Памяти В.А. Грингмута. (Речь при погребении В. А. Грингмута 1 октября 1907 года.)
В истории народа Божия, в самые важные моменты его мирового служения, в исполнении им мессианского призвания своего, мы видим, что иногда Господь приобщал к избранному роду людей иного племени, истинных израильтян, в которых не было лукавства, – израильтян не по плоти, а по духу.
У гроба незабвенного Владимира Андреевича нам невольно приходит на мысль это библейское указание. Рисуется чудная картина из времён героической истории народа Божия. Был тяжкий голод в земле Израильской. К голоду присоединилась смута внутренней жизни и полное безначалие. «В те дни, – так объясняет это явление Библия, – в те дни не было царя у Израиля, и каждый делал то, что ему казалось справедливым»... В это время один израильтянин с женой Ноэминью и двумя сыновьями, спасаясь от голода и общественных нестроений, переселился в соседнюю Моавитскую землю. Скоро он умер. Сыновья женились, и скоро тоже умерли. Осталась свекровь с двумя невестками. Ноэминь решила одна возвратиться на родину, а молодых невесток уговаривала остаться дома, выйти замуж, жить среди своего народа. Одна из невесток послушалась, а другая, именем Руфь, так привязалась к свекрови, так полюбила её веру и её народ, что пошла за нею на полное тревог и неизвестности будущее, на нужду и неизбежное горе. «Куда мне идти? – говорила Руфь. – Куда ты пойдёшь, туда и я пойду; твой народ будет моим народом, твой Бог будет моим Богом, и где ты умрёшь, там и я умру и погребена буду». Руфь потом сделалась бабкой царя Давида, и святое евангелие указывает её в числе предков по плоти Господа Иисуса. Она, следовательно, приобщена была в основной, мессианской, задаче народа богоизбранного, к тому, что составляло существо его жизни.
Перед нами в этом гробе, окружённый таким великим множеством выразительных знаков любви и преданности; окружённый таким многолюдным собранием друзей, учеников и почитателей, окружённый невиданным для частного человека почётом, – пред нами пришёл в этом гробе на последнее пребывание в земном храме человек, история и жизнь которого до некоторой степени напоминают историю библейской Руфи. С нерусским именем – он был с русской душой и приобщился к самому сокровенному святому святых жизни русского народа. Он происходил из старой, собственно славянской, фамилии, но онемеченной в Пруссии, от отца, который переселился из своей немецкой родины для служения делу просвещения в нашу страну. Владимир Андреевич и родился, и вырос, и всю свою жизнь провёл уже в России.
И Россия стала для него, в полном смысле, родиной святой, дорогим и горячо любимым отечеством. От лет юности, как только впервые раскрылось в нём сознание, он сказал России словами Руфи: «Куда мне идти? Куда ты пойдёшь, туда и я пойду; твой народ будет моим народом; твой Бог будет моим Богом...» Всю жизнь он отдал потом на служение русскому народу. Наделённый от Бога не одним, а всеми пятью талантами, он в этом избранном тернистом пути жизни, в служении русскому народу, его вере, историческим заветам и устоям его государственности, работал на все таланты, ему данные, и ни одного из них не закопал в землю. Педагог, журналист, общественный деятель, организатор и руководитель патриотических союзов, – везде и на всех поприщах он отдавался своему долгу, своему делу всецело и безраздельно...
Твой Бог будет моим Богом...
С редким проникновением и чистой искренностью он приник и вошёл в дух нашего святого православия. Он веровал попросту, как крепкий верой простой, разумный, цельный натурой наш крестьянин. В нём сказалась исконно-природная славянская душа; в православии она обрела для себя родную стихию. Он постиг существо православия в его простой, не мудрствующей лукаво вере, в его глубоком смирении, в его всеобъемлющей церковности, – той церковности, которая есть и плод, и проявление, и условие, и источник истинного братолюбия и союза верующих в Господе и между собой, которая свидетельствуется и запечатлевается у православного в его мысли и жизни, в его внешнем поведении, в каждом его движении, – во всём внутреннем и внешнем укладе его жизни. В годину потемнения религиозной совести, в тяжкое время всяких нападок на истину Христову и на истину православия, когда против неё стали вздыматься шумящие волны то неохристианства и толстовства, этого нового арианства, то религиозного рационализма и равнодушия, то нелепого обновленчества, покоящегося на том же духе сектантства, самомнения и рационализма, то, наконец, открытого материалистического неверия, – Владимиру Андреевичу было гораздо труднее, чем кому-либо другому, выступить борцом за православие. Люди пустые, но криком себя выдвигающие, всё измеряющие внешней мерой, могли сказать ему и говорили: давно ли и искренно ли ты сам стал православным? Но покойный никогда не знал ложного стыда. Смело и решительно на знамени своём прежде всего он поставил православие. Чутко следил он за всеми интересами православия, с Церковью одной он жизнью дышал, как живой её член, как живой камень её здания. В последний раз сказалась его вера в его истинно-праведной кончине. Внезапно пришёл к нему страшный час смертный; он знал и ясно видел, что умирает. Впереди ещё могло быть много лет жизни и успехов.
Он видел уже, как его дело патриотическое вокруг него росло и крепло, как множилось число его учеников и – каких учеников! За него многие буквально готовы были идти на смерть, а когда он умер, когда вчера его здесь поминали, сколько пролилось здесь, в этом храме, горючих слёз, сколько раздалось рыданий!.. А эти слёзы, что льются сейчас, рыдания, что мы слышим в эти минуты... Что это, как не свидетельство горячей любви к нему?! И всё же покорно он склонился пред ангелом смерти, и умирал в общении с Церковью, весь в молитве, весь обвеянный и напутствованный святыми таинствами. В последний момент жизни, в предсмертном просветлении веры, он в прощальных словах обещал молиться за тех, кто с ним страдал и трудился.
И блажен ты, веровавший, яко будет совершение глаголанным тебе от Господа!
И блажен ты, раб благий и верный, со тщанием и страхом Божиим трудившийся. Ты внидешь в радость Господа своего!
Твой народ будет моим народом... Это высший подвиг любви и благодарности к ближнему. И этим подвигом самого высокого, благородного и самоотверженного патриотизма горел незабвенный Владимир Андреевич всю жизнь. Громко раздавался его голос в дни радостей и печалей русского народа. Смело он разил словом его врагов. Злоба, клевета, угрозы, преследования, оскорбления и смертельные опасности не остановили его патриотического служения. Зорко он следил за всеми интересами русского народа, русского государства, не молчал никогда, если интересы эти терпели ущерб, и грозную и горькую правду не раз с самоотвержением говорил он князьям людей, и правителям народа, и сильным земли...
Ему судил Господь работать в тяжкое безвременье смуты и революции. Неисходное горе нашей неудачной последней войны, позор которой почти всецело приготовлен русскими изменниками, сделавшими всё, чтоб умалить русский патриотизм, чтобы помочь врагам и ослабить Россию внутренними волнениями; смрадная смута и наша гнусная, редкая по бесстыдству и отсутствию идеальных основ революция, созданная предателями русской земли внутри и врагами её извне, – вот при каких обстоятельствах пришлось жить и действовать покойному в последние годы жизни.
Святая Библия, рисуя непорядки и нестроения в земле израильской, о причинах их кратко и выразительно замечает: в те дни не было царя у Израиля...
У нас был и, слава Богу, остался Царь. Но, как в заболевшем организме все гнилые и злые силы его устремляются на главные органы, как бы ища погибели и смерти тела, так и в нашем потрясённом после несчастной войны государстве гнилые и злые силы, освободившие себя от всяких нравственных начал и сдержек, от всяких обязательств и велений долга и верности, устремились с адской злобой против Царской власти, против создавшего и хранившего Россию самодержавия. Это был самый верный путь гибели России. Под влиянием этого движения, – почему-то назвавшего себя «освободительным», а в сущности способного принести только внешнее и внутреннее рабство народу, – настала на Руси страшная анархия, появились грозные признаки распада жизни... Повторилось буквально то, что было в древнем Израиле: «каждый делал, что он считал справедливым».
И вот, в дни этой смуты и совершил Владимир Андреевич свой бессмертный подвиг. Как некогда Гедеон, он кликнул клич к верным сынам России, он звал к себе только сильных и смелых, и в то время как кругом его народившиеся политические партии и их вожди манили народ всякими соблазнительными обещаниями земных благ, он ничего не обещал своим единомышленникам, кроме радости умереть за родину и кроме терний всяких страданий от врагов родины. И он собрал вокруг себя такую великую рать, что враги, уже готовые похоронить старую Россию, а с нею упразднить и русский народ, с удивлением увидели, что дело их не только далеко от победы, но и прямо проиграно.
Думали враги, что опозорили и похоронили самодержавие. И вот, Владимир Андреевич именно самодержавие поставил во главе своего политического исповедания; именем и обаянием Царского самодержавия, покоящегося на религиозно-нравственных началах, на русском самосознании и патриотическом воодушевлении, он сплотил кругом себя великое множество народа всех званий и состояний – от образованных до простецов, от простых рабочих до представителей знати. Религиозно-патриотическое движение в России оказалось сильным, широким и глубоким, и с ним, хоть и со злобой и ненавистью, но стали считаться. Конечно, не Владимир Андреевич его создал: оно – создание живого, ещё не изжившего, здорового, со здоровыми инстинктами народа. Но он был его вдохновенным глашатаем; он был для русских патриотических союзов организатором не редкой только, но прямо единственной по силе и бесстрашию энергии. Он был в полном смысле вождём русских патриотов, и то обстоятельство, что ни происхождение, ни положение и звание, ни русское имя, – ничто внешнее ему не помогало, это и показывает, как велики его действительные заслуги в этом деле, как велики его труды и подвиги, пред которыми смолкли все предубеждения.
Он умер рано, – по человеческому рассуждению. Он сгорел в подвиге. Он пал жертвой своей любви к России.
Но, усталый от трудов и борьбы, он мог пред смертью с полным правом сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром...» Да, его очи, действительно, уже видели спасение русской России, ему уже предносился свет её во откровение языком. Он видел начало победы, он имел сладкое утешение сознавать, что его трудом, подвигом и напряжением сил в значительной степени сломлена революция. Как Моисей, не вошёл он в землю обетования, но ему дано было её издали узреть и приветствовать. Он не дожил до полного умиротворения родины. Но он заложил зерно великого дела и увидел его первые ростки. Последние годы его жизни, и особенно его смерть, праведная, бестрепетная, богатырская, – всё это было как бы последним ударом резца великого художника над цельным и величавым его образом. Подвигом добрым он подвизался, течение свершил, веру соблюл, – ныне готовится ему венец правды. Он заслужил право на историческое бессмертие в числе лучших сынов России, потрудившись неустанно, до вечера жизни, для её блага. А бессмертие личное – удел его святой веры. Он служил вечному. Он сеял в дух, а сеющие в дух от духа пожнут в жизнь вечную. Он служил любви к Богу и ближним, к Богу и родине. А любовь не умирает, по слову апостола, не умирает никогда, хотя пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и самое знание упразднится (1Кор. 13:8).
В первые часы после его смерти, когда уже мёртвый положен он был на одре, когда близкие пришли к его праху и склонились в молитве, они услышали слова Псалтири, и их заповедали мне внести в это моё надгробное слово. Кругом царила благоговейная тишина, всё смолкло пред тайной смерти, только тихо звучало чтение псалмов. Казалось, Владимир Андреевич лежал не мёртвый, а живой, и устами псалмопевца говорил плачущим и болезнующим и чающим Христова утешения:
«Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на людей. Враги нападали на меня... окружили меня, как пчёлы (сот), и угасли, как огонь в терновнике. Именем Господним я низложил их. Не умру, но жив буду, и возвещу дела Господни. Отверзите мне врата правды, войду я в них, прославлю Господа. Вот врата Господни, праведные внидут в них. Камень, который был в небрежении у строителей, соделался главой угла. Это от Господа и есть дивно в очах наших... Сей день сотворил Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь» (Пс. 117:9–24).
Прости, прости, наш дорогой и незабвенный Владимир Андреевич! Вниди, скончав дни, победителем вниди в покой твой, в уповании бессмертия! Ибо побеждающему обетовал Господь дать вкушать от древа жизни, обетовал дать сести на престоле Божием... (Откр. 2:7, 3:21).
Да будет покой твой – честь! Путь твой в горние селения да будет лёгок и благословен. И да будет тебе уготовано место упокоения, и душа твоя во благих водворится!
Вера твоя спасёт тебя. Ибо верой ты знал, – знал, что когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворный и вечный (2Кор. 5:1).
Вечная тебе память в очах Бога твоего! Бессмертна твоя память на земле живых, среди горячо любимого тобой русского народа! Аминь.
Источник: Полное собрание сочинений протоиерея Иоанна Восторгова : В 5-ти том. - Репр. изд. - Санкт-Петербург : Изд. «Царское Дело», 1995-1998. / Т. 3: Проповеди и поучительные статьи на религиозно-нравственные темы (1906-1908 гг.). - 1995. - 794, VII с. - (Серия «Духовное возрождение Отечества»).
