех в жизни человека может значить, как человек склонен с грехом самого себя отождествлять, и как страсть становится конечной ценностью существования. История о покаянии, о том, как даже из такого, почти до полной утраты личности, до полного растворения в страсти, положения можно подняться. Героически, но можно: болью, кровью, холодом и жаром пустыни, голодом (какими-то отвратительными травами приходится питаться), страхом диких зверей, укрытием собственными выпадающими волосами в расщелине скалы.
Но встаёт вопрос, который задаёт себе почти каждый: что моя жизнь и весь этот героический рассказ? Конечно, редкий человек, который решится его прочитать (хорошо, если в византийском подлиннике, а не в приглаженном постсредневековом пересказе, который, к сожалению, есть и в наших Четьях-Минеях), не умилится сердцем и не почувствует правды за подвигом этой святой. Но всё же: что мне и тебе Мария Египетская? При чём здесь моя жизнь, в которой, как кажется, не было таких падений и грехов? Большинство из нас о себе подумает: «Ну вот так я всё же не грешил, чтобы на протяжении более полутора десятков лет предаваться разврату ради самого разврата и находить удовольствие в продаже и отдании собственного тела. Ну не грешил! Другим грешил, этим в такой степени не грешил, а может, и другими страстями так не грешил. Это не мой опыт. И уж подавно не мой опыт – вся эта история с пустыней. Нет такого Иордана, за который я бы уходил, нет тех десятилетий жизни, которые я мог бы провести так, как она провела».
И всё же Церковь не случайно ставит именно это повествование ближе к концу Великого Поста – собственно, в последнее воскресенье Четыредесятницы. Потом будут Лазарева суббота, Вход Господень в Иерусалим, Страстная Неделя – уже иное, уже не время нашего покаяния, а время приобщения последним дням земной жизни Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа. И вот Мария Египетская стоит перед нами как человек, на которого предлагается посмотреть именно потому, что сейчас нам Церковь напоминает: можно низко пасть, бесконечно низко. Из этого состояния можно – и Господь поможет – подняться до спасения, даже до святости. Но для этого нужно быть нетеплохладным.
Вот как раз о том, что так много присутствует в нашей жизни – половинчатости, отсутствии столь страшного греха не потому, что мы его боимся, а потому что трусим грешить, потому что смелости не хватает реализовать то, что в душе носится, – вот об этом желеобразном состоянии теплохладности, в котором человек не может утонуть до конца, но и подняться из него не может, говорит нам образом Марии Египетской Церковь. Сравните её с множеством современников, которые были там, с теми мужчинами, которые с ней грешили, с теми, которые плыли с ней на корабле в Иерусалим: это же были паломники, не купцы какие-нибудь! И вот мы не знаем, чтобы им было воспрещено войти в Храм Гроба Господня и Воскресения. Мы не читаем о том, что множество людей остановилось у врат – она была одна. Значит, было в её душе что-то такое – даже в состоянии предельного падения – что Господь видел, что давало возможность Богу её так остановить. И из всего следует, что при всём её первоначальном падении этим главным свойством души была горячность, горение, прохождение пути до конца. Она тяжко грешила, но этот тяжкий грех был не потому, что она была грешнее других людей, грешнее, чем мы – она была честнее и смелее других людей. И поэтому пусть не думают те, которые видимым образом подобному не подпали, что они всему этому чужды. Не чужды, но только ещё и трусливы: в сердце своём желаем, но ещё и трусим.
И потому говорится нам образом Марии Египетской: бегите прежде всего этого состояния ни белого, ни чёрного, а серого, ни горячего, ни холодного, а тёплого, теплохладного. Этой половинчатости, этих компромиссов, недоговорённостей, недохождения пусти до конца. Сейчас – время перед страданиями Спасителя, перед конечной правдой, когда и конечную правду, и конечную меру человеческой жизни тоже нужно вспомнить и сколько-то постараться применить к себе. Хотя бы в каком-то сопоставлении, пусть в сотой части от того, как это смогла сделать святая Мария Египетская.
