О Шамординской Казанской Амвросиевской пустыни и ее основателе старце иеросхимонахе Амвросии

За алтарем соборного храма древней обители Оптинской находится небольшая часовня, в ней мраморное надгробие, и на нем начертаны слова Священного Писания: «Я был для всех всем, чтобы спасти хотя некоторых». И эти слова вполне выражают и характер, и направление деятельности того человека, который мирно покоится в недрах земли под этим надгробием.

Батюшка старец о. Амвросий был действительно олицетворением здесь, на земле, самоотверженной христианской любви и всю свою жизнь до последнего вздоха отдал ближним, спасая их из пропасти неверия, уныния и отчаяния. Здесь, в этом зале, несомненно, есть много людей, которые хорошо помнят батюшку, которые пользовались его советами и наставлениями и которые, может быть, спасены им от великих житейских тягостей. Они являются живыми свидетелями истинности моего рассказа, но еще лучшим, вечно живым, свидетелем этого является основанная им Шамординская Казанская Амвросиевская женская пустынь. Но прежде чем говорить о ней, скажем несколько кратких слов об Оптиной пустыни, где подвизался о. Амвросий, и о старчестве, которого он явился выразителем.

Древняя Оптина пустынь находится в Калужской губернии, недалеко от г. Козельска, и, по преданию, основана некиим отшельником Оптой. В древности она процветала, но с течением времени стала хиреть и едва не была закрыта. Восстановителем ее явился в начале XIX столетия некто игумен Моисей, человек глубокого внутреннего опыта; он понял, что монастырь без духовного руководства не может процветать; для того, чтобы научить братию молиться, бороться со страстями, совершенствоваться духовно, необходим опытный духовный руководитель. Вот почему он постарался отыскать такого руководителя и нашел его в лице некоего иеросхимонаха Леонида, ученика знаменитого Паисия Величковского. Учеником о. Леонида был иеросхимонах Макарий, а учеником о. Макария – батюшка о. Амвросий.

В чем же заключается старчество? Оно заключается в духовном руководстве старцем ученика: ученик всецело подчиняет себя воле старца. Он каждодневно открывает ему все, что он сделал за весь день: все свои мысли, чувства, недоуменья, и на все получает надлежащий ответ. Это отношение любящего мудрого отца к своему сыну. Старец может не иметь никакого иерархическаго положения в монастыре, но он за свою духовную мудрость пользуется глубоким авторитетом: перед ним преклоняется даже и сам настоятель.

Старческое влияние стало благотворно действовать на дух оптинской братии; она стала процветать и в то же время, благодаря этому, стала делаться все более и более известной и среди мирян. Кого только не перевидала Оптина пустынь в своих стенах! Киреевские, Хомяков, Гоголь, Достоевский, Леонтьев, Толстой и множество других людей всяких возрастов и состояний приходили к старцам, раскрывая им свою душу, получая мудрый совет и духовные исцеления. Молодым человеком пришел в Оптину пустынь и Александр Михайлович Гренков – впоследствии о. Амвросий. Происходя из духовного звания, он получил прекрасное образование в Тамбовской семинарии и был назначен в Липецкое духовное училище учителем греческого языка. Но с юных лет его влекло к монашеству, – всюду и везде слышал он голос Божий, призывающий его к подвижнической жизни. Некоторое время в нем происходила борьба между миром, с его удовольствиями, и его призванием, влекущим его в обитель. Но вот он тяжко заболел и дал обет: если выздоровеет – немедленно идти в монастырь. Когда он исцелился от болезни, то исполнил его. По совету известного троекуровского затворника Иллариона он ушел в Оптину пустынь. «Там ты будешь нужен», – пророчески вещал ему затворник. В Оптиной пустыни его приблизил к себе старец Макарий, приготовляя в его лице себе преемника; он сделал его своим секретарем и келейником. Здесь-то о. Амвросий и научился любить людей так, как умеют немногие. Перед ним ежедневно проходили целые вереницы людей – скорбных, унывающих и ждущих, как палимые жаждой, глотка воды, духовного совета и утешения. Здесь из переписки старца с его духовными детьми, переписки особого рода, совершенно откровенной, в которой человек открывал перед старцем свои духовные раны, тщательно скрываемые даже от самых близких лиц, он познал всю глубину страданий, все море слез человеческих. С другой стороны, находясь в общении со старцем, он постоянно присутствовал при его мудрых беседах, участвовал в переводе на русский язык святоотеческих писаний и, таким образом, постепенно возрастая из силы в силу, он наконец возрос в того духоносного старца, которого знала и почитала вся верующая Россия.

Но вместе с духовным ростом телесно он все более и более ослабевал; будучи и от природы не особенно крепкого здоровья, он несколько раз сильно простужался в Оптиной пустыни и еще в молодых годах должен был отказаться от радости совершать Божественную службу, а затем и вовсе зачислиться в заштат. Последние годы он почти вовсе не сходил с постели и к вечеру иногда от слабости терял голос, силы, и походил на умирающего; но «сила Божия, – говорит Священное Писание, – совершается в немощи человеческой» (2Кор.12:9). Это умирание для ближних продолжалось долгие годы, и он, сам стоящий на пороге гроба, духовно воскрешал духовных мертвецов, приходивших к нему со всех концов России. Скорбя и болезнуя о всех людях, о. Амвросий особенно страдал за тех, в которых он видел искру Божию, призвание иноческое и которые, тем не менее, не имели возможности поступить в монастырь вследствие слабости своего здоровья. Как сам больной телом, он так же страдал за всех обиженных судьбой людей: больных, калек (особенно много таких из женщин), сирот, брошенных родителями, – и задумал, если Господу угодно, основать такую женскую обитель, в которую принимались бы все те, которых люди считали ненужными, лишними, тяжелым для себя бременем. И Господь внял его благому желанию и, можно сказать, чудесным образом создал Казанскую обитель – Амвросиевскую.

2. ШАМОРДИНО

В двенадцати верстах от Оптиной пустыни в очень живописной местности, на берегу реки Серены, в середине прошлого столетия находилось небольшое поместье небогатого помещика Калыгина. Оно носило название Шамордино. Помещик этот, человек очень благочестивый, однажды видел следующее виденье. Ему казалось, что над его домом, в облаках, возвышается какой-то дивный храм и слышится какое-то неземное, ангельское пение. Пораженный этим виденьем, он открыл все это о. Амвросию, который сложил это в своем сердце. Прошло несколько лет, и Калыгин продает свое имение помещице Ключаревой – в монашестве схимонахине Амвросии, преданной духовной дочери о. Амвросия.

Переехав из Белевского женского монастыря на дачу близ Оптиной пустыни для воспитания своих малолетних внучек-близнецов – Веры и Любы, дочерей своего единственного сына, – по совету о. Амвросия она покупает Шамордино, строит там дом и поселяет там своих внучек с многочисленным штатом оставшейся от крепостного времени прислуги. Странным ей кажется, что о. Амвросий при постройке дома руководствуется, по-видимому, не столько удобствами его будущих обитателей, сколько какими-то особенными соображениями.

Девочки Вера и Люба Ключаревы, для которых было куплено Шамордино, были особенными детьми, не похожими на других. Всякому из вас, вероятно, приходилось встречать таких детей, при знакомстве с которыми невольно подумаешь: «Нет, не жильцы они на белом свете! Что-то в них есть особенное, отблеск какого-то неземного света, и посылаются они на нашу грешную землю для того, может быть, чтобы мы, бедные, оземлившиеся, жестокие сердцем, могли уразуметь, как прекрасны Ангелы на небе!..»

Они отличались глубокой религиозностью: их любимым занятием было посещение долгих оптинских служб и бесед с батюшкой, которого они горячо любили. Возвратившись домой, они пели церковные песни и читали церковные книги, подражая виденному в церкви, но это постоянное общение с монастырем и монахами не делало их угрюмыми, нелюдимыми; нет, они были необыкновенно ласковые, кроткие девочки и в то же время – веселые, по-детски живые, любившие иногда и пошутить, и посмеяться, и позабавиться. Так, например, они очень забавлялись тем, что их бабушка (они называли ее «мама») не могла их отличить, до такой степени они были похожи друг на друга. «Ну, мама, – говорили они иногда, – закрой глаза, а потом открой и скажи, кто из нас Вера, а кто Люба», – и меняли свои места. Мать Амвросия часто ошибалась, и это девочкам доставляло большое удовольствие.

Тем не менее, очевидно, девочки носили в себе глубокую тайну – стремление к Небесной жизни. Так, например, когда они были совсем маленькими, Вера, обратившись к сестре, совершенно неожиданно, говорит: «Люба, ты хочешь долго жить на земле?». – «Нет, я хочу жить до 12 лет!» – «И я тоже», – отвечает другая. И желание бедных девочек было исполнено скоро: через некоторое время, заболев дифтеритом, они умирают одна за другой, кротко, тихо, с молитвой на устах.

Тогда-то и сделалось понятным, для чего прозорливый старец о. Амвросий предназначал Шамордино. Здесь открыл он женскую общину, первой настоятельницей которой была Софья Михайловна Астафьева, урожденная Болотова. Понятной сделалась и архитектура дома, ибо он предназначался для храма, и в зале была устроена церковь, в честь Святой Троицы, а в ней поставлена главная драгоценность – чудотворная икона Казанской Божией Матери.

История этой иконы замечательна. Она принадлежала матери Амвросии (когда та жила еще в Белевском монастыре), будучи принесена одной бедной женщиной за десять рублей. С тех пор мать Амвросия постоянно покупала на десять рублей масла для неугасимой лампады перед иконой.

Но вот, когда однажды у нее не хватило денег на масло, она в горести усердно помолилась Божией Матери, чтобы Она Сама нашла необходимые деньги. Чрез несколько минут после молитвы, когда она задумала растапливать печь старыми бумагами, она нашла между ними нераспечатанный конверт именно с десятью рублями. С этих пор она стала иметь особенное благоговение к этой иконе. Рассказывают также, что, когда она находилась в Шамординском храме, один диакон усомнился в ее чудотворности и вдруг увидал исходящий от иконы такой ослепительно яркий свет, что был поражен и временно лишился речи.

Небогатое достоянье досталось первой настоятельнице, матери Софии: деревянный дом с домашней церковью да несколько деревянных хижин для жилья сестрам. Вот и всё! Ни денег, ни имущества, ни каких-нибудь запасов, а между тем население общины с каждым днем все увеличивалось. Много посылал старец здоровых и крепких девушек, способных к работе, в монастырь, но не менее (если не более) – больных, увечных, не способных ни к какому труду. Вот, например, подползает к старцу безногая, с уродливым горбом, вся трясущаяся от болезни св. Витта. Кроме обид, оскорблений, эта несчастная ничего не видала от людей. Понятно, почему в душе ее – раздражение, злоба против них. Видя несчастную, старец изменяется в лице и посылает ее в Шамордино. Вот другая – на костылях, чахоточная, в лице ее кротость, она терпеливо переносит свою участь, но ей негде жить, ее отовсюду гонят, она никому ненужная, лишняя! Старец поговорил с ней, прослезился над ее страданиями и посылает ее в Шамордино. Вот приносят к нему детей, брошенных на произвол судьбы преступными или несчастными родителями. Бедные детки, покрытые грязными тряпками, иногда с золотушными ранами на теле, протягивают к нему свои ручонки, и старец отправляет их в Шамордино. Таким образом, население Шамордина все увеличивалось, а средства обители к существованию все уменьшались.

Но не такова была ее начальница – мать София, чтобы смутиться и пасть духом перед этими затруднениями: недаром память ее благоговейно чтится до сих пор в Шамордине. Представительной наружности, с твердым характером, пламенной верой в Бога и глубокой покорностью к старцу, она все могла перенести во славу Божию и на пользу вверенной ей обители. Входя во все тонкости монастырского хозяйства, она не забывала духовного воспитания сестер. Она старалась воспитать веру в Бога, любовь к ближним, глубокую преданность старцу, которая одушевляла все ее духовное существо.

«Смело, решительно, с молитвой на устах иди по пути христианского совершенства, – учила она сестер, – трудись, работай и не падай духом; если упадешь, Господь силен восстановить тебя; Он с тобой, а с Ним всегда и везде легко». Одного она не выносила и не терпела – это часто встречающейся в людях склонности злословить и осуждать ближних. Злословие, клевета, сплетня – один из самых любимых предметов разговора в светском обществе, к сожалению, часто и в монашеском.

Ты видишь, как человек грешит?! Но ты не знаешь, как он раскаивается в своем грехе! Ты издеваешься над ним, ты брызгаешь в него грязью, а он в это время перед образом оклеветанного и опозоренного врагами Спасителя плачет и рыдает кровавыми слезами и дает слово: более не грешить. И вот когда ты произнес на него свой беспощадный суд, Милосердый Господь, пришедший спасти не гордых праведников, но кающихся грешников, уже нарек ему Свое прощение: «Чадо, отпускаются тебе твои грехи». Таким образом, ты бесстыдно предвосхитил суд Божий.

Как магнит притягивает железо, так обаятельная личность матери Софии стала привлекать в обитель много людей самых разнообразных образований, состояний и положений в обществе. Постепенно Шамордино стало отстраиваться, украшаться новыми зданиями; твердо водворился в нем Устав Оптиной пустыни.

Но – увы! – недолго наслаждалась обитель миром и духовной радостью под ее настоятельством. Тяжелые труды сломили ее крепкое здоровье, и она скончалась, предварительно постригшись в схимонахини, горько оплакиваемая сестрами.

По кончине матери Софии старец избрал настоятельницей мать Ефросинию Розову. Столь же глубоко верующая, столь же преданная старцу, она не имела блестящих талантов администратора и духовного вождя, какими отличалась мать София. И старцу пришлось взять на себя все хлопоты по устройству обители, для чего он посещал лично обитель не один раз, где и скончался 10 октября 1891 года, зазимовав там по случаю своей болезни.Трудно передать ту радость, которая овладевала сестрами при вести, что дорогой батюшка едет к ним погостить. Ведь все они, можно сказать, и дышали им одним. Он был для них всё: их отец, их покровитель, их молитвенник, их свет, их радость. Как путник бодро идет вперед, видя перед собой мерцающий огонек, так и они, не смущаясь, шли тернистым иноческим путем, ибо в умирающем телесно старце сиял тот огонь, который освещал их путь и окрылял надеждами на вечные радости на Небе. Еще за несколько дней до приезда старца в монастырском муравейнике начинались хлопоты, как бы получше встретить и успокоить дорогого гостя.

Но вот прошел слух: «Батюшка выехал из Оптиной». Июньское благоуханное утро; пахнет цветами и скошенным сеном; всю картину ярко озаряет солнце; у врат маленькой деревянной церкви собрались насельницы общины во главе с начальницей, держащей в руках чудотворный образ Казанской Божией Матери, и священником с крестом. Сестры обители, дети-сироты из приюта, безногие, слепые, расслабленные из богадельни и больницы – все собрались встречать своего отца. Тихо показалась из-за пригорка карета, в которой возили батюшку, боясь за его здоровье. И вот из этой кареты медленно выходит, весь дрожащий от болезни, в теплом подряснике, в теплой шапочке, с костыликом в руках, батюшка; подходит он к иконе, опускается на колени, творит крестное знамение; слезы блестят в его чудных очах. Благоговейная тишина сменяется восторженными криками: «Батюшка, дорогой наш, родной батюшка приехал!» Да, такие минуты никогда не забываются теми, кто их испытал!

Каждодневно батюшка объезжал в монастырской пролетке все строения, указывал место, где должен быть, а теперь находится, новый собор. Дельно и метко делал замечания плотникам, рабочим, сестрам, а затем возвращался к себе для духовных бесед с сестрами, а также и с приезжающими богомольцами. Вечером, после молитвы, он выходил на общее благословение в зал, как и в Оптиной пустыни, где его встречали сестры, которых он благословлял и почти каждой говорил что-либо полезное. Батюшка воплотил в себе два великих идеала: отречение от мира и служение человечеству, доказав всему миру, что одно не исключает другого. Все внешние монашеские подвиги, молитву и очищение сердца старец ставил высоко, но при этом он более требовал от своих духовных детей того, чтобы они прежде всего готовы были жертвовать собой, чтобы пользу ближнего ставили выше своей, чтобы о себе думали как можно скромнее, не увлекаясь своей мнимой праведностью. Этому он и учил своих духовных детей, и из добродетелей христианских он прежде всего старался воспитать в людях смирение:

«Долготерпите, за все благодарите, о всем радуйтесь, молясь за всех о всем непрестанно». «Страдания для человека необходимы: без них жизнь была бы пуста и бессмысленна, – страдания отрывают нас от пустой жизни и заставляют думать о Боге, о вечности, следовательно, о своей душе. Страдания неизбежны в жизни: страдают ведь и люди неверующие, но они страдают с проклятиями, с богохульством, подобно разбойнику, висевшему по левую сторону от Христа, иногда в припадке отчаяния лишают себя жизни, напрасно думая, что с прекращением земной жизни прекратятся для них страдания духа. Между тем, как человек верующий терпеливо переносит все, встречающееся на пути, ибо он верит, что это – наказание за его грехи и очищает его душу. В то же время сознание своих собственных недостатков заставляет его снисходительно относиться к недостаткам и своего ближнего. В самом деле, скажите: отчего расстраиваются всякие общественные союзы? Всегда от самолюбия и гордости! Сначала люди нравятся друг другу, а как увидят недостатки ближних, начинают злословить друг друга, оскорблять, и все дело рушится!»

Этому учил о. Амвросий сестер шамординских.

Замечательно, что в этот свой приезд о. Амвросий, может быть, в предведении неурожаев и других несчастных бедствий, обрушившихся на нашу Родину, приказал изобразить Божию Матерь, сидящею на облаках и благословляющею людей, а под Нею – поле, усеянное ржаными снопами и колосьями. Батюшка велел праздновать поклонение иконе 15 октября.

Замечательно, что это был день его погребения. При совершении празднования этой иконе «Спорительница хлебов» им указано читать обыкновенный Богородничный акафист, а припев петь следующий: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою, подаждь и нам, недостойным, росу благодати Твоея и яви милосердие Твое».

В 1890 году старец опять приехал в Шамордину пустынь и остался там до самой своей кончины. Опять та же ликующая радость сестер, те же поездки по строениям в сопровождении сестер и богомольцев, те же беседы и благословения с тем только различием, что благодаря продолжительности пребывания старца они вместе с ним провели день его Ангела – 7 декабря, Рождество Христово, Новый год и Святую Пасху. Как много впечатлений, как много света и радости! Недаром старец говаривал: «Попомните это времечко!»

1 января, рассказывают сестры, в самый первый день 1891 года, утром, после обедни, батюшка вышел к сестрам особенно задумчивый, серьезный; сев на диван, он неожиданно начал читать стихотворение: «Лебедь на брегах Меандра песнь последнюю поет». «А мы, – шутливо заметил старец, – могли бы так переделать это стихотворение: «Лебедь на брегах Шамандра песнь последнюю поет», – и объяснил, что лебедь поет только одну песнь – перед своей кончиной.

Тогда никто не понял печального значения этих слов, а между тем старец предсказал свою кончину в этом году. Предчувствуя ее, он особенно поспешно старался устроить монастырь. Так было построено много новых келий в Шамордине, благоустроен хутор Руднево, о котором старец предсказал, что в нем будет церковь, что и случилось после его кончины. В конце сентября старец заболел болезнью ушей, соединенной с инфлюэнцией, и, постепенно, стал таять. Пламенны были молитвы сестер, но воля Божия должна была совершиться, и 10 октября тихо, мирно, подняв руку для крестного знамения, он отдал свою душу Богу. После напряженной тишины вопль отчаянного горя раздался в Шамордине: то плакали сестры, потерявшие в старце всё; и эти стенания не прекращались до самого перенесения его в Оптину. Множество духовных лиц во главе с архиереем, множество народа, иноков и инокинь собрались на его отпевание. Торжественно, великолепно было совершено отпевание многочисленным духовенством во главе с епископом Виталием. Особенно разителен был контраст между скромным гробом и убогими скромными одеждами смиренного старца и блестящим облачением и пением соединенных хоров – иноческого и архиерейского, множеством свечей, множеством высокопоставленных лиц, толпами богомольцев. Всех их объединяло одно чувство – любовь и благодарность. Поистине можно сказать: любовь не умирает, любовь нельзя заключить во гробе и закопать в землю, она вечно жива.

Торжественны были проводы о. Амвросия в темный осенний вечер в родную ему Оптину пустынь. Несмотря на пронзительный ветер и дождь, свечи у богомольцев не угасали; гроб все время несли на руках его почитатели, и трогательна была минута, когда гроб, высоко поднятый, как плывущий по воздуху, был встречен сонмом иноков в серебряных облачениях во главе с настоятелем – архимандритом Исаакием. Поистине казалось, что это – перенесение мощей, а не просто погребение.

Замечательна судьба Шамордина после смерти батюшки. Умер ее отец и кормилец. Лишилась она своей главной опоры. Настоятельница ее – мать Ефросиния от болезни ослепла. Средств в монастыре никаких, расход громадный: около тысячи сестер надо накормить, обуть, одеть, – такое громадное количество народа!

Казалось, по человеческим соображениям, Шамордину окончательно грозило закрытие, а между тем оно не только не закрылось, а больше процветало, чем при жизни батюшки.

Достаточно сказать, что за это время построено множество прекрасных каменных строений, как, например, трапезная, колокольня, построен и освящен великолепный собор в самом Шамордине, каких мало в столице, а главное, из общины Шамордино возведено в Казанскую Амвросиевскую обитель, а настоятельница, слепая и беспомощная, торжественно возведена в сан игумении и награждена наперсным золотым крестом.

Кто же взял на попечение осиротевшую обитель? Это были преданные духовные дети старца – наши дорогие москвичи: достопочтенный, в Бозе почивающий, Сергей Васильевич Перлов и поныне здравствующая его супруга Анна Яковлевна. Золотыми буквами написаны их имена в летописи Амвросиевской Казанской Шамординской обители, и никогда они не изгладятся из памяти насельниц этой обители. Молится за них старец, молится он и за всех тех, которые обращаются с любовью за его благодатной помощью; как при жизни, так и по кончине он всегда готов помочь всякому страждущему и скорбящему.

Из множества случаев его помощи благодатной мне припоминается такой.

Один господин был болен болезнью головы и ног, так что доктора отказались его лечить и ему грозила смерть. Но вот, прочтя в «Душеполезном чтении» об о. Амвросии, он мысленно попросил у него помощи и потом заснул. Во сне он увидел необыкновенный свет, и вот к нему подходит старец в мантии с золотым крестом, с четками в левой и посохом в правой руке; дотронувшись до его ног посохом, он сказал ему: «Чадо Николай, встань, поди в церковь, отслужи молебен Амвросию Медиоланскому», – и дал ему тут же кусочек просфоры. При этом он почувствовал страшную головную боль, но старец покрыл его своей мантией, и боль прошла. Когда тот господин спросил, кто он, старец отвечал: «Я старец Амвросий из Оптиной пустыни». На другой день господин встал здоровым, и болезнь не повторялась. Через несколько времени он видел опять сон: старец лежал в гробу и грозно упрекнул его, что он о видении этом молчит и не сообщает в Оптину пустынь.

Конечно, в Шамордине и теперь много недостатков, но мы веруем, что Господь Бог по молитвам старца не оставит ее без добрых людей, как не оставлял до сих пор. Я верую также, дорогие братья и сестры, что духом старец сегодня среди нас. В самом деле, во имя чего собрались сегодня мы сюда? Во имя любви к ближнему.

Не скромный наш вечер сегодня, но его цель привлекла вас и ваши лепты сюда. Цель его – устройство глазной больницы в Сергиевом Посаде, куда собираются десятки тысяч богомольцев. В летнюю пору, когда их бывает большой наплыв, когда колосится рожь, от нее попадает пыль в глаза, раздражающая их и производящая глазную болезнь.

При недостатке лечения болезнь эта может породить слепоту. А что ужаснее слепоты? Не видеть этой чудной природы, не видать человека, быть погруженным в вечную тьму. Какое несчастье может сравниться с этим?! Вот почему наше Общество имеет целью предупредить слепоту и возвратить зрение, пока это возможно.

К сожалению, средства наши оскудели, и мы должны были бы закрыть лечебницу, если бы не помощь добрых людей.

Да благословит вас Господь Бог и да будет с вами и за вас молитва батюшки, старца о. Амвросия.

Недавно я прочел одно стихотворение, которое хотя и относится к другому лицу, именно к о. Иоанну Кронштадтскому, современнику батюшки о. Амвросия, тем не менее подходит к нему – родному по духу и по деятельности:

Он был жив – мы сердцем не робели,

Он был жив – и были мы сильней;

Умер он – и мы осиротели,

Умер он – и ночь еще темней.

Ночь темней, – а мы так одиноки,

В грозном море – слабые пловцы...

Миру нужны вещие пророки

И с душою детской мудрецы.

В злобном вихре беспощадной битвы

Мир совсем забыл бы Небеса,

Если б смолкли праведных молитвы,

Прекратились Божьи чудеса.

И нисходят в грешный мир святые,

И низводят с Неба благодать...

Подвиг их – целить сердца больные

И умы заблудшие спасать.

Умер он – молитвенник народный,

Умер он – народный иерей,

И ненастной ночи мрак холодный

Стал еще темней и холодней.

Пусть он с нами вечным духом ныне,

Но не слышим мы его речей,

Не сияет в жизненной пустыне

Свет его ласкающих очей.

Оросив горячими слезами

Мертвый камень гробовой плиты,

Шепчем мы дрожащими устами:

«Без тебя мы в мире сироты!»

Во время чтения Преосвященного хор Богоявленского монастыря исполнил древним распевом Оптиной пустыни некоторые духовные песнопения и между ними, в заключение чтения, стихотворение, посвященное памяти Оптинского старца о. Амвросия (слова Странника, музыка Н.С. Буйлова):

Блажен, кто, путь свершая тесный,

Кумирам тленным не служил,

В чьем чистом сердце Царь Небесный

Себе обитель сотворил.

Блажен, кто страсти победил

И чужд был суетных стремлений,

Кто средь житейских треволнений

Свой крест безропотно носил.