Из отзывов печати о лжеучении графа Л. Толстого, 1901 г.

Лжеучение графа Толстого с достаточной обстоятельностью разобрано и опровергнуто в нашей богословской литературе. Может быть, этим обстоятельством объясняется тот наблюдаемый факт, что последнее послание Св. Синода по поводу лжеучения графа вызвало сравнительно мало толков и статей в печати. Помещаем здесь три отзыва, исходящие из различных сторон.

«Миссионерский Сборник», издаваемый в Рязани Братством св. Василия, епископа Рязанского, в последней книжке, печатая определение Св. Синода от 20–22 февраля с посланием верным чадам православной Церкви о гр. Л. Толстом, между прочим, указывает, что:

«Имя графа Л. Н. Толстого стало в последнее время известно всей России не столько как имя знаменитого художника-писателя, обогатившего родную литературу известными произведениями своего талантливого пера, сколько как имя жестокого хулителя св. православной Церкви, ее святейших таинств и Богоучрежденной иерархии, как создателя новой веры, в которую он успел привлечь не мало неопытных людей обаянием своего знаменитого имени и ложными обещаниями недостижимых в действительности утопий.

Увлеченные так называемым толстовизмом и не подозревают даже, в какую пропасть ведет их новый лжеучитель, аристократ-проповедник, не поступающийся сам в пользу своего учения ни одной из нажитых барских привычек: проповедник опрощения и физического труда, Толстой сам проживает в своем московском доме, окруженный всем комфортом, доступным богатым людям; горячий поборник общности имуществ, он в разных губерниях владеет обширными имениями, с которых сам и его семья получают немалые доходы исключительно для своего пользования; отрицатель брака, как явления будто бы противного и Божеским, и естественным законам человеческой природы, новый лжеучитель сам живет в браке, женит своих сыновей и отдает дочерей в замужество; проповедник всеобщего равенства и неподчинения властям, граф Толстой не отказывается от своего графского титула, вращается исключительно в аристократическом обществе, роднится только с членами этого кружка, платит дворянские и другие повинности. Одним словом, новый лжеучитель – в действительности «прелюбодей мысли», у которого не хватает достаточно энергии провести проповедуемое им лжеучение в жизнь, так как он прекрасно понимает неосуществимость его теорий и их практическую несостоятельность. У него не хватает даже мужества открыто признать свою солидарность со страдающими его последователями, пытавшимися провести в жизнь его ложную теорию, чтобы вместе с ними понести заслуженную законную кару за попытки разрушить административный и общественный строй нашего отечества, и в то же время, как его доверчивые ученики изнемогают в жизненной борьбе, выбитые из нормальной колеи, граф, пропагандист разрушительных начал, спокойно проживает под охраной отрицаемой им власти. Только очень немногим из несчастных последователей этого непоследовательного лжеучителя после целого ряда разочарований и житейских невзгод удается отрезвиться от болезненного увлечения ложным и гибельным учением графа Толстого. В последнее время все чаще и чаще стали появляться в повременной печати открытые письма, исповеди и т. п. бывших толстовцев, но они, к сожалению, очень мало известны читающей публике. A между тем, как пережившие сами всю свою муку сомнений и удаления от спасительного влияния святой православной Церкви, эти раскаявшиеся лучше всяких обличителей толстовщины могут предохранить колеблющихся от увлечения лжеучением Толстого. В виду этого Св. Синод, в своем попечении о чадах православной Церкви, об охранении их от губительного соблазна и о спасении заблуждающихся, имев суждение о графе Л. Толстом и его противохристианском и противоцерковном лжеучении, признал благовременным, в предупреждение нарушения мира, обнародовать свое послание».

Приводя послание Святейшего Синода, «Миссионерский Сборник» говорит: «Можно надеяться, что это послание отрезвит тех из последователей толстовщины, которые еще не совсем утратили доверие к церковной иерархии, и предохранить от заблуждения тех, которым, по житейским обстоятельствам, могла угрожать возможность совращения с истинного пути».

Это – голос, исходящий из церковной сферы. Приводим здесь же мнение русского светского человека.

Недавно в Петрограде начади издаваться «Письма идеалиста» и автор их, г. Ярмонкин, посвятил 10-е письмо гр. Толстому; написано оно в виде открытого письма. В начале автор, в подробном изложении, указывает на всю несообразность лжеучения гр. Толстого и в заключение касается того лицемерия, каким проникнута вся его житейская деятельность. Эту часть своего письма г. Ярмонкин начинает так:

«И еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие».

«Выставив в своем евангелии эти слова Спасителя, что же вы сделали, Лев Николаевич? Вы, по собственному вашему признанию, располагая капиталом в 600 000 руб., перевели его на имя своего семейства. Но разве вы этим разрешили вопрос? Ведь вопросы материальных средств, отношений богатых к бедным, заключаются не в юридической постановке, а в существе их. Ведь вопрос заключается не в той или иной юридической мистификации, а в том – как мне жить на белом свете, если я – человек богатый? Этот вопрос заставляет душевно страдать всех честных, искренних и сердечных людей. Ведь проснувшееся сердце, при сытой и комфортабельной обстановке, действительно, ноет и болит, когда ему одновременно рисуется картина нужды, голода, а, может быть, и смерти от истощения. Поверьте, что ведь есть на свете такие сердца – любящие и страдающие. Что же вы им даете, какой ответ несете вы им? Вы переводите все свое богатство на другое имя и таким простым способом якобы разрешаете вопрос. Что для Александра Македонского логично, то недостаточно для вас. Ну, что, если мы все последуем вашему примеру, т. е. передадим все свое имущество нашим семьям и родным, а сами останемся жить при этих семьях? Ведь этакое разрешение наболевших вопросов будет кукольной комедией даже с точки зрения религии разума и ни на одну йоту не подвинет самый вопрос нашего отношения к внешнему, материальному, миру. Это будет простым укрывательством своего имущества от кажущихся нам нравственных кредиторов, как другие люди укрывают свое имущество от действительных кредиторов.

Не есть ли все это акт простого и притом наивного лицемерия? Вы поступили так же и со своими сочинениями, переведя их на имя семьи, так что фирма, кажется братьев Силаевых, заключала договор на покупку ваших произведений с другим лицом. Что это значит, к чему этот перевод? Это даже неостроумно. Путем фикции ведь вы не докажете, что «собственность есть кража», как где-то высказал Прудон. Не докажете, по крайней мере, того, что вы искренно исповедуете этот социалистический принцип. Кстати вам сообщу, что проездом через Москву я покупал некоторые ваши брошюры с нарисованными, для завлечения покупателя, голыми женщинами на обложке. Кроме того, московские мошенники-торгаши начали выпускать ваши послания под новыми заглавиями, вроде «Потребности любви» и т. под., и, заставляя кричать на улицах мальчиков: «новое сочинение графа Толстого», тем самым вводят в заблуждение покупателей и выманивают у них деньги. Да и для мальчиков-продавцов это служит хорошей школой нравственности, как результат вашей «религии разума»! Вот единственное реальное выражение вашего внешнего отношения к собственности. Зачем вы все это делаете? Неужели вы думаете, что в наш век религии разума найдутся такие простачки, которые поверят, что такого рода действиями вы воплощаете в себе принцип отказа от собственности? Я лично – за принцип собственности и понимаю евангельское изречение не в этой казуистической форме, а в другой, но я становлюсь на вашу точку зрения и спрашиваю вас, разве вы подобного рода способами доказали, что вы воплощаете этот принцип в себе.

Не сеть ли это опять простой акт лицемерия?

После перевода всех своих сочинений на другое имя вы объявили, что все последующие ваши сочинения вы отдаете всем, но и в этом случае вы поступили недостаточно последовательно, и первое же выпущенное вами на этом новом основании сочинение, а именно роман «Воскресение», вы продали г. Марксу и, кажется, еще одному американцу, и когда против этого завопили все печатные органы, то г. Маркс пригрозил им судом. Положим, что вы выставили другое основание, хотя и не особенно нравственное, что цель оправдывает средства, и пожертвовали (говорят) эти деньги на помощь духоборам, тем несчастным, которые ведут свое сектантство уже более 150 лет, от которых вы заимствовали всю свою «религию разума» и которые теперь, благодаря вашим славолюбивым опытам на живом теле, мрут, как мухи, от болезней, голода и всевозможной нужды. Так, по крайней мере, об этом пишут гг. Скворцов и Тверской (сотрудники «Миссионерского Обозрения» и «Вестника Европы»). Но разве, беря вам не принадлежащие (нравственно) деньги и употребляя их для прославления своего имени, вы этим сколько-нибудь, доказываете, что исповедуете социалистический принцип Прудона и воплощаете его в собственной своей личности?

Конечно, нет. Вы так далеко ушли в лицемерии, что уже не видите того, что в ваших действиях и в вашей пропаганде нет даже и тени логики.

Подбежит к вам прелестный ребенок – внук или внучка – и скажет: «купи мне куклу или лошадку, милый дедушка», а вы ответите: «милый, у меня денег нет, а вот поди в правую дверь, там тебе дадут». Подойдет сын и скажет: «папа, мне нужно внести в университет, заплатить за право слушания лекций, дай, пожалуйста», а вы скажете: «да ведь ты знаешь, у меня денег нет, а вот пройди в правую дверь»... Подойдет дочь, попросит денег на шляпу, и опять тот же ответ. Не будет ли ясно для всех, что ведь это – лицемерие, одно голое лицемерие?... Придет бедный, но во всех отношениях достойный человек и попросит помочь его нужде, – нужде болящей, скорбящей и страдающей, а вы ему ответите: «Ведь я сам бедный, у меня ничего нет, вы это должны знать»... «Как, – воскликнет бедный, – но если я, томимый жаждой, измученный дорогой, прошу вас дать мне, хотя стакан чаю, неужели вы откажете»... «Да, – ответите вы, – я вам скажу принести свой чай и свой сахар, а я, может быть, схожу за водой и поставлю тебе самовар»... Подпоручик Венц рассказывал, как не очень давно он был призван с солдатами усмирять крестьян в вашем имении «Ясная Поляна». Кто прав, кто виноват – не знаю, да до меня это и не касается. Но всякому, имеющему сердце, будет очень тяжело и грустно, что такой факт совершился, а вам же легко, вы ответите: «да ведь имение – не мое!»...

Что же все это такое, Лев Николаевич, разве это – не лицемерие?

С идеей права собственности вы управились великолепно. С экономической стороной своей собственной жизни вы устроились тоже прекрасно: хотите – сегодня наденете зипун и чеботы, завтра – сапоги и пальто... Что хотите, то и сделаете. Относительно неприкосновенности вашей личности – тоже устроились прекрасно.

В заключение я вам скажу следующее:

1) Богом дарованный вам талант, которым вы составили себе имя первоклассного художника-беллетриста, вы употребили на зло людям.

2) Этот талант – не ваша заслуга, а Божий дар, а все, что принадлежит вам, что представляет выражение вашей «свободной воли», есть только один голый и грубый разврат мысли, рассчитанный на невежество и стадность толпы.

3) Ни одного слова из вашего «учения» не принадлежит вам, – оно надергано отовсюду и, главным образом, от духоборов. В вашем «учении» все, что взято из евангелия, – конечно, прекрасно; все, что надергано из других источников, – грубо и невежественно, на самой отвратительной фарисейско-лицемерной подкладке.

4) Ваше влияние на теперешние умы крайне пагубно и враждебно Христу. Все, что носит печать злобы, ненависти, протеста, – все группируется около вашего имени. Все чистое, возвышенное и идеальное, носящее в своей душе Христа, – бежит от вас, как от болезни, как от душевной эпидемии.

И вот вы-то хотели затушить у меня лампаду перед иконой Спасителя! Не боитесь ли вы, что эта лампада осветит чудный лик Спасителя, лик смирения, кротости и любви, и не напомнит ли вам этот лик, что вам – за 70 лет, что скоро вы должны будете дать отчет Богу в вашей религии разума, в вашем безнравственном влиянии на толпу?»...

А вот и слово иностранца.

На днях выйдет из Московской Синодальной типографии брошюра под заглавием: «Правда о графе Л. Н. Толстом» с таким предисловием:

«Ради истины и здравого смысла считаем полезным познакомить русских читателей и писателей со статьей о Толстом, появившейся на днях в майской книжке известного лондонского журнала «Monthly Review» («Месячное Обозрение»). Автор, г. Кальдерон дает этой статье заглавие: «The Wrong Tolstoi» («Лже-Толстой»).

«Из среды полуобразованной, – говорит автор, – с тех пор, как в нее проникли серьезные мысли, выродилось новое общество людей, исполненных благородных, но не глубоких стремлений, – ожидающее и требующее осуществления мира и счастья на земле. Эти люди требуют немедленных, решительных для того мер, – ученые не дают им желанного ответа; тогда они ищут себе пророка.

Находя, что все ученые и философы не в силах решить неразрешимые вопросы жизни, они обратились за верным решением их к людям, которые не обременены никаким знанием.

И вот такая-то публика «отверзла уши» на проповедь Толстого. И он стал учить, что всякие доктора, законоведы, духовные, государственные люди, ученые, философы – все либо безумцы, либо обманщики и шарлатаны, и что мир должен отбросить всю свою цивилизацию, знание, искусство, таланты, верования, законы, армии, флоты и все социальное устройство. Очевидно, что такое слово должно образованным членам общества показаться диким, так как все они суть доктора, законоведы, государственные люди, духовные, военные, ученые, землевладельцы и т. п. Сверх того, есть еще более важная причина, почему людям разумным и образованным не убедительно благовестие Толстого: причина та, что это благовестие во всех частях своих состоит в противоречие не только с разумом и опытом, но и само с собою.

Но несостоятельность мысли ничего не значит для энтузиаста. Этой обширной и все возрастающей дружине энтузиастов свойственны всякие противоречия верований, свойственно даже верить в сознательную для них самих ложь. Однако, эти люди нередко орудуют общественным мнением, – они создают репутации: одних покрывают позором, других венчают славой, – они накопляют массу горючего материала, от которого может загореться и серьезная часть общества.

Делу Толстого эти люди нанесли большой вред, потому что мнимого, лже-Толстого поставили они каким-то идолом в музей славы, а настоящего, подлинного Толстого укрыли, поставив в тень.

Эта двойственность – тяжкое испытание и для самого Толстого, и для учеников его. Лже-Толстой написал большую книгу в доказательство того, что он – тот же, что и настоящий Толстой. В этой книге стремится он возвести противоречие бытия своего в религиозный догмат, который можно назвать параллелограмм нравственных сил. Ученики его выставляют этот догмат как основание для суждений о Толстом, в оправдание очевидных противоречий между словами его и делами.

Лже-Толстой пишет памфлеты в доказательство того, что человек должен отрешиться от всякой собственности, не знать жены и детей, и в то же время настоящий Толстой живет со своим семейством, во всех удобствах жизни в поместье Тульской губернии!

И вот чем объясняет себя: «Он желал (говорит один из его хвалителей – м-р Эльметс Мод) действовать в полном согласии со своим учением, но не мог этого исполнить. Не мог, например, отрешиться от своей собственности, не раздражая жены и детей своих, – пожалуй, в таком случае они обратились бы к властям с просьбой воздержать его. Это очень смущало Толстого; но он почувствовал, что, нанося вред, не может сделать добра. Никакое решительное действие (например, раздать все бедным) не могло бы служить ему оправданием, ибо возбудило бы горькое чувство гнева в сердцах самых близких людей. Итак, пришлось ему передать всю остальную собственность жене и семейству и продолжать жить по прежнему в хорошем доме, с прислугой, с кротостью вынося упреки в «несостоятельности», и удовольствоваться тем, что, в дополнение к литературному труду, занимается ручной работой и живет по возможности просто и воздержно».

Трудно, стало быть, оказывается, «сделать добро, не причиняя вреда, не производя горького гнева в сердцах близких людей». Это «маленькое» затруднение естественно является, когда человек, особливо еще женатый, вздумает приводить в исполнение систему жизни, основанную на нищете и безбрачии. И вот толстовцы обыкновенно раздражаются, когда слышат упреки учителю их в непоследовательности: в этом раздражение, несомненно, есть личное чувство, потому что все они, поклоняясь системе, не исполняют ее, – едва найдется один такой верный в тысячах поклонников Толстого, рассеянных по всему свету. И эта черта особенно характерна в религии воинствующей, которая вопит на весь свет, что все прочие религии суть не что иное, как ложь, изобретаемая лишь для оправдания развратной жизни их последователей.

Но оборотень Толстой опирается на авторитет Иисуса Христа, чтоб оправдать свое учение, чтобы подкрепить авторитетом недостаток разумных оснований. Где бы ему уловить столько учеников, если бы он не ссылался на евангелие...

Как бы ему укрыться от критики, когда бы он не настроил себе крепостей из библейского текста. И вот, надобно посмотреть, на чем эти крепости держатся, и эти связи, которыми силится он укрепить и привести к единству свое философское учение, – можно ли признать верными и подлинными.

Подлинный, настоящий Толстой как будто верует в Бога, подобно всем христианам.

«По моему мнению, – говорит он в сентябрьском письме 1900 года, – мало сказать, что Бог есть любовь, Бог есть слово, разум. Любовью и разумом мы познаем Бога; но идея Божества не только не тождественна с этими понятиями, но они столь же различествуют с идеей о Боге, как понятие глаза или зрения различествует с понятием света».

Но другой Толстой, оборотный, в основной схеме своего учения, пленяющей восторженных его последователей, прямо отождествляет Бога с понятием Логоса или Разума; а Бога как существо, признает ложью, изобретенной паразитами религии.

«Начало всех вещей было Разум (Логос), и Разум был равен Богу и заступал Бога, и Разум (Логос) был Бог». Таков созданный Толстым фальшивый перевод текста Иоан. I, 1 (см. Толстого – «Согласование евангелий», русское издание, т. 1, стр. 19 и 23). «Свет явился, – переводит Толстой, – в особом роде (ήλθε είς τά ἴδιοι: Иоан. I, 11), и особый род его не принял». А буквальный перевод с латинского таков: «пришел к своим, и свои его не приняли. Но Толстой, начавший учиться греческому языку в сорокалетнем возрасте, не признает родов в грамматике. «Τά ἰδια,» – говорит он – означает нечто отдельное, индивидуальное, очевидно, противополагаемое миру вообще. Свет был во всем мире, и в особом роде, и потому к слову ίδιος – особый, отдельный, я прибавляю слово «род, народ». Казалось бы, что сочетание существительного мужского рода с прилагательным среднего рода есть операция совершенно неизвестная грамматике наших школ и университетов.

Тут не одна только игра грамматических фантазий, – тут самые корни толстовства.

Подлинный Толстой, добродушный хозяин Ясной Поляны, знает, что все мы – несовершенные существа, большей частью, подобно ему, добродушные люди, кое-как умея работающие над задачами социальной жизни, под кровом Высшего Промысла, от коего чаем, наконец, воздаяния в лучшем мире.

«Убеждаюсь более и более (говорит он в октябрьском письме 1900 года, см. листок «Свободного слова» Черткова) в нереальности того мира, в коем мы живем. Не скажу, чтоб это был сон, но это лишь одно из бесчисленных проявлений жизни».

Но философия оборотного, лже-Толстого отвергает чаяние будущей лучшей жизни. Для лже-Толстого мир осеняет не благой Промысл, но злой рок, в союзе с паразитами жизни. Жизнь есть, борьба зла с разумом. Бог – не правитель вселенной, но простой здравый смысл, слабый пособник человеку против преобладающей силы зла. Это нечто в роде мрачного буддизма, смягчаемого фантазией. Будущая жизнь – тоже изобретение паразитов, одуряющий напиток для рабочего класса людей.

Лже-Толстой, вынуждаясь искать себе опоры в евангелии, прибегает к тактике самого странного свойства для устранения из евангелия всяких обетований будущей жизни.

В евангелии от Матфея (Мф.19:28) Иисус Христос говорит: «Вы последовавшие за Мною, в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых».

«Этот стих я опускаю, – говорит Толстой, – так как он не имеет никакого определенного значения... Он или ничего не означает, или звучит насмешкой, иронией».

У Марка (Мк.10:30) Иисус говорит: «Получит сторицею ныне, и в век грядущий (έν τψ αίῶνι τψ έρχομένψ) живот вечный». «Ερχομαι, – говорит Толстой (разумеется, совсем неверно), – значит «переходит». И, стало быть, έν τψ αίιῶνι τψ έρχομένψ значит: в веке ныне преходящем, стало быть, в этой, в здешней жизни». Это утверждает Толстой, невзирая на бессмыслие превращения вечной жизни в преходящий, временный век.

Не стоит труда следить стих за стихом толкования Толстого в его изложении евангелия. Любопытствующие могут сами рассудить об их достоинстве.

Составив какую ни есть систему своего учения, Толстой, казалось бы, должен, если верить в нее, и жить так, как верит. Он объявил, что всякое правительство, всякий закон, всякая собственность – зло; следовало бы и отвергнуть всякие удобства жизни, на этом зле основанные. Попутно отвергает он решительно и табак, и алкоголь, и мясо. Но жизнь все-таки его пересилила. Свояк его рассказывает, что когда он обработал свою схему единственно возможного счастья, то не только не ощутил себя счастливым, но почувствовал угнетение духа. Жене и детям и на мысль не приходило отказаться от владения Ясной Поляной и добывать себе хлеб полевой работой. Затем стали одолевать его посетители. Дерулед явился и стал склонять его на сторону реванша; стали приезжать романтические дамы (тип коего он не выносит) с тем, чтобы у него «учиться жить»; появились и дамы практического свойства, угрожая застрелиться, если не спасет их, дав тысячу рублей. Лже-Толотой говорит, что когда люди просят денег то ради любви к ним не следует давать, а разве только из учтивости и он же говорит, что когда люди крадут вещи, стало быть, вещи им нужны, и, стало быть, они имеют право взять их. Однако, из рассказа выходит, что когда такие дамы являлись, подлинный Толстой выходил из себя, а графиня выживала их из дому. Сшил Толстой пару сапог, – дело, по-видимому, полезное, что один из его поклонников хранит у себя эти сапоги в стеклянном ковчеге. Правительство относится к нему очень добродушно и снисходительно; но дело требует порядка, и раз как-то Толстой был вызван в суд свидетелем по делу. Девица Сероп, жившая гувернанткой в Ясной Поляне, рассказывает, что Толстой явился в суд в тулупе, выложил на стол сверток рублей, сказав: «вы не можете меня принудить принять присягу, – вот вам мой штраф», и вышел вон.

Эта же девица рассказывает, что жалость было смотреть на бедного пророка, когда он пытался бросить куренье:

«Он ходил из угла в угол, точно не находил себе места. То зажжет папироску и бросит ее, то попробует вдыхать дым, когда закурят другие. Напоследок все-таки не в силах был совсем бросить привычку, – ведь это успокаивало ему нервы. Напрасно люди думают, будто Толстой – аскет в строгом смысле слова».

Лже-Толстой говорит, что литература – порочное дело, а подлинный Толстой точно одержим зудом писательства и не отходит от письменного стола. Один из его портретов работы Репина изображает его, окруженного косами и граблями, как он сидит в неловкой позе на табурете, в своем тулупе, у стола и перед ним два серебряные подсвечника. После обеда, – говорит девица Сероп, – он прохаживается по лесу с топориком. И она, сама аматерка толстовства, описывает с улыбкой, как он возвращается с прогулки по полям, довольный, принося с собой навозный запах. «Я помираю, – говорит, – со смеху, на него глядя». И еще, – невзирая на свои убеждения, не чуждается он и велосипеда, и даже присоединяется к молодежи в презренной и безнравственной игре в лаун-теннис.

Вообще нарадоваться можно на эту мирную картину, как хозяин Ясной Поляны по-человечески живет у себя в большом доме, в своем тулупе, с графиней, занимаясь игрой в толстовство.

Похоже на идиллию, когда смотришь на подлинного Толстого. Но идиллия исчезает, когда является лже-Толстой, сочинитель книг. В своей книге «Царство Божие внутрь вас есть» он выводит курьезную теорему «параллелограмма нравственных сил», усиливаясь доказать, что изобретение и нарушение естественных правил жизни составляет самую сущность философского христианства.

«Люди, называющие мою систему непрактичною, – говорит Толстой, – совершенно правы, если смотреть на черты совершенства, указанные в учении Христа, как на правила, подлежащие для каждого из нас к исполнению, подобно тому как по закону общества обязателен, например, платеж податей… Совершенство, черты коего пред очами христиан, бесконечно, никто не может постичь его, и Христос имеет это в виду; но Он знает, что стремление к полному и бесконечному совершенству составляет и приумножает счастье человека… Христос учит не Ангелов, но людей, живущих животной жизнью, и к животной силе движения Христос как бы прилагает другую силу, именно сознание Божественного совершенства, и таким образом направляет движение человечества по равнодействующей двух сил… Сила животная всегда одна и та же и не подчиняется контролю человека… Божественное совершенство есть азимптот25 человеческой жизни, к которому она постоянно приближается, но коего может достигнуть только в вечности».

Такое учение довольно легко применить каждому человеку в своей жизни. Отречься от собственности и семьи и жить с женой и детьми в комфортабельном поместье – дело верного себе христианского философа…

Но применять такое учение к общественной жизни – дело тяжкое. Какую равнодействующую дает нам этот параллелограмм хоть бы в военном деле? Отречемся от войны – и что же? Будем сражаться вилами? Или, например, этот параллелограмм к какой приведет нас сделке между уничтожением судов и нашей порочной наклонностью к правосудию? Разве к закону Линча?

И вот еще неразрешимый вопрос, если тот же параллелограмм нам не разрешит его. Если все люди станут, – как учит Толстой, – воздерживаться от произведения на свет детей, что станется с родом человеческим?

Противоречие Толстого с самим собой явственно обнаружится, если поставим рядом два его рассуждения об обязанности женщин. В эпилоге «Крейцеровой сонаты» они явно обрекаются на постоянное девство.

«Христианин не может смотреть на плотское совокупление иначе как на грех, – как сказано у Матфея – и вследствие того должен неизменно избегать брака».

Вот одно суждение. Другое находим в сочинении Толстого: «Что нам делать?»

«Как сказано в Библии, мужу и жене дан каждому свой закон: мужу – закон труда, жене – закон деторождения… Тот и другой закон – неизменный… и нарушение его неминуемо наказывается смертью… Если вы, верные матери, сколько бы ни было у вас детей – двое ли или двадцатеро – не можете сказать: довольно… Не можете вы заботу о кормлении их и няньчанье слагать с себя и поручать другой матери… потому что этот труд есть жизнь ваша, и, стало быть, чем больше у вас этого труда, тем жизнь ваша полнее будет и счастливее».

Итак, очевидно, Толстой обращает нас к параллелограмму сил для продолжения нашего рода.

Учение Толстого содержится во множестве книг и памфлетов, и нет возможности перечислить в кратком очерке все черты его непоследовательности и всю массу противоречий, поглощаемых его учениками, но и по приведенным примерам можно судить о широте умственной их восприимчивости.

Толстого можно назвать колеблющимся пророком: он не останавливается ни на положительном утверждении, ни на решительном отрицании, но говорит: «Это верно… по крайней мере, это может быть верно… но нет, в сущности, я уверен, что это неверно». А ученики, воспринимая такие слова, твердят от себя такое верование: «Мы уверены, что это верно, что это может быть верно, и что, в сущности, все-таки неверно».

Итак, мы, не будучи толстовцами, можем, пожалуй, спросить: в самом деле, этот добродушный хозяин Ясной Поляны, он-то сам вправду ли толстовец?»

Источник: Полное собрание сочинений протоиерея Иоанна Восторгова : В 5-ти том. - Репр. изд. - Санкт-Петербург : Изд. «Царское Дело», 1995-1998. / Т. 4: Статьи по вопросам миссионерским, педагогическим и публицистическим (1887-1912 гг.). - 1995. - 654, IV с. - (Серия «Духовное возрождение Отечества»).