Беседа на слова: грешниче, смертью умреши. Отчего же такое невнимание грешников к своей участи?
Грешниче, смертью умреши (Иез.33:8).
Грешник! о твоей участи идет дело; тебе грозят смертью вечною. Не правда ли, что дело – стоит всего твоего внимания? И, однако, грешник холоден, грешник равнодушен к своей вечной участи. Все мы заботимся, как сберечь, как поддержать в себе жизнь телесную; думаем, хлопочем, берем меры, как оградить покой её, как сохранить ее от неудобств, лишений, болезней, скорбей. Не тем ли более надобно заботиться, как спастись нам от вечных мук? Что время пред вечностью? Мгновение! И однако, если уже Господь признал нужным возвестить грешнику, грешниче, смертью умреши, верно, сам грешив худо помнит о том, мало заботится о своей вечной участи. Отчего же такое невнимание грешников к своей участи? Чем начинается и чем сопровождается оно в грешниках?
Жизнь будущая сама по себе – предмет незримый, предмет далекий от нас. Чтобы приблизить его к душе, нужна вера. Вера обличение вещей невидимых, она осуществление ожидаемого (Евр.11:1). В ком есть живая вера, тому близка, тому присуща, тому ясна и будущая жизнь с её тайнами. Нет живой веры в душе, тогда душа видит и знает только то, что поражает её чувства; живет в круге вещей, попеременно являющихся ей; жизнь земная с её волнениями и переменами доставляет ей радости и горе, скорби и веселье. Это присутствующее, это осязаемое заслоняет для неё все, что выше земного и видимого. Прирожденная мысль о вечности слишком темна, слишком слаба в душе, поврежденной грехом. Если же вера начинается от слышания, а слышание от слова Божия (Рим.10:17), то как быть вере, как быть живой мысли о будущности, когда не читают и не слушают слова Божия? Чем занимаются грехолюбивые? Читают и слушают только легкие, т.е. пустые книги; смотрят только на забавы страстей человеческих. То и другое, говорят, очень приятно, очень весело. И с таким весельем гуляют весь век свой. Друзья мои! умели жить весело и язычники. Но страшно за ваше легкомыслие языческое! Хотят явиться на суд Божий с языческим невежеством, с языческим незнанием духовной жизни, неба, ада, с языческими страстями! Иные, пожалуй, знают многое, знают, что на море и за морем, что на небе и в глубоких недрах земли. Но так как ни в глубинах моря, нив глубинах земли, нельзя узнать, что придется им видеть за гробом, то и являются на тот свет чужими. Так равнодушие грешника к своей загробной участи прежде всего есть следствие недостатка в нем живой веры, той веры, которая начинается от слышания слова Божия.
Представьте же грешника, занятого суетами мира. Скоро ли мысль о вечности дойдет до души его сквозь густую и шумную толпу забот его? И ум, и сердце бедных тружеников суеты полны житейскими хлопотами. Как усовершить хозяйство? Как поставить промысл в лучшее состояние? Как и где дать движение торговле? Как увеличить доходы с имения. Как ускорить работы? Вопросы за вопросами роятся, в душе и ждут ответов.
Решением этих вопросов заняты днем и ночью, во сне и наяву. На эти предметы обращена вся изобретательность ума, вся сила воли. Точно тоже – у искателей честей и славы. Чтобы приподняться от земли повыше на две или на три ступеньки пред другими, чтобы выиграть выгодное о себе мнение людей, достать видное место у высших, сколько хлопот о том, сколько трудов для того! Где ж тут думать о вечности? Нет времени. И что выходит из того? Заботы житейские, не давая времени заниматься вечностью, превращают бедного труженика в жалкого поденьщика суеты. По той мере, как эти заботы изглаждают в душе заботу и мысль о вечности, они сами становятся более и более бессмысленными и наконец человек оказывается чем-то в роде рабочего животного. Ибо как иначе назвать человека, который день и ночь в работе, но без всякой мысли о небе и Боге? Жизнь его слилась с тем, что исчезает как дым, рассыпается как песок, пробегает как волна. В каком состоянии будет это бедная душа по переходе её в вечность? Мир вещественный, с которым и которым жила она дотоле, исчез. Что ж она такое? Привычки её с нею, желания её с нею, жажда труда с нею; а ничего такого, чем жила она, чем питалась, над чем трудилась, нет более с нею. Несчастной остается жить только с мыслями и желаниями, которых пустота очевидна, но которые потому самому, что пусты и неисполнимы, будут томить и мучить ее, не давая отдыха. Страшная жизнь!
Представьте еще душу больную, душу, зараженную страстью или страстями. Дика страсть к корысти, но как она сильна бывает в душе! Страсть к чувственным наслаждениям – грязна, но и её предметами тешится душа ненасытно. Гордость слепа и тем хуже от неё душе. Мысль о вечности, как яркий луч солнца, открывает больной душе состояние её; при её свете в виду бездна, в которую готова упасть несчастная душа, в виду гнев Божий, страшно карающий нечестивые страсти её. Дозволит ли страсть, возобладавшая душою, свободно подходить к такой мысли? Приятно ли ей знакомиться с такою мыслью? Ах! нет и нет. Она поспешит занять душу приятными видами кое-каких добрых дел её и скажет душе, те неприятности не до нас касаются, займемся другим. Если же как-нибудь встревоженная совесть станет говорить, не правда, об нас идет дело, тогда откроется самая печальная картина. Мысль о вечности будет гнать нечистых духов вон из души, а они, не желая расстаться с приятным жилищем, восстанут против мысли о вечности и будут внушать душе, все – мечта!
Грешник! как жалок ты! ты трепещешь вечности, ты хочешь скрыться от неё! и как тебе не бояться вечности? Там встречаешься ты и с тою душою, которую ты преследовал клеветали злости твоей, встречаешь и бедного брата, которого в гордости попирал ты как червя, встречаешь и ту душу, у которой отнял ты невинность, встречаешь всех, которые лили от тебя горькие слезы, призывая на тебя суд Божий. Страшно грешнику смотреть на вечность! Но – зачем же он тогда еще, как зарождалась в нем та или другая страсть, как можно чаще не обращался к спасительный мысли о вечности? Тогда для души его, не совсем еще расстроенной, мысль о вечности не была так болезненна и ему не трудно было её влиянием ослабить, обессилить в себе пагубную страсть. Теперь – не то и в лучшие минуты его, в минуты отрезвления духовного. Мысль об аде заставляет исправить многое в жизни заставляет восстать особенно против господствующей страсти; но – эта страсть стала так близка к душе, так срослась с ней; трудно, очень трудно бороться с собой. И вот обессиленный грешник говорит мысли о вечности, «теперь иди, когда буду иметь время, позову тебя» (Деян.24:25). Грешник! чем реже ты будешь встречаться с мыслью об аде, тем положение твое будет хуже и хуже. За отсутствием спасительного страха нечистые страсти будут располагать тобою по уставам безумия; ты дойдешь до того, что сострадательная душа с скорбью будет говорить о тебе, человек, в чести сый, не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс.48:13). Как слепой, идя по краю пропасти, не видит своей грозной опасности и глухой не слышит, когда предостерегают его от ожидающей его беды, так объятые страстью идут к аду беззаботно, не видя ада, не думая о нем. Закрыты глаза у гордого, и он не видит, как часто по судам Божиим повторяется еще здесь казнь над нечестиво-высящимся, мимо идох, и се не бе, взысках, и не обретеся место его (Пс.36:36). Таково свойство страстей!
Так скрывается от грешной души вечность её! С такими последствиями удаляется она от взора её!
Братия! чтобы не коснеть мне и вам во грехах, надобно помнить об аде; надобно читать и слушать слово Божие, его верное учение о вечности праведных и грешных. Среди сует мира надобно часто обращаться к тому, что мир оставит нас, если мы его не оставим; надобно мыслью о вечности рассеивать мглу сует земных. Если, к несчастью, зародилась в душе какая-либо страсть, тем настойчивее надобно обращаться к мысли об аде, готовом для грешников, тем чаще надобно освещать его будущность нашу. Вечность – вечность! как много надобно думать о тебе, как твердо надобно держать тебя в мысли. Блажен бдяй и блюдый ризы своя, да не наг ходит и узрят срамоту его (Откр.16:15).
