Памяти Императора Александра ІІІ. Смысл и значение его царствования, 1903 г.

Священной памяти Государя Императора Александра III-го посвящаем мы настоящее чтение в этом собрании Общества, носящего его имя и призванного к тому, чтобы хранить и утверждать его заветы. И самое время, в которое мы живем, события и обстоятельства, которые теперь занимают наше внимание, – все это делает для нас еще более близким и дорогим образ почившего Царя, еще более трогательными и поучительными те начала, которые он начертал на знамени своего царствования и оправдал их в свое время перед целым миром, на благо и счастье России.

Тяжкая война, усиление крамолы, попытки замутить общественную жизнь, политические убийства последнего времени – вот что тревожит теперь лучших сынов России. И хочется, поминая почившего Царя, повторить слова поэта, сказанные от имени нашего же Общества в день, подобный настоящему и в таком же точно собрании почитателей покойного Государя:

Мы собрались средь шума в волненья

Воскресших смут, вражды и темных дел,

Чтоб с высоты небесного селенья

Почивший Царь нас верными узрел.

Но где же, спросят, верность заветам Царя-Миротворца в дни войны?

Чтоб ответить на этот вопрос, надо помнить, что мир, к которому стремился покойный Государь, не был миром, во что бы то ни стало. Такой мир есть душевная слабость и отказ от существования народа и государства. При возрождении Черноморского флота покойный Государь сказал знаменательные в этом отношении слова: «Воля и мысли мои направлены к мирному развитию народного благоденствия, но обстоятельства могут затруднить исполнение Моих желаний и вынудить Меня на вооруженную защиту государственного достоинства». И вот теперь нашему времени пришлось исполнить то, чего ожидал с тревогой покойный Государь. Мир нарушен не Россией: миролюбие ныне царствующего Государя известно было всему свету; не дальше как несколько месяцев тому назад, в день нового года, в Порт-Артуре, приковавшем теперь к себе взоры всего света подвигами брани, была прочитана русским войскам телеграмма Государя, призывавшая на Россию благословение мира, в виду уже громкого и нескрываемого бряцания оружием со стороны нашего коварного соседа. Слишком заметно было для врагов наших, что каждый год мира необыкновенно усиливает Россию, которая все более и более становится мировой державой; слишком ясно было, что путь Миротворца Царя есть путь возвеличения России, для многих нежелательного. И вот нашему времени суждено жертвами крови, страданий и тягчайшей брани искупить мир и открыть для России по-прежнему тот именно путь жизни, который завещан покойным Царем. Таким образом, в этой вынужденной брани нет измены покойному Царю; мы и воюем для того, чтобы получить мир, но мир полный, цельный, достойный, мир творческий, оживотворяющий, а не убивающий жизнь великого государства.

Но как война должна нас возвратить к завещанному покойным Царем миру, так равно и отродившиеся смуты общественные должны вызвать животворную работу всех государственных и общественных сил и направить ее к укреплению положительных начал жизни нашего народа, как они указаны историей и оправданы покойным Государем.

Незабвенный Государь Император Александр III тем и заслужил в русском народе глубокую любовь и почитание, тем и вызвал редкую истинно-всенародную скорбь на своей могиле, тем и дорог и мил сердцу народному, – что он явился верным выразителем и носителем заветных русских начал, дум и стремлений, выработанных веками истории; это был Царь, с необыкновенною полнотой осуществивший и в своей личности, и в своей деятельности русский идеал «православного, народного, самодержавного царя-батюшки».

Самодержавие, народность и православие, это – священное трио единство нашего государственного бытия. Пусть в известных кругах слова эти вызывают иронические улыбки и неопределенные пожимания плечами: для людей, оторванных от действительности, от народа и родимой русской почвы, воспитанных в чуждых идеалах, а – главное – в атмосфере бесконечных умствований и теорий, когда нечего сказать серьезного против этого триединства, то, конечно, остается только отвечать ничего не говорящими улыбками и неопределенными жестами; но пока будут существовать моря и земли, горы и низменности, различия стран ответа и климатических условий и, наконец, в связи с географическими условиями, различие в исторических судьбах народов, в их расовых особенностях и природном духовном складе, – дотоле и каждый народ будет вырабатывать свое собственное государственное устройство, дотоле неосуществим будет космополитический идеал, вредны будут пересадки с чужой почвы чужого государственного строя: истории не повернешь, не уничтожишь, народного духа и склада не переделаешь. В произведении кн. Д. П. Голицына-Муравлина «Сон Услады» есть в этом отношении чудное наставление каждому «русскому европейцу»:

Ты нас учи успехам зарубежным,

Чужого-ж строя к нам не приноси

Хулителем бессмысленно мятежным

Того, что Бог посеял на Руси.

Себя в обычай мертвый не зароем,

Но продавать не станем старины...

Русь создалась своим домашним строем,

Им дорожить, что кладом, мы должны.

Самодержавие, народность и православие, эти три начала русской исторической жизни, «слиянием которых, как сложением основных цветов спектра, образуется светлое, чистое сияние царской власти, сияющей народу», нашли себе воплощение в истиннорусском Царе-отце, Царе-батюшке Александре ІІІ-м.

Не станем ухудшать или осуждать формы государственного устройства за пределами России: повторяем, эти формы, конечно, сами по себе, с религиозно-нравственной точки зрения, – безразличны; они создаются историей и географией народов, и спрашивать, какая из них лучше, – пожалуй, похоже на вопрос: «какая одежда лучше: зимняя или летняя»... Ответ один: каждая хороша в свое время и на своем месте. Однако нелишне сказать, что для многих привлекательный и возводимый чуть ли не в первый признак культуры, так называемый правовой порядок, даже естественно и исторически выросший в Европе на почве феодализма и рыцарства – явлений неизвестных для русской истории, – не составляет панацеи от всех зол. Этому примеры и подтверждения мы найдем и во Франции, и в Англии, и в Германии, и в Австрии; в последней, например, парламент не спасает галичан и славян австрийских, от таких угнетений и бесправия, перед которыми бледнеют ужасы былых турецких зверств. Франция пережила Панаму, в Австрии и Италии в заседаниях парламента нашли себе место сцены столь дикие и возмутительные, что пред ними покраснел бы и действительный дикарь; здесь же тратились и тратятся официально и открыто миллионы гульденов на подкуп народных избирателей, чтобы набрать правительственную партию; государственная жизнь нередко потрясается борьбой партий, неразборчивой на средства, продажа государственных тайн то и дело поднимает бурю негодования, а какова свобода и как она обеспечивается даже при республиканском режиме, видно из деятельности Комба, штыками выгоняющего монахинь из школ, больниц и монастырей при глухом ропоте народа. Это в странах, где правовой порядок вырос исторически из прошлого, так сказать, из недр народного духа. Искусственно же привитый и насильно навязанный парламентаризм в Греции, Болгарии и Сербии сделал эти государства ареной борьбы самых низменных инстинктов, мелочных интересов и партий и, так сказать, обесплодил их государственную жизнь. Говорить, что только в Англии парламент, выросший естественно, хотя и не без кровавой борьбы продиктованный и испытанный историей, существующий, однако, не для огромных колоний, а только для коренной Англии, дал порядок государственной жизни. Впрочем, и здесь он не спас Ирландию от бесправия и угнетения и не удержал нацию от бойнической войны с бурами. Тот знаменательный факт, что Англия за последние 50 лет вела 36 военных экспедиций и прославилась самыми бесцеремонными и несправедливыми захватами во всем мире, ясно говорит, сделал ли правовой порядок англичан нацией справедливой и дал ли ей существование истинно-достойное.

Для России история указала самодержавие как русский образ правления. Народ инстинктивно тянулся к нему, отбиваясь от княжеских споров, от семибоярщины и от всяких попыток ограничить царскую власть. В стране обширной и малонаселенной, с холодным климатом, при отсутствии путей сообщения одной части страны с другой, с незаконченными естественными границами; в стране, окруженной множеством инородцев, живущих не в заморских колониях, а в непосредственном соседстве, или даже внутри государственной территории, – могло ли быть иначе? И понятно, что даже после ужасов Иоанна Грозного народ, оправившись от смутного времени, избирая царем совсем юного Романова, все-таки пожелал передать ему власть самодержавную, отказавшись от навязываемой мысли чем-нибудь ее ограничить, как того желали бояре, соблазняясь примером Польши. И в самую тяжкую годину нашей истории, в средине XVIII столетия, когда народ как бы не существовал, когда, по библейскому выражению, на хребте его творили суд и орали разные проходимцы Европы, презирая все наше родное и русское, – чувство преданности самодержавию не позволило ограничить императрицу Анну Иоанновну, как того желали вельможи, увлекаясь примером Западной Европы.

Так инстинктивно тянулась Русь к самодержавию, как к спасительной силе.

Государь Император Александр III своей личностью и деятельностью сделал неизмеримо больше для идеи самодержавия: он ее осмыслил, он привел нас к тому, что мы стали сознательно ценить самодержавие. По словам поэта,

В том царская его заслуга пред Россией,

Что – Царь – он верил сам в устои вековые,

На коих зиждется Российская земля,

Ит громко высказал, – и как с высот Кремля

Иванов колокол ударит, и в мгновенье

Все сорок сороков в Христово Воскресенье

О светлом празднике по Руси возвестят, –

Так слово царское, летя из града в град,

Откликнулось везде народных сил подъемом

И как живительным весенним первым громом

Вдруг к жизни призваны, очнутся дол и лес, –

Воскресла Русь, сомнений мрак исчез,

И то, что было в ней лишь чувством и преданьем,

Как кованой броней, закреплено сознаньем.

(А. Майков)

В лице и царственной деятельности Александра III, как выразился кто-то, «самодержавие опознало себя».

Время, в которое пришлось покойному Государю взойти на престол, вновь предъявило самодержавию требование исчезнуть из русского государственного уклада; попытки подобного рода, не замолкнувшие и доныне, были несравненно сильнее и опаснее, чем аристократические вожделения бояр и вельмож времени Михаила Федоровича или Анны Иоанновны: здесь пущено было в ход муссированное «общественное мнение» и «общественное движение», здесь воздействовала на умы легальная и особенно нелегальная литература. В довершение всего, наверху, у самая царского трона, в конце 70-х гг., собралась группа царских советников, расположенных в пользу конституции, а знаменитая «диктатура сердца» для вящего воздействия в этом же смысле не побрезговала воспользоваться неоднократным покушением на жизнь Государя, и преступно допустила злодеяние 1 марта, которое, как оказалось, даже и не усиленными мерами предосторожности можно было бы предотвратить. О совокупности действий в этом же направлении со стороны земства, городов и проч. слишком долго было бы говорить; картина очень вразумительная и яркая получается, при чтении брошюры, написанной лицом, слишком близко знающим трактуемый вопрос, к которой мы и отсылаем интересующихся. Разумеем брошюру Л. Тихомирова: «Наши конституционалисты в эпоху 1881 года.

Во всем этом «народном деле», – так всегда называли ее наши сторонники введения в России правового порядка и ограничения самодержавия, – безмолвствовал всегда именно только народ, во имя которого и велась борьба против идеи самодержавия, и, несомненно, безусловно, несомненно, что если бы цель эта в 1881 г. была достигнута, то народ наш долго-долго пребывал бы в недоумении при этом крушении всех его понятий о царе, и пришлось бы его, как в оные дни в Болгарии, палками полицейских и страхом штрафов «принуждать к паданию избирательных записок... Но народ был только ширмой для наших фанатизированных теоретиков правового порядка, и голоса ее никто не спрашивал... Однако, Государю Императору Александру II под гром выстрелов и бомб, направленных в него, под постоянным страхом покушений, естественно, мог, в конце концов, показаться убедительным голос ее ближайших советников; естественно, могло показаться, что этот голос совпадает с общенародным желанием. И вот, как говорят, он склонен был в конце жизни приступить к подготовке дела введения и в России чего-то вроде парламентаризма, написана была будто бы какая-то бумага в этом смысле, приготовлен проект, осуществление цели было уже близко…

В это время и разразилось 1-е марта 1881 года... Так рисует положение дел г. Тихомиров в вышеупомянутой своей брошюре.

В такое-то смутное время всеобщего шатания умов и дикой крамолы Государю Императору Александру III суждено было Провидением вступить на Всероссийский престол, утвердить, оправдать и возвысить самодержавие.

Задача была тяжелая. В виду вышеизложенных фактов, к тому или другому разрешению вопроса нужно было приступить сразу, немедленно. Нелегко было придти в себя после ужаса 1-го марта, но Император Александр III обладал поистине великой душой: во имя высшего царского долга он сумел подавить в себе личные чувства скорби. Еще тело убитого Царя-Мученика не было предано погребению, – уже во дворце был собран чрезвычайный совет, в состав его вошли министры, были призваны и представители печати, и заслуженные государственные деятели. Это было 8 марта 1881 года. Государь просил всех высказаться совершенно откровенно. Говорили за и против. Государь, как всегда, молчаливый и непроницаемый все внимательно слушал, все принял к сведению. Собрание разошлось; никто не мог предузнать решения. Государь долго и горячо после этого молился в своей дворцовой церкви. Ночь прошла в тяжких думах... Утром он отдал приказ написать манифест о том, что, по праву и примеру царственных предков, он самодержавно будет править Богом, вверенным ему царством. Прежние советники после этого один за другим стали уходить, Государь их щедро награждал, но не удерживал. Но тот, кому поручено было написать манифест, и не уходил, и медлил исполнить царскую волю. Государь терпеливо ожидал; прошло полтора месяца. В один вечер призвано было другое лицо – испытанный царский слуга, убежденный защитник монархии и самодержавия. Ему было поручено составить манифест, и на другой же день, 29 апреля 1881 года, манифест неожиданно напечатан был во всеобщее сведение. Государь возвестил народу своему: «Глас Божий повелевает нам бодро стать на дело правления с верою в силу и истину самодержавной власти и охранять ее для блага народного от всяких на нее поползновений».

Для всех истинно народных классов: для крестьян, духовенства, купечества, поместного дворянства это было воистину отрадным благовестом. Государственная власть оказывалась твердой, жизнь государства не подверглась никакой ломке; правительство не пошло на уступки крикливой кучке лиц, не имевших никакой связи с истинно народной почвой, не могших и придумать для себя иного имени, как «интеллигентов». Чувство спокойствия и уверенности во всех классах общества – вот что дало это царское слово. Началась напряженная работа Государя, не видная, не кричащая, не показная, но воистину геройская, и чувствовалось всем на государственном корабле, что кормчему нашему можно всецело довериться: он молчалив, но бодрствует, во все вникает, все предусмотрит; твердой и умелой рукой он проведет свой корабль среди волн и подводных скрытых скал и мелей. Коротко было его царствование, но как все привыкли к этому чувству доверия к нему и полного спокойствия за Россию, так привыкли, что когда он умер, с трудом верилось в самую возможность смерти этого богатыря, и чувство сиротливости, растерянности и беспомощности было общим чувством всех сынов России.

Задачу укрепления самодержавия, поставленную ему в истории Провидением, Государь Александр III осуществил как нельзя лучше. Он оправдал его прежде всего делами рук своих и наглядно для всех и убедительно показал великие выгоды и блага данного нам Богом самодержавия помазанников Его. Трудно перечислить в краткой речи все деяния Царя-самодержца на благо России. Внутреннее умиротворение России; упорядочение государственного кредита, несмотря на голод, холеру и экономическую борьбу с Германией; создание фабричной инспекции, облегчение и рассрочка государственных платежей; пересмотр закона о переселениях; увеличение окладов содержания по всем ведомствам, кроме дворцового, где напротив, были сделаны крупные сокращения; отмена подушной подати; положение о крестьянских наделах; развитие сельского медицинского и ветеринарного дела; изменения в железнодорожном тарифе; заботы о дворянском и крестьянском землевладении; устройство армии, увеличенной без шума ровно вдвое; перевооружение ее; постройка и перестройка 9 крепостей первоклассного значения (Карс, Ковно, Оссовец, Зегрж, Варшава, Ровно, Дубно, Иван-город, Ново-Георгиевск); усиление Балтийского флота; возрождение Черноморского; присоединение Мерва, Серокса, Памира; вассальное подчинение Бухары; создание могучего франко-русского союза; постройка дорог такой чрезвычайной важности, как Сибирская, ныне сослужившая России такую великую службу, и Ташкентская, которая еще ее сослужит; упорядочение наших европейских окраин; заботы о просвещении народа – преобразование Дерптското университета, открытие Томского, восстановление церковно-приходской школы, давшее России ни много ни мало как 45 000 новых училищ... Вот главные и видные деяния Государя, так сказать, подвернувшиеся под перо. И все это за 13 лет царствования. Сколько бы потребовалось бесконечных разглагольствований при парламентарном режиме, сколько энергии и времени ушло бы на неизбежную борьбу партий, на интриги и суету, особенно в нашем отечестве, растянувшемся на десятки тысяч верст, при нашем народном складе, всего менее способным к какому бы то ни было виду конституции. Покойный Государь воочию показал, как тихо, спокойно и быстро им упорядочена государственная жизнь. Не надо забывать, что в год восшествия его на престол, Россия стояла накануне финансового краха, имела слабую армию, была раздираема внутренней крамолой; все это делало ее добычей первого неприятеля, и до того унизило ее в глазах иностранцев, что не только сильные соседи, но даже миниатюрная Болгария, забыв благоразумие, благодарность и порядочность и отложив всякий страх, наносила дерзости России. А в год смерти Императора Александра III-го Россия заняла почетнейшее положение в мире, и к голосу ее прислушивался весь свет.

Но не одними делами рук своих оправдал Государь самодержавие. Непреложен нравственный закон, выраженный словами библейского мудреца: «Правдою утверждается престол».

Самый заклятый враг не найдет пятен в светлом нравственном образе покойного Царя. Чувство глубокого нравственного удовлетворения и справедливой гордости за Россию охватывает нас при мысли, что был такой человек на земле, и человек этот – русский Царь. Пройдет время, и будут спрашивать: образ его, не есть ли идеализация, не есть ли прикраса действительности? Что это случится, видно из повышенно-восторженных отзывов о нем со стороны иностранцев, для которых образ этого русского праведника, естественно, представляется новым и чем-то необычайным. Приведем некоторые из этих отзывов именно иностранцев для беспристрастной характеристики покойного Государя. «Когда Царь был еще жив, – говорил в 1894 году Дюпюи, – вся Европа занималась оценкой его деятельности и как человека, и как государя, и не нашлось ничего, что не делало бы чести его прямоте, здравомыслию, честности и высоте духа». Солсбери и Розбери, государственные люди Англии, вслух всего мира высказались по поводу смерти Государя: «Все было колоссально в жизни этого человека», «в Европе уже нет таких людей: они невозможны».

Большинству из здесь присутствующих выпало на долю счастья жить сознательной жизнью в дни благословенного царствования нашего Государя-праведника, знать и видеть, что все сказанное о нем было самой настоящей, а не приукрашенной действительностью, и автор настоящего чтения может с полным правом и убежденно повторить знаменитые слова нашего великого Пушкина:

Нет, я не льстец, когда царю

Хвалу свободную слагаю...

Приведем другие отзывы о нем иностранцев: «Ни одной мрачной тени в венце его», – говорит один. Другой дополняет: «Не любить его невозможно: он дорог для всякой человеческой души, любящей добро» А между тем, – стыдно сказать, – долго он шел, одинок тернистым путем самоотверженного труда, молчаливого подвига, мало кем понятый и оцененный. В молчанье шел один он с мыслью великой, – и достиг того, что силой обаяния своей нравственной личности он и с этой стороны оправдал русское самодержавие не теоретическими рассуждениями, а в живом и наглядном образе, показав миру, как высок русский идеал царя-самодержца, ограниченного Божиим нравственным законом лучше всех писаных условий, отвечающего перед Богом за свой народ, подвижника на престоле, правителя истинно-народного, перед величием, которого равны самый последний крестьянин и самый первый вельможа в царстве. Да, самодержавие выросло и окрепло и мыслимо только в сфере религиозно-нравственной, и мы смело, скажем, что оно есть образ правления истинно и единственно демократический... Покойный Государь и показал, как далеко отстоит самодержавие, как сила религиозно-нравственная, от деспотии или абсолютизма, с которыми обычно его смешивают намеренно или ненамеренно в России и за границей. Рядом с нашим кротким и молчаливым Царем-самодержцем, которого никто не видел гневным или властительным, который удалялся от всех проявлений внешнего великолепия и величия, перед глазами мира стояли и конституционные государи, из которых один все потрясал мечом и писал крикливо: Summa Lex – regis voluntas, другие, как князья и короли Балканских новых государств, которым навязали сомнительные блага правового порядка, невзирая на него, расхищали народное достояние и привели свои царства к полному истощению и беспорядку... И было ясно видно, где, правда и преимущество. Так Государь Император Александр III-ий, повторяем, оправдал самодержавие и упрочил непоколебимо древний царский престол в самом сердце подданных, в твердынях души русского народа.

Чем же руководился Государь, избирая этот путь и образ царствования? Трудно допустить, что здесь действовал только проницательный и глубокий ум Государя, чуждый увлечений и мечтательности, трезвый и спокойный. Государю близка была и понятна самая душа народная с ее заветными думами, чаяниями, идеалами, и мы не ошибемся, если скажем, что именно чувство народности служило ему верным путеводителем царствования.

Народная идея, национальное самосознание, национально-государственная работа... О, как истосковалось по ним наше сердце, как ждем мы расцвета этой зари нашей жизни, сколько обид нами пережито в нашем национальном чувстве! Ах, взойди, взойди, разгорись ярким полымем, развернись, наше русское национальное чувство! Долго мы ждали светлого дня, когда к тебе обратится царское слово, когда прекратится сплошное заимствование с Запада, да торжество иностранцев, да льготы им и привилегии не за ум и достоинства, а как премия за иностранное происхождение. Ведь до того дошло, что в образованных классах национализм стал пугалом, патриотизм – дурной кличкой. Ведь до того дошло, что даже доселе нам приходится читать, как «Мысли кстати», статьи, защищающие патриотизм и национальное самосознание, убеждающие русское общество в том, что оно должно быть русским... Ведь до того доходило, что казалось, не объявлена ли распродажа России разным иностранным и инородческим аппетитам, покушавшимся прежде всего на духовную ценность нашего народа, а затем в не меньшей степени и на власть над ним и на его достояние.

И вот при Императоре Александре III дано сладкое утешение русским сердцам. Сам Государь, по счастью, имел смолоду таких наставников, которые открыли перед ним несказанную красоту русского духа. И он любил все русское: изучал нашу историю, увлекался русской музыкой, зодчеством, русской стариной. На престоле он был цельным живым воплощением типа русского царя, будучи русским человеком и по качествам своей души, как великодушие, прямота, незлобивость, – по своим симпатиям и образу жизни и даже по своей наружности. Но главнее всего, он был русским в своих деяниях и мероприятиях, всегда и во всем согласных с основными воззрениями и историческими преданиями народа, его заветными стремлениями и чаяниями и коренными жизненными интересами. Выше мы перечислили главнейшие из его деяний; общей их основой было стремление царя к тому, чтобы «Россия» была «для русских». В этом отношении особенно легко вздохнулось на окраинах, где разумные и дальновидные инородцы должны понимать, что в их собственные интересы входит укрепление и упрочение русской власти и русского влияния, и где для самих же инородцев, прежде всего, опасен и пагубен, к сожалению, столь часто исповедуемый девиз: «как можно больше русских денег, а как можно меньше русских людей, русского влияния и русских интересов». И вот, на окраинах стал постепенно вводиться русский язык, стали устроиться православные храмы, русские интересы стали входить в силу и значение в Финляндии и в западных губерниях; онемеченный издревле природный наш край Прибалтийский стал преображаться; отжившие свое время преимущества прибалтийцев были отменены; учреждены и основаны русские театры, русские газеты; увеличившееся иностранное землевладение на юге России ограничено. К сожалению, в кратковременное царствование Государь не успел пересмотреть жизнь Кавказа в этом отношении, но и здесь многое все-таки сделано в смысле усиления русского влияния в области школьной, литературной, в церковном и административном управлении краем.

Сильно подвинул Государь и опять в том же духе русских интересов нашу отечественную издельную промышленность. Не так давно Россия отправляла от себя одно сырье, которое после переделки в Европе возвращалось к нам же за удесятеренную плату. Кроме того, массу продуктов мы покупали за границей, тогда как у нас же дома все эти предметы находились в земле в неисчерпаемых залежах: нефть, каменный уголь, железо, минералы и проч. Не было предпринимателей для разработки наших почвенных богатств; не было внутренних покровительственных распоряжений для поощрения и помощи им; не доставало фабрик, заводов, русских техников, механиков, машинистов.

В минувшее царствование появились профессиональные институты и школы для мастеров, инженеров; правительственные субсидии помогли организованию обществ русских капиталистов для обработки наших внутренних богатств; явились новые фабрики и заводы во множестве; поощрена русская промышленность ограничением ввоза заграничных изделий в Россию.

Довольно сказать, что железные дороги стали получать паровозы и вагоны русского производства; поезда двигаются по рельсам, сделанным в России; на наших верфях построены большинство наших судов.

О росте нашей промышленности можно судить по тому, что в год восшествия Государя на престол наша заводская фабричная и горная промышленность давала России годовую сумму в 1 220 миллионов рублей, а в 1894 году эта цифра достигла 2 000 миллионов, по приблизительному расчету; исключив отсюда стоимость сырых продуктов, мы получаем до 500 миллионов лишних только за обработку нашего же добра; прежде эти деньги шли за границу, теперь они остаются в России.

Но не в деньгах главное. Главное в том, что всеми почувствовалась забота Государя и правительства о русских, и именно русских интересах. Государственное единство и главенство русского народа в составе Российской Империи и областей ее было поставлено ясно, твердо и неуклонно. И по справедливости: русский коренной край должен дать и войско для защиты окраин, и деньги для их содержания, а это содержание окраин пожирает чуть не половину всего нашего бюджета; но и этого мало: он же должен дать и людей-работников, воспитать министров, полководцев... Русский душою, Государь ответил биению и запросам русского сердца, хорошо понял русскую душу и вышел навстречу глубокому народному повороту в общественном настроении и самосознании, которого уже не подавить ничто, и который, не умаляясь, но назревая тайно в силе, наблюдается доселе и рвется наружу.

В России, по особенностям исторической жизни народа и его духовному складу, никакая деятельность не будет истинно народной, совпадающею с идеей национальной, если она не будет глубоко затрагивать религиозных чувств народа, и не будет совпадать с идеей православия. Да и не в одной это России: в явлениях истории крупных, решающих, знаменующих поворотные пункты жизни народной и соприкасающихся с его мировоззрением, религия всегда выступает, как сила первенствующая. Это признает даже такой вольномыслящий историк, как Гиббон; у нас же в этом совершенно согласны все крупные историки, независимо от времени, в какое они жили: Карамзин, Погодин, Соловьев, Бестужев-Рюмин, Ключевский.

Для нас важны именно эти имена истинно научных деятелей, а не публицисты-историки вроде Милюкова, который в вопросах церковных в своей «Истории русской культуры» проявляется учебниками и для которого история – только материал для предвзятых и заранее поставленных либеральных выводов. Впрочем, довольно сказать о значении католичества для романских народов, о лютеранстве для германских и англиканстве для Англии; довольно только представить себе в истории Турции без мусульманства, чтобы понять, какой цены, и значения фактор истории мы имеем в религии именно народной, и в какой степени она сливается со всей совокупностью жизненных явлений в данном народе и их собою определяет.

Повторяем, в силу особых исторических условий, в русском народе указанное явление по преимуществу заметно и действенно. Православие – главная святыня русского народа, по самой природе особенно религиозного; религия – душа его души, сущность нашей народности, и нельзя быть русским, не будучи православным. До Петра Великого русская государственная и церковная история неотделимы; митрополиты Петр и Алексей, патриархи Иов, Гермоген и Филарет разве могут быть пропущены в истории государства Российского? Князья Владимир Великий, Александр Невский, Владимир Мономах, Иван Калита, цари Феодор Иоаннович и Алексей Михайлович разве могут быть опущены в истории церковной? Но и с Петра Великого не мог же указом Сената или распоряжением полиции измениться дух народный и народное мировоззрение... Жизнь церковная и государственная крепко связаны в России и поныне; православие и до днесь есть зиждительная сила нашего народа и государства. Этого не мог отрицать даже XVIII-й век нашей истории, век глумления над всем народным и торжества иностранных проходимцев. Уж в одном торжестве коронования царей, сохранявшемся неизменно, мы видим, что власть государственная ясно понимала значение народа и православия. И могло ли быть иначе? Ведь только слепой не видит, что русское государство родилось и развилось в недрах православия, православной Церкви, в ней черпает свою силу, жизнь, мудрость, и разъединение с ней было бы смертью народа и государства, разделением одного живого тела на две части... В православии – его прошлое, настоящее и будущее. Никто не сознает этой истины лучше иностранцев, и особенно – лучше наших врагов; им видны наша сила и значение нашей Церкви и православия.

Почивший Государь, и как личность, и как правитель, вполне ответил народному идеалу царя в этом отношении. Его глубочайшая религиозность не подлежит никакому сомнению. Он это засвидетельствовал и жизнью и своей высоко-христианской дивной и редкой кончиной. Такой смертью у нас на Руси умирают только крепко-русские православные крестьяне: покойно, помолившись, простившись со всеми, покончив дела, отдавшись молитве, доверившись святой Церкви. Не будем повторять об этих трогательных минутах: они всем известны. Но заметим по этому поводу одно: для искренно-верующей православной души, Церковь является больше, чем союзницей государства, служебной силой или средством для него. Такой оскорбительно-безнравственный взгляд, свойственный идеалам полицейского государства Западной Европы, вторгшимся и к нам в дни Петра Великого, никогда не может привиться к русскому народу: для него религия-сущность жизни, путь правды и спасение, Церковь – душа русской народной жизни, воплощенная совесть народа и государства. Жизнь личная и христианская кончина Государя воочию показали, что таковы именно и были его отношения к православной Церкви; все прочее в его деятельности, его заботы о Церкви, о храмах, о духовенстве, о религиозном просвещении и проч., – все это уж естественно истекало из основных воззрений Государя, вырастало, как растение из семени.

Мы не будем говорить подробно о жизни Церкви русской в царствование покойного Государя: здесь нужно особое исследование, к тому же об этом предмете, по крайней мере, по отношению к Кавказу, нами два года назад в таком же собрании было предложено небольшое чтение. Теперь же упомянем только о главном. Почивший Государь засвидетельствовал свою глубокую религиозность, высокую государственную мудрость и любовь к русскому народу признанием души его, уважением к Церкви, трогательным доверием и вниманием к духовенству, заботами о народном образовании в духе и началах национальных, т. е. в духе православия. Его будут поминать в храмах, многочисленных храмах, им и при нем устроенных, – а их устроено в его царствование до 4 000! Ему будут вечно благодарны десятки тысяч нашего духовенства, этого истинно национального сословия, великого в смиреной доле своего многовекового самоотверженного и истинно геройского служения родине, с которой оно в многострадальной истории делило радость и горе, а больше – горе. Оно было искони бедно: Государь положил прочное начало его материального обеспечения; оно под какими-то темными влияниями было удалено от народной жизни, от своего исконного прямого дела – просвещения народа; оно, это самое русское из всех сословий России, царелюбивое и верноподданнейшее, было в каком-то подозрении и отчуждении, под влиянием созданного русскими иностранцами ложного пугала клерикализма, невиданного и невозможного в России. Государь привлек его к деятельному и прямому участию в жизни народа, его высоким доверием, возвратил его к школе и народному просвещению. Государь вспомнил и скромное служение тружеников богословской науки, и пришел к ним на помощь обеспечением их материального положения.

Ни в одно царствование со времени первых царей Романовых русская Церковь не испытывала такого оживления и напряженной работы всех своих сил, как в благословенные дни благословенного царствования покойного Государя. Русский народ навсегда сохранит в своем благодарном сердце трогательную память об этом авторитетном, полном и широком признании основной его святыни, главной исторической твердыни его бытия.

Глубокая благодарность Дарственному Сыну и Преемнику Царя-Праведника за твердое решение вести Россию по «лучезарному и светлому пути», указанному Его Родителем, и следовать во всем его примеру. В эти десять лет Он доказал верность Своему слову. Глубокая благодарность Ему за то, что Он принял все меры, чтоб особенно отметить и закрепить в памяти великое царствование Своего Родителя, учредив немедленно же после его смерти даже особую медаль в честь его. С гордостью смотрим на эту медаль мы, которым пришлось пережить царствование покойного Государя и так или иначе быть свидетелями и участниками того глубокого духовного поворота, которым оно ознаменовано.

И благоговея, и поучаясь, мы даем себе обеты быть верными завещанным началам самодержавия, русской национальной и православно-церковной идеи.

Мы собрались средь шума и волненья

Воскресших смут, вражды и темных дел,

Чтоб с высоты небесного селенья Почивший Царь нас верными узрел...

Источник: Полное собрание сочинений протоиерея Иоанна Восторгова : В 5-ти том. - Репр. изд. - Санкт-Петербург : Изд. «Царское Дело», 1995-1998. / Т. 4: Статьи по вопросам миссионерским, педагогическим и публицистическим (1887-1912 гг.). - 1995. - 654, IV с. - (Серия «Духовное возрождение Отечества»).