Проповедь под Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской, 2002 г.

Единый день для памяти всех мучеников установлен как ближайшее воскресенье ко дню убиения митрополита Владимира, которого убили в 1918 году. Но не первого, потому что до него уже было достаточно большое количество погибших священников, но он был один из самых известных и один из самых святых людей того времени, святых бесспорно. Об этом все знали.

Нам трудно себе представить, как это было, но уже тогда в XIX веке много людей перестали себя отождествлять с Церковью, как и теперь. Иногда встречаешься с людьми светскими, они говорят: “Ну вот ваша Церковь”. Спрашиваешь: “Ты крещёный?” – “Да”, – “Ну так это ваша Церковь, не моя. Какие претензии? Это твоя Церковь, членом которой ты являешься. Почему ты говоришь ваша?” Такое отчуждение от жизни церковной произошло, естественно, и от иерархии в том числе. Сейчас ещё возникло интересное явление, которое тоже всегда было, но сейчас довольно массово, сейчас уже даже внутри Церкви тоже есть отчуждение от иерархии. Мало ли что Патриарх говорит, мало ли что cобор решил. Вот там дядя Федя или тётя Мотя, которая на пороге какого-то закрытого монастыря сидит, она всё знает, что надо, а что не надо. До такого состояния дошли люди. Я до недавнего времени думал, что это у нас от российской дикости, но смотришь, и в центре Европы то же самое, те же процессы проходят, в Америке. Оказывается, есть такие общие церковные болезни. Не специфически церковные, а болезни людей.

Нам бы хотелось, конечно, чтобы Церковь состояла из ангелов. Подъезжаешь к церкви, а у ворот церковных ангел листья метёт или снег расчищает. Не кидает прямо на тебя снег, а с поклоном тебя пропускает, тебе веничком ножки отряхивает. Берёт своё кашне и ботиночки тебе протирает, и ты входишь, а он за тобой дверь закрывает и опять кланяется. Вот так бы мы хотели. За ящиком приходишь, а тут тебе всё объяснят, расскажут, обнимут, денег не спросят, наоборот, ещё на дорогу дадут. К батюшке подходишь, а он тебя слушает и слушает, и час, и два, и три, и есть не хочет, и спать, и в туалет ему не нужно. И чтоб народу никого. Многие говорят: “Я люблю, когда в храме никого нет”. Чтобы было тихо, чтобы никого не было, а то вечно эти бабки. Бабок убрать, стариков и так нет. Молодёжь то не так одета, то не так причёсаны. И чтобы детей не было, они вечно бегают, шумят. Главное, чтобы я был, дворник был, за ящиком был и батюшка. Я ему говорю, сколько хочу, а он только поддакивает и говорит: “Во всём ты прав”. Вот так хотим, а если не так, то уже извините. К сожалению, такая наша немощь бесконечна.

Тем не менее митрополит Владимир первый пострадал из таких самых известных святых людей, открыл этот большой список. Эта смерть ужаснула всех людей по-настоящему церковных. Действительно, был убит такой умный, такой светлый человек, такой духовно прекрасный, даже гонимый. Недаром такого митрополита гоняли с кафедры на кафедру, с Петербургской на Московскую, с Московской на Киевскую. Потому что не очень он с начальством мог ладить. Он был человек справедливый, ему трудно было говорить не по совести. Он имел твёрдость духа, всё, конечно, в рамках дозволенного, в рамках приличия. “Ваше сиятельство”, без всяких грубых слов, но все же умные люди, понимают, что за чем стоит. Вот он пострадал, а вместе с ним тысячи и тысячи, десятки, сотни тысяч священников, сотни епископов, а мирян – миллионы. Нам это тоже невозможно себе представить, именно в силу нашей немощи. Мы вообще потерпеть не только за Христа, а даже часто ради своих детей не в состоянии.

Хотя некоторые вещи понятны любому, даже самому дикому человеку. Возьмём и уедем в дебри Амазонки и спросим там у голых людей, которые луками и стрелами ловят рыбу в этой Амазонке: “Скажите, при маленьких детях можно маме и папе выяснять отношения, да ещё в такой грубой форме, как вы это делаете?” Они скажут: “Конечно нет. Мы хоть и голые дикари, пороха никогда не нюхали и не знаем, что такое фотоаппарат, но эту вещь мы знаем”, – “Почему же вы этого не делаете?” – “Не можем, справедливость, гнев обуял, да и некогда, сорок раз на дню, каждый раз в кухню не уйдёшь. Перегородки тонкие, всё равно всё слышно, а потом, пусть дети знают всё равно”. Даже такую простую вещь – ради детей, чтобы их не убивать заживо, родители, которые любят детей, не в состоянии потерпеть тот гнев, который у них внутри. Человек не может внутри себя потерпеть ничего – ни гнев, ни жадность, ни блуд, ни сребролюбие, ни лень. Лень, неохота, лежу. Заставь себя встать, ведь не рассыплешься. Понятно, что не рассыплюсь, но всё равно, лучше я полежу. И так без конца.

Поэтому подвиг мучеников действительно восхищает. Люди не просто заставляли себя молиться, понуждали себя на пост, на бдение, понуждали себя вести такую жизнь, которая неизбежно приведёт к смерти. Причём убивали, как митрополита Владимира или митрополита Вениамина, не сразу. Это уже таких святых людей сразу, но тоже не всегда. Патриарх Тихон был очень святой человек, у него и лицо святого человека. Любой сектант будет говорить: “Ваша Церковь плохая, вы идолопоклонники”. Хорошо, мы такие плохие, а покажи нам хоть одно лицо там у себя, на которого можно сказать, что это святой человек. Можно патриарха Тихона фотографию показать, вот такой мужичок, на, погляди. У вас, мормонов, в Солт-Лейк-Сити есть кто-то такой? Среди всех ни одного не найдётся, хотя у них всех внешность приличная, все в белых рубашечках, всегда отутюжены брючки, всегда говорят вежливо, все кланяются, обязательно улыбаются, все зубки вставлены. Но таких ликов просто быть не может, потому что он отражает внутреннюю духовную, сокровенную, подлинную христианскую жизнь. Это неизобразимо, это остаётся и на фотографии. Это совершенно неистребимо, и они это все понимают и чувствуют на самом-то деле. При всём таком внешнем неприязненном отношении к Церкви, бывает такой патриарх Тихон, что они его даже убить не могли, боялись. Господь пока не попустил, так и не смогли убить. Как ко Христу в Гефсиманию пришли арестовывать. Щас, арестовали, все так и повалились. Пока Иуда не предал, Господь Сам не отдался им во власть, ничего не смогли сделать. Никакая сила против святости не может никак действовать, потому что благодать Божия ничем не преодолима. Эти люди в той или иной степени были исполнены этой благодатью. Какой могущественный советский режим, было всё так устроено, такая совершенно жёсткая система, как стена. Кто когда-нибудь боролся с советской властью, понимал, что либо окажешься на том свете, либо в психушке, другого нет. Как с этой машиной бороться? Только сумасшедшие и люди, доведённые до отчаяния, какие-то одиночки. А так чтобы расшатать это, это невозможно. Это преодолимо только благодатью Божией. Всё рухнуло само. Приятно, что это всё закончилось, это всё рухнуло, но к этом руку реально никто не приложил. Никто не может сказать: “Это я. В результате моих усилий это произошло”. Это произошло за молитвы этих людей, которые жили давно, их косточки давно истлели, дети и внуки позабыли, кто они. Имён десятки, сотни тысяч. Их имена хранятся только официально в списках расстрелянных. Таких тоже сотни тысяч. Более или менее порядок в НКВД начался в середине тридцатых годов, а до этого и вешали, и убивали, и травили, наезд автомобилем, что угодно. Какой-нибудь Горький, Короленко, Есенин – убили да повесили. Потом: “ А он сам повесился по пьянке”. Раз и всё сделали. Кто к этому причастен, никаких дел, никаких бумаг. Блюмкин говорил: “Кого хочу, того расстреляю, у меня целый список”. Вписывает фамилию, идёт и стреляет. У него карт-бланш, любого может застрелить. Сам потом туда же попал, в эту мясорубку. Взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26, 52). Сколько оказалось у нас на Руси людей, при всём духовном оскудении к концу XIX века, которые выстояли и прожили эту ужасную жизнь, полную беспросветного ужаса, всякой страшной несправедливости, безумных истязаний, голода и холода, смертей и разлуки. У нас часто бывают какие-то трудности с родственниками, в семейных отношениях, но тут хоть мы иногда делаем какую-то попытку договориться, сохраняем внешние приличия. Иногда сохраняем. А тут ведь люди сталкивались просто с самим дьяволом. Очевидцы рассказывали, что на Ялтинской конференции не то Рузвельт рюмку поднял, не то Линкольн, и сказал: “С нами Бог”. А Сталин сказал: “С нами дьявол”. Человек прекрасно понимал, кто с кем, на кого работает и против чего борется. Даже хроники тех лет показывают, что люди прекрасно понимали, что происходит. За исключением, конечно, когда человек в каком-то безумном угаре. По сравнению с той свирепой жизнью, где ад уже на улицу выплеснулся, где человек ложился спать и боялся рёва мотора во дворе, вдруг за ним, наша жизнь много лучше. Кто бы ты ни был, хоть министр, хоть член политбюро, хоть домохозяйка, хоть дворник, в любой момент тебя возьмут, от детей оторвут, куда-то увезут, зубы все выбьют, искалечат, в лагерь засадят. Хорошо ещё, если расстреляют. Это тоже ужасная несправедливость, это страшно, но по крайней мере мучения кончатся. А ведь люди по семнадцать-двадцать лет сидели. Не то, что сейчас — зарезал восемь человек, дали восемь лет, потом амнистия. Тогда человек не только мухи не обидит, человек вообще четырёх профессоров стоит. Когда припёрло, они собрали всех Туполевых, Микоянов, чтобы они им самолётики строили. Получше их кормили, потому что знали, что без них никуда. Никуда не денешься без людей, которые что-то умеют делать и что-то соображают. Убивать любой тигр может. Эти люди были прекрасны нравственно, они были просто бесконечно выше этого ужаса. Страна и народ сохранились вообще только благодаря им, потому что в этом аду можно выжить только в том случае, если перед тобой живой пример. Таких людей по лагерям, по всяким городам и весям было разбросано довольно много. Они были такими поплавками, которые не давали всей этой сети утонуть. Глядя на них, люди видели, что при такой собачьей жизни можно жить по-человечески. Каждый из нас бывал когда-то голоден и знает, что когда человек голоден, он бывает раздражителен. А теперь прикиньте, что человек десять лет голоден. В каком он должен находиться настроении? И всё-таки они себе этого не позволяли, они с этим вполне справлялись. Это говорит о том, какой у них был запас духовной прочности, которого у нас нет. Поэтому мы здесь, на земле, грешные, а они на небесах. Поэтому мы все опутаны грехом, а их мы прославляем. Всё-таки они наши старшие братья, они принадлежали той же Церкви. Они ходили в этот храм, который тоже храм-мученик, который тоже пострадал, его изуродовали. Кому посчастливилось здесь быть, когда здесь ещё не начиналось богослужение, те знают. Я только один храм видел в Тамбовской области, который ещё шибче был изуродован, чем этот. По этому храму вагонетка ходила, а тот вообще стоит на перекрёстке дорог, и из него сделали триумфальную арку. Сквозь него туда машина ходит и туда, а сам центр храма – это некий круг для автомобилей. Я не знаю, действует ли сейчас этот храм или он завалился. Все проёмы вырублены, остались только столбы. Стоит храм, и сквозь него машины ездят. Там ещё лозунг висел, на зелёном фоне белыми буквами, как сейчас помню: “Берегите природу. Это наше богатство”. Как будто пришли какие-то голые люди с Амазонки в какую-то страну, никогда кирпичей не видели, не знают, как ими пользоваться, и вот устроили такие вещи. Нет, это мы сами своё. Зачем? Почему? Как? Это не только у нас в России, в Париже то же самое делалось в Парижскую коммуну. Масштаб поменьше, а так всё одно и то же, принципиально ничем не отличается. Дьявол один и тот же, одинаковый во все эпохи, во всех своих проявлениях. У него стандартный набор, он ничего не может сочинить, кроме гордости, уныния, тщеславия, сребролюбия, блуда, гнева, отчаяния, чревоугодия. Всё одно и то же, хоть XXI век, хоть XI, всё одно и то же. Одни и те же болезни, которыми люди страдают. Чтобы нам удерживаться от греха, нам нужно в память приводить подвиг святых мучеников, которые жили от нас совсем недавно по времени. Нужно им молиться, чтобы они в наших небольших не подвигах, но таких движениях к настоящей, нормальной христианской жизни нам бывали помощниками. Спаси вас Господи!

https://www.dimitrysmirnov.ru/blog/propoved-110110/