Гипотеза построения плана Ин. Служение днём и ночью

На Иоанновской концепции евангельской истории нам приходилось останавливаться, поскольку воспроизведение событий земного служения Христова и изложение Его учения требуют согласования синоптиков и Ин. В настоящей связи мы должны, не возвращаясь к частностям, показать те основания, на которых покоится построение Ин., и дать в общих чертах его план. Вышеуказанное соотношение формы и содержания делает разрешение этой задачи настоятельно необходимым для понимания учения Ин.

Первое и пока еще общее наблюдение заключается в том, что через Ин. проходит противоположение света и тьмы. Мы его наблюдаем уже в прологе (ср. Ин.1:5). Оно неизменно возвращается в последующих речах (ср. Ин.3:19–21, 8:12 и др.). Общественное служение Христово есть служение в свете дня (ср. Ин.9:4–5, 11:9–10 в контексте, 12:35–36). Приближение Страстей в Ин. обозначается как близкое наступление ночи. Поэтому краткое указание ἦν δὲ νύξ, («и была ночь») в Ин.13:30 является одной из главных вех в построении Ин. Замечательно, что и Мария Магдалина приходит к пустому гробу еще во тьме (Ин.20:1). В Ин. не только Страсти, но и Воскресение происходят ночью. Тем самым евангельская история в построении Иоанна разделяется на две главные части: служение днем и служение ночью.

Но история в собственном смысле слова начинается в Ин. только с 2:23. Предшествующее представляет собой введение, распадающееся, в свою очередь, на две части. Первая – пролог (Ин.1:1–18) – говорит о Слове, Его Божественном бытии, Его отношении к Богу и к миру, и о Его воплощении. Постепенно суживая и уточняя свою мысль, Иоанн полагает на воплощении Слова (ср. Ин.14) главное ударение. Отрывок Ин.1:19–2:22 представляет собой вторую часть введения, дальше развивающую мысли пролога. Евангелист берет в ракурсе всю евангельскую историю от свидетельства Предтечи до очищения храма накануне Страстей и показывает, что Воплощенное Слово есть обетованный Мессия (отрицательно эта мысль выражена в Ин.1:19–27, положительно – в Ин.1:37–51). Как Агнец Божий (Ин.1:29, 36) Он неизбежно идет путем Страстей. Эта мысль, прямо не высказанная, подтверждается символикой чуда в Кане Галилейской (Ин.2:1–11) и словом о разрушении храма в толковании евангелиста (Ин.2:19–22), Смысл Его служения есть Крещение Духом Святым (Ин.1:33). Мы видели, что это общеевангельское свидетельство развивает неясное, хотя и повторное, указание пролога (Ин.1:14,17).

Как уже было сказано, история в собственном смысле начинается с Ин.2:23. Пасха 2:23 есть некая первая Пасха земного служения Христа Спасителя. Как таковую ее надо отличать от Пасхи Страстей Ин.2:13, которая была Его последней Пасхой. В том отрывке евангельской истории, который начинается в Ин.2:23 и кончается Ин.6, действие происходит то в Иудее, то в Галилее, а в Ин.4 – в Самарии. Но при всем разнообразии содержания этот большой отрывок объединен одной общей мыслью. Не останавливаясь на частностях, можно сказать, что эта общая мысль есть мысль об Иисусе как начале жизни для верующих в Него. Она слышится уже в беседе с Никодимом (ср. Ин.3:15 и сл.), в свидетельстве Предтечи (Ин.3:36), в беседе с самарянкой (ср. Ин.4:10, 14 и др.). В иерусалимской беседе, после исцеления больного, она объясняется той связью, которую Иисус как Сын Божий имеет с Отцом. Эта связь и получает выражение в даровании жизни (Ин.5:19–21, 26 и др.). С новой силой эти же мысли повторяются в беседе о Хлебе Животном (ср. Ин.6:27, 29, 32–35, 39–40 и др.). Но мало того, что Иисус есть начало жизни для верующих в Него и что Его животворящая сила основана на Его единении с Отцом. В первой же беседе, с Никодимом, наследование Царства Божия ставится в зависимость от действования Святого Духа (Ин.3:5 и сл.). Это же, хотя и другими словами, Иисус говорит и самарянке (Ин.4:22 и сл.), и в беседе о Хлебе Животном (Ин.6:63), где эта мысль находит свое место в учении о Евхаристии. Принятие в снедь Тела и Крови Сына Человеческого, являющееся как исполнение веры условием жизни вечной и воскресения в последний день (ср. Ин.6:51, 53–54 и параллелизм Ин.6:26–47 и 48–58), ставится в зависимость от действования Святого Духа. Но принятие в снедь Плоти и Крови Сына Человеческого предполагает Его Страсти. Неудивительно поэтому, что мысль о Кресте слышится уже в беседе с Никодимом (ср. Ин.3:14), а исцеление больного в Овчей купели приводит к обострению (ср. Ин.3:2, 4:1–3) конфликта: иудеи принимают решение убить Иисуса (Ин.5:18)62.

Конфликту и посвящен следующий отрывок (Ин.7–8). Господь в Иерусалиме на празднике Кущей (ср. Ин.7:2, 10, 14, 37). Память о чуде в Овчей купели и о решении иудеев убить Иисуса еще жива в Иерусалиме (ср. Ин.7:23, 25). Отрывок кончается покушением на убийство (Ин.8:59). Сам Господь повторно останавливается на мысли о Своем скором отшествии (ср. Ин.7:33–36, 8:21–22). Догматическая мысль отрывка, существенная в плане Ин., есть мысль о противоположении Иисуса и грешного мира. Она заостряется до противоположения Бога, как Отца Иисусова, и диавола как отца иудеев (ср. Ин.8:37–47). Но это противоположение не имеет характера дуализма онтологического, поскольку рабы греха будут освобождены Сыном (Ин.8:34–36). Господь предвидит Свое вознесение на крест и знает, что оно приведет к познанию Его миром (Ин.8:28). Вскрывая в словах Иисуса о потоках воды живой учение о Святом Духе, евангелист ставит дарование Духа в зависимость от прославления Иисуса (Ин.7:37–39). Прославление Иисуса совершается, по учению Ин., в Страстях и через Страсти. Комментарий Ин.7:39 предваряет учение Прощальной беседы.

Следующий отрывок (Ин.9–10) тоже относится к Иерусалиму и представляет собой прямое продолжение предыдущего. Он начинается с исцеления слепорожденного (Ин.9:1 и сл.). Чудо ведет к выявлению конфликта (Ин.9:16, ср. Ин.9:22), исцеленный исповедует свою веру в Иисуса (Ин.9:35–38). Вместе с Иисусом он противостоит фарисеям. Сущность нового союза Иисус раскрывает в притче о дворе овчем (Ин.10:1 и сл.). Не употребляя термина «Церковь», он говорит о Церкви и представляет ее как единое стадо Доброго Пастыря, в которое войдут овцы и не сего двора (Ин.10:16). В основании Церкви лежит жертвенный подвиг Пастыря–Сына, пребывающего в единении любви с Отцом (Ин.10:17–18). В стаде Церкви верующие приобщаются к взаимному познанию Отца и Сына (Ин.10:14–15). На свидетельство Иисуса о Его богосыновнем достоинстве иудеи отвечают новым покушением на убийство (Ин.10:31 и сл.). В плане Ин. противоположение единого стада Доброго Пастыря греховному союзу фарисеев возвращает нас к тому противоположению Иисуса и мира, Бога и диавола, которое было темой Ин.7 и 8. Иисус говорит о Своем жертвенном подвиге (ср. Ин.10:18), а учащающиеся покушения (ср. Ин.10:31–39, а также Ин.9:4–5) заставляют думать о близости Страстей. Отрывок кончается удалением Иисуса на другой берег Иордана, где прежде крестил Иоанн (Ин.10:40–42). В плане Иоанна это указание должно быть понимаемо как возвращение к исходной точке. Служению Иисуса перед народом, по существу, пришел конец.

Фактически оно еще продолжается в Ин.11 и 12, поскольку описываемые в них события еще происходят в свете дня. Но в плане Ин. эти две главы представляют собой переход от первой части ко второй: они вводят читателя в преддверие ночи. Главная тема отрывка – воскрешение Лазаря (Ин.11). Оно побуждает Синедрион принять решение устранить Иисуса (Ин.11:47–53). В Ин.12 Лазарь участвует в вифанской вечери (Ин.12:1 и сл.). Воскрешением Лазаря объясняется Торжественный Вход (Ин.12:17–18), а злоумышление первосвященников распространяется и на Лазаря (Ин.12:9–11). Символический смысл воскрешения Лазаря был указан выше. Иллюстрируя учение, уже преподанное, оно прообразует Воскресение Христово как начало общего воскресения. К Страстям и Воскресению устремлены и отдельные эпизоды Ин.12, связанные и не связанные с воскрешением Лазаря. Это касается и вифанского помазания (Ин.12:1 и сл.), и Торжественного Входа (Ин.12:12 и сл.), и последней речи Иисуса перед народом (Ин.12:23–36): ее основная тема есть полнота жизни, утверждаемой через смерть (ср. Ин.12:23–24), Служение Иисуса в свете дня кончается в Ин.12:36. Его речь в Ин.12:44–50, вне времени и пространства, представляет собой резюме Его учения словами Его раннейших речей. Но еще раньше Иисуса евангелист подводит итоги Его служения во свете дня (Ин.12:37–43). Цитата из пророка Исаии (Ин.12:40) должна показать, что ослепление народа входило в промыслительный план Божий. Трудность этой мысли устраняется словом Самого Иисуса в Его последней речи перед народом: Он знает, что Своим вознесением на Крест Он всех привлечет к Себе (Ин.12:32). Это слово показывает, что временное ослепление Израиля не означает его конечного отвержения.

С Ин.13 начинается вторая часть Ин. Последняя вечеря Иисуса с учениками совершается уже ночью (ср. Ин.13:30). В контексте Ин. (ср. Ин.3:13, 6:62 и др.) вводные слова Ин.13:1–3 позволяют понимать переход Иисуса «от мира сего к Отцу» как Его восхождение. Из дальнейшего будет ясно, что восхождение не ограничивается Страстями, но продолжается и в Воскресении. Повествование о последней вечере начинается с рассказа об омовении ног (Ин.13:2 и сл.). Как было в свое время указано (ср. наст, изд., с. 129 и сл.), отдельные подробности омовения ног позволяют понимать этот акт как символическое приобщение учеников к Страстям Иисуса, но Господь выводит из него и практический урок любви (ср. наст, изд., с. 176 и сл.). Урок любви оттеняется присутствием предателя (Ин.13:21 и сл., ср. раннейшие намеки Ин.13:10–11, 18–19 и указание евангелиста в Ин.13:2). Предатель вне союза любви, и указание его возлюбленному (Ин.13:23–26) заостряет контраст предателя и учеников как контраст предателя и ученика, которого любил Иисус. В своем двояком значении приобщения к Страстям и урока любви, омовение ног является символической исходной точкой для Прощальной беседы (Ин.13:31–16), которая начинается по выходе Иуды (ср. Ин.13:30–31), иначе говоря, происходит в кругу людей, объединенных союзом любви. Содержание Прощальной беседы было изложено выше (см. наст, изд., с. 180–184). Тогда же было показано, что главное ударение Прощальной беседы, в которой Господь старается осмыслить разлуку и научить учеников любви, сосредоточено на обетовании Духа Утешителя. Это обетование, подразумевающееся в первых же словах Прощальной беседы (Ин.13:31–32), повторяется четыре раза (Ин.14:15–17, 26, 15:26–27, 16:7–15). Ниспослание Утешителя обусловлено отшествием Иисуса (Ин.16:7) и знаменует Его возвращение. Как это было уже ясно св. Кириллу Александрийскому в древней Церкви, скорое возвращение Иисуса, о котором Он говорит в Ин.14:18–25 и Ин.16:16–28, не может быть понимаемо, в контексте Прощальной беседы, иначе как возвращение Его во Святом Духе. Мысли Прощальной беседы продолжаются в молитвенном обращении Сына к Отцу (Ин.17). Содержание Первосвященнической молитвы было тоже изложено выше (см. наст, изд., с. 184–186 и сл.). Иисус, Первосвященник и Жертва, посвящает Себя на служение жертвенное и к этому служению приобщает учеников (ср. Ин.17–19). Мы уже видели, что в упоминании истины (Ин.17 и 19) надо подразумевать действование Святого Духа. Главная мысль Первосвященнической молитвы сосредоточена на учениках. Но Господь думает и о расширении их круга (Ин.20 и сл.), может быть, до пределов мира. Как посвящение на жертву Первосвященническая молитва, тесно связанная с Прощальной беседой, представляет собой, в плане Ин., переход к повествованию о Страстях в собственном смысле этого слова.

Строго говоря, богословская терминология Ин. не позволяет нам противополагать Страсти (Ин.18–19) и Воскресение (Ин.20–21). Представляя собой, как и у синоптиков, единый спасительный акт, Страсти и Воскресение объединяются в Ин. и одним обобщающим термином «Восхождение». О неизбежности понимать переход Иисуса к Отцу как Его Восхождение было сказано выше. Самый термин «Восхождение» дан в словах Воскресшего к Марии Магдалине (Ин.20:17). Его употребление позволяет озаглавить отрывок Ин.18:1–20:18, включающий Страсти Христовы и Его Воскресение, «Восхождение Иисуса к Отцу». Этот отрывок содержит фактическое повествование о Страстях, об учениках у пустого гроба и о явлении Господа Марии Магдалине. Как уже было отмечено, Мария Магдалина приходит ко гробу «еще сущи тьме» (Ин.20:1). Позволительно думать, что и явление ей Господа (Ин.20:11 – 17) имело место до наступления рассвета. Возбраняя ей прикосновение, Господь мотивирует свое запрещение тем, что Он еще не восшел к Отцу: не восшел, но восходит (Ин.20:17). Эти слова заставляют понимать Восхождение как процесс, начинающийся в Страстях и продолжающийся в Воскресении.

Последующие явления Господа ученикам имеют место по Восхождении. Неизбежность этого толкования вытекает из того обстоятельства, что Господь Сам призывает к прикосновению Фому (Ин.20:27), а может быть, при первом явлении, и остальных апостолов: указание Ин.20:20 не исключает прикосновения. Но даже в том случае, если бы речь была только о видении, нельзя забывать, что видение, как и прикосновение, относятся к области чувственного опыта. Отсюда вытекает, что препятствие, не допускавшее прикосновения Марии Магдалины, было уже устранено, когда Господь явился ученикам. Его Восхождение уже совершилось. Отрывок 20:19–31 составляет одно целое. Это доказывается параллелизмом, иногда буквальным, который наблюдается между повествованиями о двух явлениях в Ин.20:19–23 и Ин.20:26–29 (ср. ст. 19 и 26 в греческом подлиннике). Ударение лежит на первом явлении. В контексте Ин. его нельзя понимать иначе как исполнение обетования Прощальной беседы о ниспослании Утешителя64. Не останавливаясь на подробностях, надо отметить, что, в согласии с обетованием Прощальной беседы, дарование Духа совпадает с возвращением Господа. Иисус возвращается во Святом Духе. Повествование о явлении Господа Фоме (Ин.20:24–31) должно доказать, что Явившийся ученикам был, действительно, Господь. И вера, которую исповедует Фома (Ин.20:28) и которая облекается в догматическую формулу Ин.20:31, есть общая вера учеников. Поэтому распространенное в науке понимание Ин.20:30–31 как заключения Евангелия должно быть признано неправильным. Эти два стиха теснейшим образом связаны с явлением Господа Фоме. Тем не менее отрывок Ин.20:19–31 в целом, действительно, представляет собой вершину Ин. Обещанное в Прощальной беседе явление Святого Духа, с которым связано и возвращение Иисуса, должно быть понимаемо как достижение цели, поставленной Иоанном в первых же стихах его «духовного Евангелия».

Ин.21 есть эпилог Ин. В науке ее очень часто считают позднейшим прибавлением, сделанным, может быть, даже рукой другого автора. Это мнение должно быть решительно отвергнуто. Мало того, что на Ин.21 лежит несомненная печать Иоанновского духа. Можно указать целый ряд подробностей, напр. в диалоге Господа с Петром (Ин.21:15 и сл.), которые заставляют думать, что Иоанн, составляя Евангелие, имел намерение закончить его эпилогом Ин.21. Значение эпилога в повествовательном произведении заключается в ответе на вопрос, как сложилась дальнейшая жизнь действующих лиц. Эту же задачу преследовал и составитель четвертого Евангелия. Повествуя о явлении Господа тем ученикам, которые чаще других упоминались на страницах Евангелия, он показывает, что все они, в своей седмерице символизируя полноту Церкви, пребыли в общении с Господом. В контексте Евангелия, это общение нельзя понимать иначе как общение во Святом Духе. Именно сошествие Святого Духа, в котором совершилось и возвращение Иисуса, делает возможным и пастырское служение апостолов, и их последование за Господом в смерть и в славу, и пребывание возлюбленного, и его свидетельство в Евангелии.