Дух, или избранные мысли из душеспасительных поучений. Кончина грешника
Смерть грешников люта. Пс.33:22.
Вера Евангельская утверждает, что и для души есть своя смерть: a сию смерть поставляет в том, когда она судом праведного Бога за свои злодяния осуждается и определяется быть в таком состоянии, где ей, стесненной ужаснейшею горестью, остается только чувствовать свою несчастливейшую судьбу, а прочие все действия ее связуются. Вот о том и свидетельство воплощенныя Истины: грядет час и ныне есть, егда мертвии услышат глас Сына Божия, и изыдут, сотворшии благая, в воскрешение живота, а сотворшии злая, в воскрешение суда. О подлинно смерть, да и смерть ужаснейшая! Смерть – ибо хотя душа во сем случае и не теряет бытия своего, но когда она произволением своим располагать уже не может; когда все ее силы пребывают без действия, а только ей остается чувствовать всю горесть своего состояния, то как ее прямо можно почесть живущею? – да и смерть ужаснейшая, ибо смерть, которая бы состояла во всеконечном уничтожении, лишила бы нас подлинно наслаждения блаженного состояния, но притом оставила бы нас и без чувствия всякой горести, а таковая смерть сохранят бытие, но с чувствием ужаснейшего страдания, следовательно, она бесконечно тягостнее самого небытия. Добрее было, аще не бы, родился человек тот.
Ах! Сколь многие слабые христиане должны при сем постыдиться! Препровождая жизнь в расслаблении и неверии, при открывшихся ужасах смерти и ада остаются без утешения. Болезнь телесную умножает страдание духа. Воображая предстать пред суд Судии праведного, не находят, с чем предстать, как со осуждением самих себя и прежде суда Его судом совести своея осуждаются. И сие-то совести терзание виною есть, что, в самом подвиге находясь смертном, священных таинств не столько отвращаются, сколько ужасаются.
О какое наше окаянство, братие! О какая слепота! Как мы так безопасны, что грех, как замерзлую змию в своей пазухе разогреваем, которая, от нашего разогрения оживши, нас смертно усякнет? И сие по тому еще несноснее, что мы сего смертоносного удара не чувствуем, и по малу к нему так привыкаем, что уже, зашедши во глубину зол, и нерадим, то есть не просыпаемся, не очувствуемся? Не зная, что наша душа от грехов совсем так, как мертвец во гробе в теле лежит, нимало не движется, ни дышит, ни виду, ни подобия не имея, ни образа, которым Бог ее в создании украсил. В сем случае очень праведно можно Христово слово сказать, что грешник есть гроб покрашенной, которой снаружи несколько блестит, а внутри полон есть костей мертвых и всякой нечистоты. И в такую-то мы болезнь попадаемся чрез грех, которую разве только Врач душ и телес может исцелить. Такою-то мы умираем смертью чрез грех, от которой воскресить нас может разве только Тот, Которой силен мертвых как от сна пробужать. И в такой уловляемся полон, от которого нас свободить только может Господе Иисус. О ежели бы мы, узнавши сию нашу душевную мертвость, которую нам наводит лютого нашего властелина греха свирепость, хотя мало в себя пришли, и попросили бы Божию благость, чтоб, нас с греховного одра несколько восставив, показала бы нам не греха, но правды господство, не супостатово, но Христово властительство, то ей! мы, в самую проникнувши того господства внутренность, с желания, растаяли бы, с удивления умолчали бы, от красоты взыграли бы, и тем, которые под таким господством служат, поревновав, воскликнули бы: Блажени люди, им же Гocподь Бог их! А понеже нас грех ослепил, то мы сего не видимо: мы себя завсегда смущаем беззакониями; так в совести покоя не чувствуем.
