79 (из "Амфилохий"). Почему Моисей в миротворении не упомянул ни об ангельской сущности, ни о [ее] возникновении?
Оба этих вопроса, думаю, нашли разрешение и в других наших писаниях, не сказал бы, чтобы ни в чем не нуждающееся в смысле точности, но в силе не имеющее недостатка. Поскольку же тебе по душе иметь и особое умозрение, и напоминание об этом, хотя ты и сам одарен не только знать такие вещи, но и преподавать другим, мы не отклонили просьбу твоего разумения.
Посему мы говорим из того, чего не отняла у памяти многочисленная толпа помыслов, и искушений, и скорбей, но какие-то остатки еще сохранились, что Моисей, приступая к явному рассказу о миротворении, не упомянул ни о сущности Ангелов, ни об их возникновении (ведь они отделены от чувственно воспринимаемого творения и израильтянам, только что возводимым от египетского суеверия, среди которого они провели долгое время, пусть и не одержимые заблуждением, но живя среди одержимых, было нелегко и непросто воспринимать учение о бестелесных и боговидных умах) как по другим причинам, так не в меньшей, если не в большей, чем сказанная, степени потому, что он не собирался вносить законы для Ангелов, но для людей, для которых и возникновение, и переход из не сущего в бытие, и Создатель были необходимыми уроками, доставляющими пользу. Однако возникновение неба и земли и остальной» он излагает, потому что они появились до человеческой сущности, и потому что в них предстояло пребывать человеку, и потому что они должны были доставлять прочие необходимые чувственные вещи тем, для кого устанавливались законы.
Ибо они имели какое ни есть понятие и представление о Боге, пусть и не доведенное до точности, а об Ангелах – никакого: раз уж после многих поколений саддукейское племя соглашалось признавать Бога, а Ангелов и Духа не считало допустимым даже на слух воспринимать. А что рассказ о бестелесных умах был изначально пропущен боговидцем Моисеем из-за немощи приемлющих, ясно из того, что он изложил о них в конце другого повествования и после долгих речей, хоть он даже тогда говорил не о возникновении Ангелов, но о веселии неба, поклонении же Ангелов, сказав: Возвеселитесь, небеса, вместе с Ним, и да поклонятся Ему все Ангелы Божии (Втор.32:43). Однако богоотец Давид назвал их сущность огненной, а их создателем – Того, Кто познается как Создатель и всего остального творения. Итак, время позволило сказать об Ангелах вот это.
Что же касается: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья (Рим.12:20), то это вместо: «ты соберешь угли, пожирающие его голову и уничтожающие ее». Ведь они быстрее прикончат ее, если ты скорее не сгребешь их и не освободишь ее от ползущего и поедающего недуга. Как же тебе не показаться, делая это, лучшим врачом ближнему? Ведь враг, которого ты угощаешь трапезой и любезностью, хоть и не потому, что он любит добро и радеет о добродетели, но, по крайней мере, из-за блаженства, наслаждение которым он имеет от тебя, как не возымеет помысла отступить от вражды и не подвигнется отказаться от злого умысла и, протрезвев в мыслях и переменив на мягкость и кротость их горячку и воспаление, которое зажгла вражда, не будет понемногу руководствовав благодетельной и приветственной десницей к тому, чтобы познакомиться и подружиться с благодетелем, превратив в сладость всю горечь ненависти и растворив всю поедающую его душу, и тело, и голову враждебность к благодетелю в уважение и почтение? Если же после такого благодеяния, которым изображается красота Божественной благости, одержимый завистью и ненавистью к ближнему не захочет даже думать о перемене и исправлении, то таковой будет зверем, а не человеком; и такое зло – редкость для человеческой природы. А ты ничуть не меньше даже после такого безумия, но еще и больше сгребая своим попечением уголья, жгущие его голову, будешь благодеяниями исполнять подражание Владыке: он же показал тем более жалким образом, что грех его сильнее не только всякого благодеяния, но и всякого прощения.
Если же кто захочет мыслить [речение] ты соберешь ему на голову горящие уголья в подручном значении, как призывающее многих враждой и местью не делать вражду более тяжкой, то и это не означает промахнуться мимо цели, ради которой оно высказано: и убеждение, увещающее многих не мстить, скорее может привлечь к согласию. Тот, кто всуе затеял против тебя вражду, не прекращает пускать стрелы? Лучше будет, чтобы ненавидимый, помышляя об общем Творце, и о сотворившей деснице, и о тождестве природы, победил благостью воли, потому что тот враждует с единоприродным. А если нет и ты хочешь отомстить и огорчить и ничего из этого не упустить, корми, пои его. Как и зачем? Тем самым ты делаешь мстителем за себя общего Владыку и, благодеяниями быстрее подвигнув Его на отмщение, быстрее увидишь врага палимым и сжигаемым Его наказанием и судом, словно огнем, и так погибающим вместе со своей враждой и злоумышлением.
