Характерные особенности Ин.
Можно с уверенностью утверждать, что на человеческом языке не было и едва ли когда–либо будет сказано слово, которое действовало бы на душу с такой силой, как Евангелие от Иоанна. И что еще замечательнее, оно питает простеца, который услаждается духовной музыкой его речей – в Прощальной беседе, в первом Евангелии Страстей Господних, и ученый мудрец останавливается перед ним с изумлением, бессильный исчерпать эту бездонную глубину своим богословствующим умом. Это впечатление до известной степени объясняется тем, что глубочайшее догматическое содержание Ин. облечено в соответствующую ему форму. Можно говорить об особом Иоанновском ритме. Он выражается в однообразии синтаксического построения – сказуемое, по большей части, стоит перед подлежащим (ср., напр., Ин.1:32, 36, 2:2), писатель избегает сложных периодов и соединяет предложения по способу сочинения (см., напр., Ин.1:1 и сл.). Ритмическое звучание достигается и многочисленными повторениями (ср., напр., Ин.1:15, 27, 30 или 1:29, 36). Нередко на протяжении довольно значительных отрывков Евангелия отдельные мысли связаны друг с другом, как звенья одной нерасторжимой цепи (ср., напр., Ин.1:7–11, 10:25–30). Кроме того, Иоанн часто прибегает к обычному в библейской поэзии (см., напр., весь Пс.50) параллелизму – по большей части отрицательному (ср., особенно, Ин.8:12, 14, 15, 23, 35, 38). Но Иоанновский ритм достигается не только этими внешними средствами. По сравнению с первыми тремя Евангелиями, в Ин. поражает отсутствие поступательного движения. Его главное содержание составляют большие речи отвлеченного догматического содержания, и те немногие притчи, которые Иоанн приводит – напр., о дворе овчем в гл. 10 (Ин.10:1 и сл.) или о лозе в Прощальной беседе (Ин.15:1 и сл.) – отличаются от синоптических притч этим же отсутствием движения. Они дают как бы моментальный разрез: нечто постоянно существующее или неизменно повторяющееся. Они совсем не похожи на притчи синоптиков, часто представляющие собой настоящие маленькие рассказы увлекательного содержания (ср., напр., Лк.10:30–37 или Лк.15:11–32). Один из исследователей недавнего времени сравнил синоптиков с быстро текущей рекой, а Ин. с морем, которое мерно колышется в своих берегах. Еще одна особенность поражает читателя Ин. Она касается в равной мере и фактов, и речей. В Ин. многое остается неясным. Догматические беседы Ин. построены по одному плану: слова Иисуса вызывают недоумение, требующее разъяснения (ср., напр., Ин.3:3–4). Господь его дает (там же, Ин.3:5–8), но у собеседника, и у читателей, возникают новые вопросы (там же, Ин.3:9–10), до конца не разрешимые. Это же касается и истории. В Ин.5 Господь исцеляет больного в Овчей купели в Иерусалиме. К Иерусалиму относится и Его большая догматическая речь в ответ на обвинения иудеев. Между тем Ин.6 начинается с переправы Господа на другую сторону моря Галилейского (Ин.6:1). О том, что Иисус из Иерусалима возвратился в Галилею, евангелист не сказал ни слова. В Ин.12, после Торжественного Входа, эллины, пришедшие на праздник, выражают желание видеть Иисуса. Об этом желании Филипп и Андрей доводят до Его сведения (ср. Ин.12:20–22). Но мы остаемся в неизвестности, была ли сказана речь 12:23 и сл., последняя перед народом, в присутствии эллинов или в их отсутствие. Неясности в речах и пропуски в истории говорят об одном: благовестив Христово не может быть выражено немощным человеческим словом. Непередаваемое словом передается гармонией звуков. Отсюда – ритм.
