Догматическое учение Спасителя в галилейский период
Встает вопрос: останавливался ли Господь в Своей ранней галилейской проповеди на откровении догматических истин веры? Только что было указано, что в учении «блаженств» и в толковании ветхозаветного закона всецелое служение Богу и исполнение Его закона фактически совпадают. Это совпадение было поставлено в связь с двоякой заповедью любви, в которой Господь видел средоточие закона. Тем самым, как тоже было отмечено, заповедь любви, в единстве ее двоякого преломления, получает догматическое основание, каковое и раскрывается в Ин. Но в том-то и дело, что раскрытие этого догматического основания не относится к галилейскому служению Христову. Оно было дано ученикам накануне Страстей в Прощальной беседе (Ин.15), и даже двоякая заповедь любви как условие спасения встречается в Евангелии не ранее пути Христова из Галилеи в Иерусалим. В (Лк.10:25–28) ее приводит законник и, приводя, встречает сочувствие со стороны Господа. В (Мф.22:35–40 = Мк.12:28–31) Сам Господь отвечает ею на вопрос книжника (законника Мф.) о первой (или большей) заповеди в законе. Первый случай относится к пути Христову из Галилеи в Иерусалим, второй к последним дням в Иерусалиме накануне Страстей. В галилейской проповеди эта связь обеих заповедей, иначе говоря, догматическое основание практического учения, только подразумевается. Догматическое учение для галилейских масс было недоступно. Это ясно показывает беседа о Хлебе Животном в капернаумской синагоге. Беседа связана с насыщением пяти тысяч в пустыне и имеет своим содержанием догматическую тайну Евхаристии. Насыщение пяти тысяч встречается у всех четырех евангелистов (Мф.14:14–22; Мк.6:34–45; Лк.9:11–17; Ин.6:1–15). Беседу сохранил только Иоанн (Ин.6:25–71), и он же свидетельствует о том соблазне, который она вызвала даже в среде учеников. Факт беседы доказывает, что Господь не вполне обходил догматические темы и в Своей галилейской проповеди. Отсутствие их в синоптическом предании может иметь объяснение в непонимании слушателей. Но нельзя не отметить, что даже в Ин. отчет о галилейском служении Христовом содержит, по преимуществу, повествование о чудесах Христовых (Ин.4:43–54, 6:1–24, ср. 2:1–11) и только одну догматическую беседу о Хлебе Животном (Ин.6:25–71). Конечно, для евангелиста и чудеса, при всей их исторической непреложности, были внешними знаками, в которых раскрывался глубокий внутренний смысл. Но сейчас нас интересует не толкование факта, а факт, как таковой. Галилейское служение Христово отпечатлелось в памяти Иоанна как учение делом. Учение словом в догматическом – Иоанновском! – смысле занимало в Галилее подчиненное место. Но недосказанное подразумевалось. И это касается не только догматического основания двоякой заповеди любви.
