Новый год и новый век. 1901 г.

1901 г.

Новый год и новый век.

За длинной вереницей минувших столетий уходит теперь в вечность вместе со старым годом и старый ХIХ век. Но столетия в жизни человечества не отделяются одно от другого механически; между ними остается органическая связь, хотя, конечно, на протяжении ста лет, при смене нескольких поколений, всегда можно выделить одно или несколько влияний века, которые можно назвать его характеристическим признаком. Последнее из них есть как бы завет отходящего в невозвратную вечность столетия его юному преемнику.

Минувший век по справедливости можно назвать много пожившим и много испытавшим, в смысле разнообразных направлений и течений мысли; слишком сложна была его духовная жизнь, слишком много разнообразных наслоений заключает она в себе, чтобы возможно было легко и безошибочно подвести их под одно всеобъемлющее начало. Основные запросы человеческого духа не изменяются с переменой столетий; все те же они, эти вопросы высшего порядка, вопросы о смысле и цели бытия, нередко затеняемые ежедневною сутолокою жизни, но никогда не умирающие: так, среди калейдоскопических перемен в окружающей природе, среди явлений временных, иногда мгновенных, существуют длительные, вековые, относительно вечные процессы жизни. И как в природе во все века, возвышаясь над всеми переменами ее жизни, неизменно действует вложенный Богом закон всемирного тяготения, так в человеческом богоподобном духе, не умирая, действует всечеловеческое и всемирное тяготение его к бесконечному центру мира…

Отшедший от нас ХIХ век в движениях мысли не дал окончательного разрешения великих вопросов о смысле и цели бытия. И к нему приложимо слово поэта: «Стараясь в сомнениях о великих тайнах, идут невозвратно века за веками; у каждого века вечность вопрошает: чем кончилось дело? Вопроси другого, каждый отвечает». Но справедливость требует сказать, что минувший век нельзя упрекнуть в недостатке пытливости и энергии в этой вековечной работе. И нужно отказаться совсем от веры в обладание истиной и осудить, таким образом, дух человека на невозможное для него самоубийство, нужно совсем отказаться от веры в человека, чтобы не видеть глубоко важного значения в этой тяжелой духовной работе века. Плоды ее не сразу вместимы в разум и не сразу могут броситься в глаза, но во всяком случае эта сложная духовная работа не прошла даром.

Не станем ни скрывать, ни умалять самих ошибок века: они были, и были ошибки действительно горькие и печальные, но и они послужат, да уже и послужили к концу столетия к оздоровлению мысли.

В наследие от своего предшественника истекший век получил разложившийся рационализм философии энциклопедистов, быстро облетевшей Европу и затем выродившейся в мистический пиэтизм. Отклонение маятника вправо дает затем такое же отклонение влево: и мистицизм, как реакция против недавних увлечений вольномыслием энциклопедистов, получил сильное распространение в Европе: захватил он и высшие слои нашего отечества, и в лице г-жи Крюднер, г-жи Гюйон, фран-масонов отразился в умственных течениях и русского общества.

Следующая, особенно заметная ступень в направлении умственной жизни века, – это идеализм Гегеля. В крайностях гегельянства все бытие низведено было на чистую идею, и между духом и материей, Творцом и творением, идеей и действительностью исчезли все отличия. Но реальные запросы мысли и жизни не могли быть подавлены отвлеченною теорией, и вот, как это странно, с одной стороны, под влиянием этих запросов, с другой стороны, в логическом развитии самого гегельянства – его крайняя левая, как выражаются историки философии, неожиданно вырождается в грубый материализм… Можно сказать, это последнее миросозерцание, упростившееся до крайности и спустившееся с верхов философии в самые низины толпы. Прошумело в Европе более всех других. Временно оно связало себя с успехами естествознания, получившего в наш век небывалое развитие, и, опираясь на открытия и изобретения в области материальной культуры, горделиво и самоуверенно предъявило претензию сказать последнее слово в области мысли. Необыкновенное, невиданное увлечение наукою охватило всю мыслящую Европу; но под влиянием материализма самая наука, приняв форму позитивизма, слишком сузила свою сферу и предъявила попытку совсем выбросить из своей области все вопросы, касавшиеся собственно духа человеческого; поколение, выросшее и воспитавшееся под влиянием этого миросозерцания, считало себя в праве безнаказанно отрицать все недоступное нашим внешним чувствам – религию, совесть, нравственность и проч.; уничтожение вопросов оно считало их разрешением, и свои ограниченные стремления и свои смелые верования оно резюмировало в спесивой фразе, которая свидетельствовала только об ограниченности: «В мире нет более тайн"… Трудно представить, какие чудовищные для нравственной и религиозной жизни человечества выводы были сделаны из открытий биологии и физиологии – из закона сохранения вещества, естественного подбора и борьбы за существование… Казалось, наступает крушение всех идеалов, и материализм, потворствуя чувственности, потакая низменным стремлениям толпы, будучи «дешевым миросозерцанием», доступным самой обыкновенной ограниченности, подорвет все высшие идеальные стремления. Действительно, никогда не совершалось столько преступлений, никогда не было такого разлива чувственности как во время господства этого жалкого мировоззрения; конечно, эти явления преступности бывали и бывают при всех условиях жизни, но теперь они не скрывались, открыто показывались на свет, не стыдились себя, а находили себе оправдания в господствующих теориях и ложных ссылках на науку. К счастью, духовную жизнь человека нельзя подавить в конец. Как теория, материализм скоро начал терять свое обаяние, обнаруживая свою несостоятельность, и истинная наука скоро открыто и бесповоротно отказалась от услуг этого мнимого союзника. Невероятною становилась после всех этих огульных отрицаний всего сверхъестественного та жажда неведомого и таинственного, которая стала замечаться повсюду. Но не сразу она нашла себе исход и удовлетворение там, где она давным – давно указана Тем, Кто вложил нам в душу эту жажду… В «Плодах просвещения» нарисована картина этого искания… В мрачных сеансах спиритизма, в постукиваниях и движениях бездушного стола, часто бессмысленных и смешных, в бесцельных вызываниях умерших, в письменных сношениях с духами – вот где искали удовлетворения требованиям проснувшегося духа… Чувственная сторона оказалась далеко не единственной в человеке, но долговременное удовлетворение одной чувственности и забвения о другой стороне человеческого существа естественно произвело утомление, разочарование в тех светлых надеждах, которые возлагались на науку, принесло уныние, – и на испещренной физиономии нашего века появилась еще глубокая и резкая морщина… Мы говорим о пессимизме. Культурный человек, способный наблюдать и оценивать явления жизни и мысли, действительно терялся в безвыходных противоречиях века.

Укажем на некоторые из этих противоречий.

Горячая вера в науку окрылила мыслителей нашего века светлою надеждою устроить рай на земле, создать путем естественного гуманизма общение народов, в общей дружной культурной работе имеющих вступить в вечный мир. Известный Бокль уже смело объявляет крымскую войну последним остатком отживавшего варварства. И как бы в насмешку над всеми этими чаяниями, тягостный милитаризм, «вооруженный мир», – вот что служило ответом смелому пророчеству. Милитаризм обращает Германию, эту страну философов и поэтов, в сплошную казарму, истощает экономическую жизнь народов; войны следуют за войнами, человеческая изобретательность и самые выводы науки обращают на измышление новых орудий истребления людей, и в настоящие минуты, когда мы пишем строки, Европа находится в полном напряжении военных сил и ведет брань в двух отдаленных местностях земного шара.

Ряд открытий и изобретений, открывших человеку возможность пользоваться такими силами, как пар и электричество, развитие промышленности, усиленное производство всех предметов мировой торговли, – все это, по-видимому, обещало целый переворот в области социально-экономической жизни народов, в смысле смягчения и даже полного уничтожения бедности. Мечтателям рисовались заманчивые картины всеобщего материального довольства, – и, как бы в насмешку, никогда не бросалась в глаза так резко разница между богатством и бедностью, никогда капитал не был таким всесильным господином, никогда плутократия не обособлялась так от бедноты и нищеты. По-видимому, весь культурный прогресс оказался выгодным только ничтожной горсти миллионеров, и промышленность, железные дороги, пароходство, электрическая и паровые машины, – все это сделало жизнь рабочих классов гораздо бедственнее, чем была она прежде.

Как бы усиливая это противоречие, капиталистическая промышленность создала из рабочих целое царство своих подданных, над которыми она господствует страхом голодной смерти, – и это в тот век, когда более, чем когда-либо, возглашались идеи о всеобщем равенстве, о правах демократии и проч., когда старательно разбивали все стеснения, идущие от традиции веры, государственной и церковной жизни минувших веков, традиции, называемые рабством, несоответствующим свободу духу человека ХIХ столетия. Власть денег захватила не одни рабочие классы: она поработила газету, книгу, подчинила себе и учителя, и чиновника, и общественного деятеля…

Сумма знаний увеличилась в минувшем столетии, и наука сделалась общедоступной; множество учебных заведений, бесчисленные газеты, особые просветительные учреждения расширили круг распространения и первоначальной грамотности и научных сведений. Казалось, что под влиянием просвещения жизнь людей будет, если не совершенно, то во всяком случае более, чем в прежнее время, свободна от проявлений дикости, жестокости и преступлений. И вот, опять как бы в насмешку, раздается возглас, что Европа «одичала» в нравственном отношении. Коварство в политике, подлоги, обманы, измены характеризовали международные отношения (стоит вспомнить только Бисмарка); множество самых диких преступлений, жестоких и бессмысленных убийств, случаев воровства целых миллионов рублей, принадлежащих бедноте, злостных банкротств, небывалые проявления наглого до циничности эгоизма, – все это омрачало жизнь нашу в последние десятилетия.

Удлинять ли эти параллели противоречий? Говорит ли о том, что, несмотря на всеобщее стремление к удовольствиям, на ненависть ко всякому виду аскетизма, несмотря на то, что места увеселений увеличились до возможной степени, что доступ к ним открыт самый широкий, так что явилась даже так называемая «увеселительная благотворительность», – несмотря на все это, истинная жизнерадостность нисколько не повысилась, людям стало жить печальней и скучнее. Здесь одно из самых резких противоречий истекшего века, дающего, по статистическим сведениям, до 50.000 самоубийств в год в одной Европе и до 500 самоубийств в год среди учащихся детей только в одном из учебных округов Франции…

Немудрено, что под влиянием этих бросающихся в глаза противоречий, возник и развился мрачный пессимизм, и представители его в философии и в литературе стали пользоваться заметным влиянием. Небытие лучше бытия, и самый мир есть нечто такое, что не должно бы быть совсем, – таково последнее слово этого мировоззрения. Но если бы пессимизм удержал за собою господствующее положение среди настроений века, это бы значило, что человечество истощило свои жизненные силы. К счастью, пессимизм всегда был явлением временным. И к концу века европейское человечество возвратилось снова к более отрадному миросозерцанию, которое в состоянии удовлетворить никогда не умирающие в человеке высшие духовно-нравственные потребности. Мы разумеем тот благотворный дух религиозно-нравственного возрождения, который в последнее десятилетие минувшего века наложил такую заметную печать на все стороны жизни. Необыкновенно возрос интерес к истории религии; необыкновенно возрос интерес к христианству, к его Основателю, к истории его Церкви, к разрешению нравственных вопросов. Это явление замечено всюду, как «возрождение спиритуализма» и, к чести нашей сказать, во Франции, например, в значительной степени приписывается влиянию «русского романа». Правда, под влиянием все указанных противоречий века, в современном культурном человеке остались осадки пережитого и перечувствованного; он потерял цельность своего существа, непосредственность отношений к вопросам высшего порядка, и даже более: эти осадки нередко затемняют в нем самые простые истины. Море, взволнованное бурею, не сразу успокоится, хоть буря и перекатится; экипаж, выбитый из колеи бешеною скачкою, не сразу опять попадет в колею: так и в религиозных исканиях современности, например, и у нашего «учителя» графа Толстого, даже при добром желании осмыслить для себя и для других жизнь человечества, обнаруживается иногда чудовищное непонимание христианства в его основных истинах. Отрешенные от исторической живой связи с христианством, эти искатели видят вдали свет его, но усталость духовного зрения, с одной стороны, мешает им найти к нему дорогу; с другой стороны, гордость, как наследие прошлого увлечения рационализмом, мешает им взять протянутую руку помощи от Церкви, которая одна хранила и хранит живое, не умиравшее и не умирающее христианство.

Мы глубоко верим, что это отмеченное шатание религиозной мысли есть явление временное и скоропреходящее. Мы глубоко верим, и теперь уж видим, что лучшие представители мысли и жизни предостерегают человечество от неразумного увлечения механическим мировоззрением и стараются уяснить себе и другим взгляд на жизнь человека и на смысл исторических судеб с высшей точки зрения нравственного мироправления. Недаром одно научное общество в Гааге недавно назначило премию за лучшее сочинение по вопросу о «нравственном мироправлении» в смысле его научно-философского оправдания.

Поворот к религиозному миросозерцанию есть как бы завет минувшего века новому ХХ столетию, и смиренное усвоение, правильное развитие и осмысленное, здоровое направление его по руслу вековой религиозной жизни в недрах Церкви составляет обязанность тех, кому дано жить и мыслить и действовать в наступающем новом веке.

Источник: Полное собрание сочинений : В 5-ти т. / Протоиер. И. Восторгов. - Репр. изд. - СПб. : Цар. Дѣло, 1995-1998. / Т. 2. : Проповеди и поучительные статьи на религиозно-нравственные темы (1901-1905 гг.). – 1995. – 890 с. - (Серия "Духовное возрождение Отечества"). ISBN 5-7624-0002-6