Поминай Господа Иисуса. В день Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня; в церкви 1-й Тифлисской гимназии, 1898 г.
Святой апостол Павел незадолго до своей смерти из римской темницы, как последнее завещание, писал своему возлюбленному ученику и сотруднику Тимофею: Поминай Господа Иисуса (2Тим. 2:8). И св. Церковь, верная наставлению апостольскому, во все минувшие века неизменно заботилась о том, чтобы везде и во всем и как можно чаще напоминать верующим о лице и деле Спасителя нашего. Для того избрала она особые времена, учредила особые богослужения, составила множество молитв и песнопений, установила особые священные обряды, чтобы проповедь о Христе распятом была и в слове, и в деле, действуя и на ум, и на сердце, и на внешние чувства христианина. Прислушайтесь к православному богослужению, – и вас поразит обилие молитв, в которых воспоминаются крест и страдания нашего Спасителя; обратите внимание на наши священные обряды, – и вы везде увидите знамение креста; посмотрите сейчас в храме вокруг себя и пред собою, – и везде и на иконах, и на священных одеждах, и на священной утвари, почти на каждом предмете церковного употребления вы увидите изображение креста, как напоминание о Распятом на нем, как наглядное осуществление апостольской заповеди: поминай Господа Иисуса.
Такой смысл имеет и вынос св. креста из алтаря с престола на средину храма в нынешний праздник для всеобщего пред ним поклонения.
Вот он пред нами и сейчас, этот св. крест, и на нем изображен Иисус, наш Искупитель, истерзанный, окровавленный, замученный до смерти, после невыразимых страданий духа и тела.
И если долг служителя Воплощенного Бога-Слова призывает меня к слову в настоящие минуты, то не станем искать другого предмета для собеседования, не будем отрываться мыслью от нашего дорогого Учителя. По завещанию апостола, будем и мы поминать Господа Ииcуca, будем помышлять об Его страданиях: в этом такой глубокий источник нравственного научения, нравственного подъема и обновления, что человечество уже 19 веков черпает и до конца веков будет черпать из него силы и для веры, и для жизни. И это понятно: потому что «Крест», по словам церковных песней, «Крест – премудрости книга»; потому что в Кресте, так сказать, образно заключено все христианство... Ибо зачем Иисус восшел на крест?
Восшел Он на крест по несказанной любви Своей к нам, чтобы загладить пред Божественным правосудием наши бесчисленные грехи, чтобы вынести на Себе Одном те страдания, который по закону правды надлежало претерпеть каждому из нас и всем людям вместе. И опыт истории, и голос минувших поколений, и Слово Божие, в согласии с нашим собственным внутренним сознанием, свидетельствуют ясно, что грех тяготел над человеком, удалил его от Бога, отравил его жизнь, принес тысячи несчастий и нестроений, лишил мира и спокойствия и сделал неспособным исполнить и осуществить присущий ему нравственный закон собственными силами. Этот грех, печальное наследие падшего прародителя его потомкам, был умножен без конца бесчисленными произвольными грехами людей. За пять тысяч лет до Христа много усилий предпринималось людьми, чтобы избавиться от греха, чтобы улучшить жизнь, подняться нравственно, чтобы достигнуть на земле счастья, т.е. возвратить себе собственными силами потерянный рай, память о котором, как свидетельствуют история и народные сказания, никогда не умирала в человечестве. Но до конца исполнилось непреложное слово Писания: несть радоватися нечестивому – (Ср. Рим. 2:9.) Вопль безотрадного отчаяния раздается по всему миру пред пришествием Христа на землю: человечество изверилось в свои силы, отчаялось в средствах спасения и устами своих выдающихся мудрецов заявило: «Лучшее счастье – никогда не родиться, лучший исход из жизни – это самоубийство» (Плиний, Сенека).
Жизнь людей представляла тот виденный некогда пророком таинственный свиток, на котором вписано было только: рыдание, жалость и горе... (Иез. 2:10). Mир был объят процессом совершенного нравственного разложения, за которым стояла гибель конечная. Религиозный историк древнего Рима, почти современник Христа, озираясь с тоской на окружающую жизнь, не видит и луча надежды на лучшее будущее и с горечью, от которой сжимается всякое сердце, заявляет: «Боги хотят не счастья нашего, а гибели» (слова Тацита).
Так в отчаянии говорит человек, но не то соделал Бог. Милосердие Божие желало спасения людей, но правосудие требовало наказания за грех. Мы ведь и сами, по требованию присущего нам нравственного закона, этого гласа Божия и отображения святости Творца, нашего Первообраза, и от всего сердца жалеем преступника, подлежащего наказанию, и в то же время смущаемся, если видим преступление и порок торжествующими и безнаказанными. Но правда человеческая изменяет себе, а правда Божия непреложна; человек действует в таких случаях то в ущерб милости, то в ущерб справедливости, а премудрость Творца нашла средство примирить и соединить то и другое. По образному выражению Писания, здесь милость и истина Господа встретились, правда и мир облобызались (Пс. 84:11). Сын Божий, соделавшись сыном человеческим, принял на Себя тяжкую вину всего человеческого рода, и претерпев за них ужасные страсти, смерть и гроб, этою чрезвычайною, изумительною жертвою дал полное удовлетворение Божию правосудию, а милость Творца приняла, как искупление, эти муки Сына Божия и вменила их всему человечеству. Совершилось таинство Божественного всемогущества, которое в состоянии было сочетать бесконечно расстоящие между собою естества Божеское и человеческое в единство лица Богочеловека, но все венчало и над всем торжествовало таинство Божественной любви и бесконечной благости: так возлюбил Бог мир, что Сына Своего Единородного отдал, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную (Ин. 3:16).
И вот, – смотрите на этот крест! – вот пред нами Искупитель наш на кресте, на самой вершине Своего подвига. Правда, путь, приведший Его на Голгофу, начался с Вифлеемских яслей, с момента воплощения, и вся жизнь Его была – крест, была единым, всецелым подвигом искупления. Но что было в последнюю ночь, что выстрадано в последней день, то поистине приводит в изумление и ужас. Не было казни, карающей человеческий грех и порок, которой бы Он, Безгрешный и Святой, не понес на Себе. Грех производит прежде всего страдания внутренние. И Искупитель наш претерпел это страшное мучение совести, когда вдруг на чистую и безгрешную душу Его пали всем своим страшным бременем все грехи всех людей, точно Сам Он в них был виновен. Кто войдет в дух Богочеловека? Кто измерит и постигнет глубину и тяжесть Его душевных мук, необычайных, невыразимых, единственных мук Искупителя, когда, преклонив колена, в страшном одиночестве Гефсимании, в сумраке ночи, оставленный учениками, Он молился Богу и Отцу Своему?!
Не страх грядущей скоро смерти, не мучительность предстоящей казни: иное таинственное бремя подавляло душу Страдальца, – бремя грехов всего человеческого рода от начала до кончины мира, бремя грехов во всем их отталкивающем безобразии, во всем нравственном ужасе для Безгрешного, как страшная тягота, как все муки ада, терзают Его совесть. Вот почему, когда Он испивал эту чашу Гефсиманскую, была прискорбна душа Его до смерти (Мф. 26:38), и небесное спокойствие, что царило прежде во всем существе Иисуса, вдруг покинуло Его. Вот почему среди ужасов томления душевного искал Он, но не находил ободряющего общества близких людей – учеников... Один пред лицом разгневанного неба и грешной земли падает Он, подобно величайшему грешнику, падает на Лицо Свое (Мф. 26:39), как бы не смея взглянуть на небо, и скорбит, и плачет, и тоскует мятущимся духом, – и падают капли пота Его, как капли крови... (Лк. 22:44.)
От этих мук и ужасов Гефсимании, после предательского поцелуя приближенного ученика, переходит Он к заушениям и оплеваниям, к терновому венцу и бичеванию, к оскорблениям, которые градом сыплются на Невинного, к беззаконному и бесстыдному суду и, наконец, к этой медленной и позорной и несказанно мучительной смерти на кресте. И когда висит Он, прибитый гвоздями, истерзанный и окровавленный, среди насмешек и глумлений, весь – язва и страдание, весь – воплощение наказанного греха, Он должен был почувствовать силу закона, что грех удаляет от Бога. И Он, действительно, почувствовал это несказанное по мучительности отдаление Божества, – Он, Который, как Сын Человеческий, жил в Боге, в Его непрестанном и живом общении. Это было уже самое существо мук. Тогда-то на кресте, в час тягчайших мук, среди страшных, уже предсмертных борений со страданиями тела и духа, наш Искупитель и Первосвященник воззвал: Боже Мой, Боже Мой! Почто... почто Ты Меня оставил (Мф. 27:46.)
И Отец тот вопль услыхал. И почувствовал Страдание, что исполнена до конца Божия правда, а Божественною благостью принята Его умилостивительная жертва. И вот, когда мрак смерти застилал уже Ему налившиеся кровью очи, когда холод могилы охватывал Его истерзанное тело, – тогда со креста послышалось величайшее слово, когда-либо сказанное на земле, – слово, давшее новую жизнь миру и человечеству: «Совершилось!» Грехи наши очищены, вина снята... Все истины, необходимый для веры и жизни, преподаны в слове и делом осуществлены и представлены в жизни Богочеловека. Вот, Его Отец стал и нашим Отцом; среди людей устроено царство Бога, среди земли – царство неба, и как носительница царства Божия на веки вечные основана святая Церковь, в которой обещанный Дух Святой невидимо восполняет человеческую немощь верующего высшею помощью. Воистину все совершилось! И тогда Богочеловек с словами: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46), «преклони главу, предаде дух» (Ин. 19:30).
Братия и дети! У Креста Христова прими каждый не наш, а апостольский урок:
Поминай Господа Иисуса! Аминь.
Источник: Протоиерей Иоанн Восторгов. Полное собрание сочинений, Т. 1-5. - СПб: Царское дело, 1995. – Т. 1, с. 135-140.
