Беседа на третий день Пасхи. 1903 г.

Христос Воскресе! Воистину Воскресе!

Вот приветственные слова, которые чаще всего слышатся между нами в настоящие дни. В первый день настоящего светлого праздника мы заглянули в безмолвную гробницу Спасителя, и Ангел возвестил нам чудо: что вы ищете живого между мертвыми? – сказал он о Распятом, – Его нет здесь: Он воскрес (Лк.24:5–6). А сегодняшнее евангельское чтение ставит на очередь вопрос о том, какое впечатление произвело на нас это известие? А потому да будет мне позволено, возлюбленный брат, возлюбленная о Господе сестра, спросить: как относишься ты к воспоминаемому ныне величайшему событию Воскресения Христова, какова твоя вера в отношении этой истины? Заняла ли она в твоем сердце место твердой, исключающей всякое колебание уверенности, или же в нем и доселе теснятся еще недоумения и сомнения и ты далек еще от истинной радости при пасхальном благовестии? О, если так, то возьмем в путеводители Евангелие и пойдем с ним во Святую Землю. Есть там дорога, ведущая из Иерусалима в селение Эммаус, – по ней и пойдем мы. Она наведет нас на такой религиозный разговор, который прекращает всякое пасхальное сомнение и превращает его в блаженную пасхальную уверенность. Вот этот разговор:

В тот же день (день Воскресения Христова) двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою обо всех сих событиях. И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Один из них, именем Клеопа, сказал Ему в ответ: неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в эти дни? И сказал им: о чем? Они сказали Ему: что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели. Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти во славу Свою? И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании. И приблизились они к тому селению, в которое шли; и Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними. И когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них. И они сказали друг другу: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? И, встав в тот же час, возвратились в Иерусалим и нашли вместе одиннадцать Апостолов и бывших с ними, которые говорили, что Господь истинно воскрес и явился Симону. И они рассказывали о происшедшем на пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба (Лк.24:13–35).

Это евангельское повествование по своему содержанию, как видите, есть не что иное, как пасхальное раздумье, которым оно начинается, и пасхальная уверенность, которой заканчивается. Об этом я и хочу побеседовать с вами, причем я остановлю ваше внимание сначала на тех думах, которые волновали ум эммаусских путников, а затем на той уверенности, к которой привела их неожиданная встреча с Воскресшим Христом.

Два ученика вечером в день Воскресения Христова идут по дороге в Эммаус. Это было в такое время года, когда вся природа празднует свое воскресение, когда она пробуждается к новой жизни и зеленые ковры луговые, и благоухающие цветы первых весенних дней свидетельствуют о чудесах Божественного всемогущества. Но оба путника не обращают никакого внимания на эти чудеса природы, на это воскресение в природе. Другое, более высокое чудо занимает их душу; другое, большее воскресение составляет предмет их разговора. Насколько возвышен был предмет их разговора, настолько глубока была их сердечная туга. Три дня провели они в сильном волнении и душевной тревоге. Своего возлюбленного Учителя потеряли они, а чрез это порвались и все те чаяния и надежды их, которые так тесно связаны были с Ним. Смертью преступника-злодея умер Он на кресте, и Бог не внял Ему даже и тогда, когда Он в страшных, невыносимых муках взывал к Нему: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф.27:46). Таким образом, все теперь оказалось обманом, ошибкою, заблуждением! Их трехлетнее хождение за Ним было не чем иным, как загадочною игрою превратных вещей! Удар, разразившийся над учениками Христа, настолько был силен, что во всех ударах судьбы, которые когда-либо постигали человека, едва ли можно указать что-либо подобное. Чем глубже было их благоговение пред величием Господа, чем крепче была их вера в Его мессианское призвание, чем выше и святее была любовь их к Нему, чем более потрясающим образом должен был подействовать на них этот внезапный, по крайней мере, в таком виде никогда не ожидаемый, разрыв сего союза. Ах, нам должно быть достаточно понятно то, почему смерть Господа не только повергла в глубокую скорбь и уныние учеников Его, но и заставила их разбежаться от Голгофы. Как ошеломленные и пристыженные, они стояли теперь не только пред народом, но и друг пред другом. И вот в таком-то настроении застает их первое известие женщин, что они нашли гроб Его пустым и видели двух Ангелов, которые сказали им, что Он жив. Можно ли удивляться тому, что в первый момент они не могли поверить этому известию? Ах, как желали бы они, чтобы это была правда, – но радостная весть слишком много обещала счастья, чтобы они сразу могли отдаться ей с полным доверием, без боязни страшного разочарования в том случае, если бы она не подтвердилась. Подвергая ее общему обсуждению, они обнаруживают и веру, и недоверие, высказываются и «за» и «против» нее. Петр и Иоанн сами поспешили к гробу, чтобы проверить известие женщин, и, возвратившись, сказали, что они нашли все так, как говорили женщины, но Самого Его не видели. Новая надежда, но и новое сомнение овладевает их душами. Теперь одно остается у всех желание – это своими собственными глазами увидеть Господа и непосредственно убедиться в истинности воскресения Его. Но до этого момента в душах их продолжается колебание – надежда сменяется сомнением, причем то та, то другое берет перевес. В таком состоянии духа два ученика, отделившись от прочих, пошли по уединенной дороге, ведущей в Эммаус. У этих последних мысли и чувства теперь еще легче колеблются и сменяются одни другими, чем тогда, когда они были все вместе. Их беседа была не чем другим, как исканием уверенности в действительности события и, следовательно, исканием Самого Воскресшего Господа. Тогда приближается к ним Сам Он, но их глаза были удержаны, так что они Его не узнали и приняли за незнакомого человека. Но из того, что Господь явился им и присоединился к их обществу, мы вправе заключить, что их разговор был не неприятен Ему. Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, сказал Он, там Я посреди них (Мф.18:20). В настоящем случае разговор двух учеников был в Его имя, а потому Он и принял в нем участие, в противном же случае мы не нашли бы Его среди них. Что же это был за разговор? О, я хотел бы указать на него как на зеркало тем из сомневающихся в истине Воскресения Христова, которые своими сомнениями и неуверенностью в ней омрачают радость светлого праздника. Эммаусские путники не были людьми сомневающимися в Воскресении Господа, хотя не имели они и полной уверенности в действительности этого события. У сомневающегося нет желания прийти к полной уверенности и убеждению, а ученики, шедшие в Эммаус, напротив, ничего так не желали, как этой уверенности. Сомневающийся к своим суждениям примешивает насмешки и говорит о предмете сомнения без участия сердца, без чувства, а у учеников Христа каждое слово глубоко запало в сердце, и они сильно были опечалены, как это заметил и Сам Господь, когда сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Знаешь ли ты, друг, разницу, какая существует между сомневающимся и тем примером, какой в данном случае представляют собой ученики Господа? – Тот есть растение, листья которого завяли и опустились, потому что червь подточил ствол и корень его, а эти суть растение, верхушка которого печально согнулась потому только, что жаждет освежающего дождя. Да, поистине освежающим дождем служил для них каждый момент, каждое обстоятельство, подтверждавшее для них факт Воскресения Господа. Такого-то момента они и ожидали, таких-то подтверждений они и искали. Вот восстает пред их умом такое обстоятельство, которое сильно говорит за возможность и вероятность Его воскресения. Все они знали Его как пророка, сильного делами пред Богом и людьми, Который не только исцелял больных, но и воскрешал мертвых. Почему же, думали они, Тот, Который мог возвращать от смерти к жизни других, не может снова даровать жизнь и Себе Самому? Но против этого говорит другое обстоятельство, именно то, что Он не проявил, однако, Своего могущества в глазах Своих врагов, не сошел со креста, на что они вызывали Его, и не избавил Себя от позорной смерти. Но за Него далее говорит то, что Его все знали как пророка, сильного словом. Который говорил так, как никогда не говорил ни один человек, и Который проповедовал такие истины, которых нельзя было слышать ни из каких человеческих уст. Но, с другой стороны, Мессия по их ожиданию должен быть не только пророком, не только учителем мудрости, но и царем Иудейским, а Он не оправдал этого ожидания, и они напрасно надеялись, что Он избавит Израиль от римского владычества. Еще более за Него говорит то, что женщины, бывшие рано у гроба, нашли его пустым и рассказали, что они видели Ангелов, которые говорят, что Он воскрес, и что этот рассказ женщин проверяли у гроба Петр и Иоанн, которые нашли все так, как рассказывали женщины. Но и против этого, в свою очередь, говорит то обстоятельство, что они Его-то Самого, однако, не видели.

Здесь нам необходимо, братия, на минуту остановиться – мы дошли до такого пункта, где явившийся Господь дает этому разговору учеников Своих другое направление. Оба ученика на эммаусском пути суть только образец бесчисленного множества путников пасхального вечера, которые скрывают во глубине души своей такие же вопросы и такие же мысли. Если бы кто имел возможность вчера и третьего дня прислушаться к разговорам о воскресении Христа, которые вели между собою многие из наших собратий, тот, наверное, признал бы в них разговор эммаусских путников. Велись ли эти разговоры на пути из церкви домой, велись ли они в семейных кружках или в полдень на уличной прогулке – это все равно; но я не сделаю ошибки, если предположу, что такие разговоры вели и ведут очень многие из людей честных, благонадежных, набожных и ищущих знания и истины. Ибо пасхальная тема, истина Воскресения Христова, настолько велика и серьезна, что к ней нельзя отнестись так же, как относимся мы к простой, обыкновенной новости дня, – нет, она должна найти себе место во глубине нашей души, в нашем непосредственном убеждении. Как такая истина христианского вероучения, которая составляет главный, средоточный пункт веры не только для этой, но и для будущей нашей жизни, она, естественно, должна быть подвергнута нами строгому исследованию и рассмотрению без всякого самообмана. Если в отношении ее апостол Павел в праве был сказать, что если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна (1Кор.15:17), то совершенно естественно для человеческой души спрашивать об ее основании и требовать ее доказательств, и все, что говорит «за» и «против» нее тщательно взвешивать даже и в том случае, если бы чашка на весах накренилась в ту сторону, где могут поколебаться наши чаяния и надежды и погрузить нас в глубокую скорбь. Но то только не свойственно природе человеческой души, чтобы она имела склонность к сомнениям, к отрицанию и давала бы слишком много простора холодным заключениям разума и чрезмерному, неограниченному преобладанию его над непосредственным языком сердца. Здесь дело идет о таком догмате христианского вероучения, который прежде всего и ближе всего касается не разума, а сердца нашего и в его жажде, в его запросах и потребностях имеет свое начало, свою почву, свой корень, и из этой жажды и потребности развивается и постепенно возрастает убеждение веры. Это и не такой догмат, из которого можно делать приличный предмет разговора в веселых компаниях, в шумных собраниях и в таких вообще местах, в коих не терпят ничего святого: это – догмат, о котором приличнее рассуждать на уединенных тропинках, в тихих священных местах, при обмене мыслями людей благочестивых, благоговейно настроенных и способных к восприятию духовных впечатлений. Это не такой догмат, из которого можно делать надпись над входом в места публичных удовольствий и увеселений, – из него скорее можно делать надписи при входе на кладбища – места упокоения умерших. Мысли, которые пробуждают в нас кладбища, суть лучшее истолкователи догмата воскресения. На гробах твоих присных или при представлении места своего собственного упокоения ты лучше всего понимаешь эти великие слова: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет (Ин.11:25).

Какие же это, однако, вопросы, которые все еще мучают наше сердце, коему так хотелось бы верить в воскресение Христа, как и в свое собственное? Это те же самые вопросы, которые занимают в нынешнем евангельском повествовании и учеников Христа. Хотя многое говорит и за воскресение, но многое другое говорит и против него. Нет сомнения, что большинство наших собратий твердо веруют в ту истину, что Христос был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом, что они признают за Ним, как за выдающимся учителем мудрости, преимущество пред всеми сынами человеческими, ставят Его выше всех людей; но как тогда ученики Его смущались и находили это странным, так и теперь они смущаются тем, что если Он действительно был Сыном Божиим, то каким образом Он дозволил лишить Себя жизни и испустил дух Свой на кресте? Правда, евангельская история уверяет, что смерть над Ним не возобладала, что Он в третий день воскрес из мертвых, но как тогда ученики Его, так близко стоявшие к Нему, не могли отнестись к такому известию с полною верою, так как Сам Воскресший им еще не являлся, так и теперь многие из них не могут вполне убедить в этом свое сердце потому, что они не видят Воскресшего своими телесными очами, и потому, что не могут составить никакого для своих телесных очей представления о том, каким именно образом совершилось это явление Воскресшего Христа. Прославленное, одухотворенное тело, тело Воскресшего, превышает наши понятия. Его проникновение сквозь затворенные двери, Его неузнанное пребывание с учениками, шедшими в Эммаус, Его телесное вкушение пищи и пития и в то же время Его духовное состояние, бестелесность, Его, наконец, мгновенное и внезапное исчезновение – все это тревожит и наполняет мучительными вопросами наше сердце, которому так хотелось бы верить и которое, однако, не может запретить разуму делать свои возражения, взятые из видимого опыта и основанные на законах природы. Братия христиане! Не находится ли кто-нибудь и из вас сейчас в таком раздумье? Не испытываете ли и вы душевной тревоги от подобных недоумений и сомнений? О, позвольте только войти в наше собрание Самому Господу со Своим словом, со Своею проповедью, и Он успокоит ваше встревоженное сердце, Он рассеет ваши сомнения и приведет к твердой, блаженной пасхальной уверенности.

Эту проповедь Свою Он начинает таким предисловием: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы, веровать всему, что предсказывали пророки! Христианин! вникни поглубже в смысл слов этих и прими к сердцу это наставление среди твоих пасхальных недоумений и сомнений. Отчего происходят они? Ведь только от того, что дело Божие ты хочешь измерять тем же масштабом, каким человеческая мудрость измеряет обыкновенные события и явления видимого естественного мира. Но что пишет апостол Павел к Коринфянам об этой мудрости? – Пусть, говорит он, никто не обманывает себя: мудрость мира сего есть безумие пред Богом (1Кор.3:19). Божественные предметы требуют для измерения своего другого масштаба, чем законы естествознания. Если ты за несомненную истину принимаешь только то, что можно видеть нам своими телесными глазами, осязать своими руками и что только можно доказать с математическою точностью, то, конечно, тогда падает вся история Воскресения Господа. Ибо это раз и навсегда решено: предварительное и необходимое условие нашей веры в Воскресение Христово состоит в том, чтобы мы признали в Нем сверхъестественное событие. Кто же отрицает возможность такового, для того всякая с нашей стороны попытка убедить его в Воскресении Господа будет напрасною. А так как каждый из нас имеет в своем сердце долю этой наклонности, то для нас ясно должно быть то, что хочет сказать Господь, называя наше сердце «косным сердцем». Он хочет сказать этим, что все мы, по причине этой естественной наклонности сверхъестественное заключать в рамки естественного, не способны отказываться, когда нужно, от знания и довольствоваться верою. Но этого вера, впрочем, даже и не желает, так как в этом случае она лишилась бы права на признание ее истинною и основательно доказанною. В подтверждение своих истин и она, как и знание, приводит основания и доказательства – только эти доказательства не таковы, как доказательства знания. Знание основывается на собственных, непосредственных впечатлениях, а вера опирается на свидетельства других. На то, что говорили пророки о Мессии, указывает поэтому и Господь своим ученикам. Знание говорит мне, что нечто есть, а вера говорит, что нечто должно быть. «Не должен ли был Христос пострадать и войти в славу Свою?» – восклицает поэтому и Господь в Своем наставлении ученикам. То, на что Господь указал ученикам Своим как на основание для их веры тогда, это же служит основанием для нашей веры и сейчас, с той только разницей, что для нас таких оснований стало больше. Кроме свидетельств и предсказаний ветхозаветных пророков о будущем воскресении, у нас есть исторические свидетельства апостолов о воскресении как о событии, уже совершившемся. Рассмотрим поближе каждое из них отдельно.

Это поистине замечательное явление, которому нигде ничего нет подобного, что пророчества о Мессии проходят чрез все письменные памятники еврейского народа, как одна непрерывная нить. Эти пророчества нельзя, конечно, считать бреднями и вымыслом кого-нибудь из людей. Бредни и сновидения одного не могут иметь так много жизненной силы, чтобы они в неизменном виде сохранялись и переходили от одного поколения к другому в продолжение целых тысячелетий, давали бы всему народу особое духовное направление и намечали бы ему особые цели и задачи для достижения их в будущем. В этих постоянных и непрерывных пророчествах есть пророчество и о будущем воскресении Спасителя. Давид говорит относительно его: Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление (Пс.15:10). Спаситель к одному из подобных пророческих предсказаний присоединил однажды такие слова: читающий да разумеет (Мф.24:15; Мк.13:14), то есть кто это читает, тот пусть обратит на смысл этих слов особенное внимание. Очень хотелось бы и мне спросить вас: не должны ли и мы обратить наше особенное серьезное внимание на то обстоятельство, что о Святом, Которому не дано увидеть тление, мы читаем как о событии, предсказанном устами пророка еще за тысячу лет назад? Но мы имеем более сильное свидетельство о событии Воскресения Христова, чем это пророчество, – мы имеем об этом свидетельство истории, рассказы очевидцев. Во всей истории мира нет такого события, которое было бы так ясно и твердо засвидетельствовано и заслуживало бы такого доверия, как событие Христова Воскресения. Верующий в отношении исторических событий ничего не требует, кроме таких свидетельств, которые историк признает достаточными для того, чтобы убедиться в их достоверности. Если известное событие помимо такого свидетельства имеет за себя еще свидетельства очевидцев, то в таком случае его научная достоверность признается им достаточно обеспеченной и становится вне всякого сомнения. А в отношении факта Воскресения Христа мы имеем и то и другое, и даже в более полной мере, чем при каком-либо другом историческом событии, так как о нем были свидетельства и в отдаленном прошедшем времени.

Казалось бы, что при таких данных истина Воскресения Христова не должна подлежать сомнению, однако были и есть люди, которые не довольствуются этими свидетельствами или же стараются подорвать достоверность их. Но вместо опровержения этих ложных мнений, для чего потребовалось бы слишком много времени, позвольте мне, братие христиане, поставить только два вопроса – первый: возможно ли, чтобы Иоанн Богослов, который таким бесподобно нежным, глубоко прочувствованным образом, как грифелем святой любви, рисует нам образ Восставшего из гроба, говорил нам ложь и небылицу? Возможно ли для твоего сердца счесть за обман то, что Иоанн написал в своем Евангелии как собственноручную скрепу, как заверение именно, что он засвидетельствовал о том, что сам видел и что свидетельство его истинно, и он знает, что он говорит истину, дабы и вы веровали. Но что сказали мы о свидетельстве евангелиста Иоанна, то должны сказать и о свидетельстве апостола Павла. И самые злонамеренные писатели не могли отрицать того, что апостол Павел в своих посланиях в чудных словах изложил чудные истины. Но он все свое учение обосновывает всецело на великом событии Воскресения Господа: Если, говорит он, Христос не воскрес, то вера ваша тщетна (1Кор.15:17). Даже более того. Он говорит о себе самом, что чрез это воскресение сделался тем, чем он есть. Он говорит: уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал.2:20). Ужели можно и после этого утверждать, что апостол Павел, о котором и вообще нельзя сказать, чтобы он недостаточно ясно и глубоко излагал и другие возвышенные истины, стал говорить языком легкомысленного дитяти о таком предмете, который для него был самым главным и самым важным предметом? Допустим, впрочем, что он говорил языком дитяти, но дитяти Бога, которое своим детским, чутким сердцем весьма ясно понимает разум и самых разумных мудрецов. Если Христос не воскрес, то личность Павла со всей его историей и жизнедеятельностью есть какая-то историческая загадка и противоречие самой себе. И если бы ты стал разъяснять эту одну загадку, то повстречался бы по ее неразрешимости с другой, новой и еще более трудной и неудоборазрешимой загадкой.

Но ужели в самом деле так трудно понять, что Иисус Христос, Сын Всемогущего Бога, воскрес из мертвых? Не подобало ли, не необходимо ли было в самом деле, чтобы Христос, именно потому, что Он был Сын Божий, пострадал от грешного мира и таким образом вошел в Свою славу? Совершалось ли какое-нибудь святое дело в мире без того, чтобы оно не встретило ненависти, злобы и противодействия со стороны этого мира? Не мог в этом случае составить исключение и Праведный Богочеловек, Сын Божий. Мир, поскольку он видел, что Его пришествие на землю грозило ему смертью, необходимо должен был восстать против Него и в свою очередь умертвить и Его. Было бы противно природе и существу мира, если бы он этого не сделал. Но, с другой стороны, и Бог не мог допустить, чтобы мир окончательно восторжествовал спою победу, и Он лишил его этого торжества тем, что Христа, Которого он на кресте умертвил и во гроб положил, чудом Своего всемогущества снова возвратил к жизни и поставил выше всех и всего, так чтобы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп.2:10). Таким образом, для нас вполне понятно, что если Христос по Своей человеческой природе не мог избавить Себя от смерти, на которую обрек Его мир, то по Божественной Своей природе Он необходимо должен был восстать из гроба. Это «необходимо» (по-славянски «подобало») укрепляет веру. На это «необходимо» и Господь указывает ученикам Своим.

Но к этому «необходимо» присоединяется еще другое «необходимо». Никто не отрицает и не может отрицать, что христианство есть такая могучая жизненная сила, которая во всем мире произвела резкий переворот, снабдив его новыми, высшими, духовными силами. Но все это, если проследим исторически, вытекает из того великого события Воскресения Христова, со времени которого апостолы распространили в мире христианство. Если бы это был обман, то странно, что обман сделался источником таких очевидных истин. Если бы Христос остался мертвым во гробе, то каким образом один мертвец послужил источником новой, истинно человеческой, духовной жизни, которая распространилась на целые миллионы людей? Христианство служит живой душой всей мировой истории в продолжение девятнадцати веков. Все, что за это время придумано и сделано великого и благородного в мире, все это произошло из него (христианства) и неразрывно связано с ним. У тех только народов и развивается истинно человеческая жизнь, которые получили свою жизнь от Христа. А Сам Он – этот непреложный и неистощимый источник жизни – был бы мертв? О, я с полной уверенностью говорю, что Он необходимо должен быть живым, как Воскресший, восседая на престоле Славы одесную Отца, – в противном случае от Него не могла бы исходить такая жизнь, которая овладевает всем миром, и если бы все свидетельства Священного Писания, все доводы отцов и учителей Церкви не в состоянии были бы возбудить во мне веру в Воскресение Христа, то одна жизнь Его, распространившаяся по всему миру и засвидетельствованная историей, достаточна была бы для того, чтобы заставить меня воскликнуть: Воистину Христос воскресе!

Но почему мы останавливаемся своим вниманием только на внешней истории человечества? Взгляни еще, собрат, на себя самого, обратись к истории твоей собственной жизни и посмотри, что там. Если ты не по имени только, а поистине христианин, то не служит ли Христос душою и твоей собственной жизни? Твоя голова думает по-христиански, твои уста говорят по-христиански, твои ноги ходят по-христиански, твое сердце бьется по-христиански. Все, что есть сродного с вечным и небесным и имеет виды на вечную, небесную жизнь, – испытай, не от Него ли все это происходит и не с Ним ли неразрывно все это связано? Все, что носишь ты в себе как истинную жизнь, все это есть Он же Самый Воскресший Христос. Ты живешь – однако не ты живешь, но Христос живет в тебе. Вот почему и на основании опыта собственного сердца я считаю себя вправе снова воскликнуть: Воистину воскресе Христос!

Досточтимое собрание! Если мне удалось достигнуть того, что в твоем сердце ощущается сейчас некоторое движение, как бы некоторая единомышленная сила, располагающая тебя разделить мои мысли и чувства, то да будет мне позволено объяснить это как то горение сердца, какое ощущали эммаусские путники и о котором говорится в Евангелии нынешнего дня. Если у тебя, возлюбленный собрат, зародилось хотя бы слабое ощущение или чувство того, что Воскресший Христос с тобою, то упроси, умоли Его остаться с тобою, и из этого слабого ощущения при дальнейшем общении с Ним не замедлит явиться у тебя и признание Его верою. Общение с Ним приводит к совершенной уверенности в истине Воскресения Христова. Так было это с эммаусскими путниками, так будет и с тобою. Вот почему моя смиренная пастырская молитва за тебя, дорогое собрание, в этот час нашего пасхального вечера такова: Господи! Если кто из этого собрания очами своей веры узрел Тебя сейчас как Воскресшего, то останься с ним до вечера его жизни. Ах, останься, Господи, останься с ним, останься и со мною, останься и со всеми нами! Аминь.

Сказана на Пасхальном вечере в Московском Епархиальном доме. // Московские церковные ведомости. 1903. № 15–16. С. 188–191.