Дух, или избранные мысли из душеспасительных поучений. Евангелие
Кая кончина противящымся Божию Евангелию. 1Петр.4:17.
Евангелия свойство, ко обращению сердца человеческого действительно служащее, есть дух снисхождения и кротости. Ежели то правда, как то и подлинно о сем сумнитеся не можно, что человек больше уловляется ласкою, нежели страхом, кротостью, нежели строгостью, снисхождением паче, нежели насильственным требованием: то нигде не найдем мы, чтобы сие c большею святостью было хранимо, как во учении Евангелия. Мы в нем слышим, что призываются все труждающиеся и чувствующие обременение в совести, чтоб они могли быть успокоены. Мы в нем слышим, что Бог, промышляя о птице, о цвете, о траве, попечение свое о человеке столь далеко простирает, что и все власы главы его изочтены пред Ним. Мы в нем слышим, что Отец небесный любит нас, что Он приходит в непорочное сердце, и в нем творит себе обитель. Мы в нем слышим грешников к покаянию призываемых самым нежным образом. Мы в нем видим мытарево покаяние не отвергаемо, слезы жены, в распутности живущие, не презираемы, Закхеино обращение приемлемо. Мы в нем видим стремление, на грешный град огнь с небеси желавшее, удерживаемо, разбойника сердечный вопль милостиво выслушанный. Мы в нем видим самого веры нашей Основателя, на кресте при последнем издыхании за распинателей своих молящегося.
Чье сердце столь будет ожесточенно, чтоб таковыми примерами ко умилению подвижено не было, если оно хотя малое имеет чувствие своея пред Богом повинности?
Из сего не можно заключить, аки бы сие снисхождение простиралось даже до послабления. Нет, оно только надлежит до человека кающегося, и исправления своего ищущего. А ожесточенный в злости своей сим благодати снисхождением пользоваться права не имеет, ибо он его и чувствовать не может.
Со изъясненным нами свойством соединяется другое Евангелия свойство утешительное, в случае смущения coвеcmu, искушений, страдания и часа смертного. Совести, смущаемой страхом суда Божия Евангелие благовествует мир, купленный кровию Сына Бoжия, и приобретенный снисхождением на землю живущего на небесах. Во время искушений напоминает, что, якоже искушается сребро во огне, тако сердца праведных у Бога, и несть сын, его же не наказует отец. При сильном же их нападении, велит Апостольской трубе гласить во уши наши; искушение вас не достиже, moчию человеческое, верен же Бог, иже не оставит вас искуситися паче, еже можете. В случае неповинных страданий утешает нас великим примером Пострадавшего за нас, и с креста к нам вопиющего: аще мир вас ненавидит, ведите, яко Мене прежде вас возненавиде. Во время же смертного часа, мысль нашу утешает, что смерть есть преставление и приобретение лучшей жизни; что она есть достижение меты, при которой увенчаваются славно подвизавшиеся; что она есть та блаженная времени частица, в которую очи наши перестают видеть суету мирских превращений и соблазнов. Все сие есть либо устами богодухновенными, каковы, например, были Павловы, тебе, в неверии пребывающий человек, было предложено, мог ли бы столь себя ожесточить, чтобы не прилепиться к таковому. учению?
К сему же рассуждению надлежит и то, что Евангелие несомнительного утверждает нас надеждою благ будущих, которое обещание тем действителенее в сердце нашем, что оно и с разумом согласно, и с бессмертием Души сходственно.
Кроме того, не должны мы и то молчанием прейти, чем всякое учение особенно выводит себя из подозрения, а именно, что Евангелие содержит в себе силу, к добродетели весьма побудительную. Ибо оно все свои намерения туда склоняет, чтоб человека расположить к благонравию, и все его склонности принесть в жертву святости. Конец же завещания есть, Апостол говорит, любы от чucma сердца, и совести благия, и веры нелицемерные. И для того Евангелие наисиленейшим образом всякого уверяет, что без добрых для блаженства и зрения Божия сподобиться никак не возможно, что любовь, как есть первейшее средство к благодати, так и последний конец веры, что добродетель и тогда не меньше любить и исполнять мы одолжены, когда бы за нее гонимы были.
Откуду еще мы можем научиться истинному о самих себе понятию? Из той же священной книги, которую начертал Бог перстом своим.
Она открывает нам настоящей образ наш и подобие. Она не запрещает нам старатеся о пропитании, но прежде велит стараться о просвещении мыслей и непорочности нравов. Она не запрещает нам искать справедливых прибытков; но предписывает пределы, чтоб попечения наши были не бесконечны. Она не воспрещает нам стараться о чести, но определяет, как оную сыскивать, и на что употреблять. Она не воспрещает нам покой, но какой? Которой человек по трудах своих имеет, состоящий во удовольствии самим собою, что он ни себе, ни другим не бесполезен.
Когда же так многомощна есть Евангельская сила: то для чего многие сие учение не токмо не приемлют, но и противятся и гонят? На сие справедливо ответствуется, что то происходит от невнимания, от предрассуждения, от упрямства, самолюбием подкрепляемого, от развращенной жизни и от суетного мудрования. Но часто сему причиною бывает и то, что от неискусных и суеверных учителей в истину Христову много примешивается лжи, студных суеверств, пустых басней, преданий неизвестных и вредных, так что истина, от таковых представленная, больше та саму себя уже не походит. Cиe неутвержденным душам подает случай к великому соблазну: ибо он, приметя грубую ложь и осязаемое суеверство, и тому уже не верят, чему верить неотменно надобно. Но совершенно просвещенный сим искушен быть не может; ибо он истину от лжи, с помощью благодати, различить умеет, и по тому для примеса лжи истину пренебрегать не дерзнет.
